Вариант сознания... ч. 76

   
   Был такой  философ   советской поры -   Николай  Трубников (1929-1983). Написал книгу  «О смысле  жизни и смерти». Для    марксистской науки это было опричь души.  Странно, но  книга написана … атеистом. Эдакая   атеистическая  экзистенция.
    Трубников считал, что  никого изначального смысла в  жизни нет. Его идея  -  окончательный   смысл жизни, то есть,  то,  с  чем  придется принимать смерть. Важно не  находить -  важно   искать,  творить  этот смысл.  Важна сама возможность  поиска  смысла  жизни,  возможность его  создания -  то есть,  свобода.  Выбирая  путь, человек наполняет жизнь смыслом. Хорошо  наполненная  жизнь  наполняет смыслом  и смерть.  Честная, возвышенная  смерть  придает смысл  жизни,  если она  даже  была пустой.
    Конец  жизни – конец  смерти. Нет жизни -  нет и смерти.  Жизнь – во времени. Смерть – вне жизни и  вне времени.  О  жизни сказано так:  «полюби эту жизнь <…> ибо другой не  будет никогда!  Вслушайся в  это  ужасающее слово:  никогда!»
    «Прими  смерть <…> она есть величайшее из  благ,  равное <…> благу  жизни, только она способна придать жизни  ее истинную стоимость.  Жизнь без смерти <…> не имела бы  никакой цены,  была  бы бесконечным ужасом»  («Родина», 1989, № 4).
     Трубников отбрасывает  совковую   философию  жизни ради будущих поколений,  которые  обретут счастье при коммунизме. Заодно  отбрасывает идею  загробной жизни. Есть только одна  жизнь. Поначалу  кажется, что автор отталкивается от известного монолога  Павла Корчагина:   «жизнь дается  человеку один раз, и прожить ее  нужно так,  чтобы не  было мучительно больно за  бесцельно прожитые годы…».  Потом становится  ясно, что   его философия – это апология смерти. Но: что для  умирающего в муках  человека  «вызвышенная  смерть»?  Фикция, если не иметь в виду  бытие  души после смерти.  Для  трупа -  это бессмыслица.
     Моя формула смысла  жизни  яснее:  распространение  своего Я  во времени и пространстве. Фактор физической смерти здесь ничтожен. Ты  живешь не  для смерти -  для  бессмертия. Ибо ты  превращаешься в картины, пароходы,  книги, города, в посаженные  деревья,  в память человечества.   Это и есть смысл бытия как   одоление конечности, то есть, смерти.  Моя концепция  не отрицает ничего -  ни  души,  ни  загробного мира,  ни  инкарнации.  Она универсальна  для человечества, состоящего из миллиардов  Я.
                24  июля  2005.
                * * *
                Печаль моя  светла…
     Ночью думалось о смерти… После второго  инфаркта это естественно. Конечно,  храбрюсь: крымский политик  Леонид Грач   пережил пять инфарктов и еще  дерется   с  оппонентами в  Раде. Но мыслить надо трезво и ясно: пружина  на  исходе  завода.  Есть некая  странность, которая  проявляется с возрастом: расхождение между биологическим возрастом и  поведением. Впадение в  детство. Дух как  бы  «расподобляется»   с телом и готовится отлететь к новорожденному телу. Говорят,  души нетленны и вселяются  в  новопланетян. 
   Но трезвее смотреть на человека с  функциональной  точки зрения.  Есть определенный набор  функций   - есть, пить,  дышать, плодиться, - все как  у животного мира. Трудиться,  творить, изобретать,  строить, воевать, -  это  уже  сугубо человеческое. На Востоке говорят, что человек может спокойно умирать, если  вырыл колодец,  вырастил сына, посадил дерево.  Это, конечно, символы продолжения жизни.
    В принципе,  мои функции выполнены:   вырастил сына,  сберег в  лихие годы Чеховский музей,  насадил сад…  Бог дал мне радость творчества:  опубликовал книги стихов,  книги о Чехове и Булгакове. Хорошо бы  написать книгу о Боге… Но  вообще-то  размышления о Боге,  и природе  и  человеке    зафиксированы в  дневниках: их можно издать и без меня.  Иными словами, свою  функциональную программу я  выполнил. Живу по инерции:  ем,  пью,  ругаюсь с  женой,  болтаю по телефону… Постукиваю  на компьютере…  Жизнь ушла вперед.
  Все  это подвигает меня в состояние  примирительной печали. Нет, не ужас  смерти,  не тоска,  не стенания, - никакой  экзистенции.  Печаль и примирение. Смирение перед неизбежностью.  Страшит не смерть – страшит процесс умирания.  Не  забуду страшной боли, которая  разламывает грудь при стенокардии.  С этой  болью – сквозь  боль, - придется  уходить из жизни… О, если бы  ангел в  белом  халате помогал  снимать эту  боль!  Как светла была  бы  дорога…
                15 августа  2005.
                * * *
                Утреннее  размышление
   Так и хочется назвать  его  «Утренним  размышлением  о человеческом  ничтожестве». Но что есть ничтожество?  Еще  Антон Павлович  шпынял младшего  своего  брата Мишу   за выражения вроде:  «твой ничтожный  братишка». Среди людей надо сознавать достоинство, - поучал Чехов. Ничтожным можно чувствовать себя разве перед Богом…
     Суть  размышлений - что у  Чехова, что   у  Ломоносова в  его «Вечернем  размышлении …»,  что у  меня в  утреннем, – одна и та же: о  Божьем величии и  человеческом ничтожестве. Странно, но  Бог – и мы,  грешные -  это одно.  Каждую ночь Бог являет нам   свой сверкающий лик  -  звездное небо.  Ничто, кажется,  не способно  воодушевить человека на возвышенные   мысли  так,  как  звездное небо.  Немецкий философ  соединил   два  космоса:  зведное небо над головой  - и  нравственный  закон в  душе  как  явления одного порядка. И то, и другое -  Бог…
    Для меня Бог скорее  умо-зрителен,  чем   оче-виден:  не всегда  удается за плоской  доской иконы  увидеть бесконечное… Глаза мои близоруки -  ну, что я  ими увижу? Даже вот сейчас,  выйдя в ночной сад,   я  вглядываюсь в небо скорее по детской   привычке.  Вместо знакомых созвездий вижу  россыпь кварцевого песка,  в которой поблескивают то ли   граненые алмазы,  то  ли  дешевые стекляшки.  Ночь для меня – скорее  звон  цикад и сверчков. Кажеся, что звезды,  почти мною не  видимые, перезваниваются, чтобы по близорукости я  не наступил на них. Так умозрение и  конкретная осязательность  входят в мои размышления о Боге.  И я  понимаю, что Бог -  это то, что живет в  моей  душе, в моей голове. Я распространяю  своего   внутреннего Бога    на окружающее пространство – и  удивляюсь, что моя  тонкая,  почти неосязаемая  идея   способна заполнить  Вселенную с  ее миллиардами парсеков и  солнц. О, как  я велик!
      И веселого предрассветного моргания звезд, и   звона оживших после дождя  цикад достаточно, чтобы  мой Бог вышел из меня  порадоваться миру. Он мгновенно привел в порядок    безразмерный  хаос бытия: Землю поставил вращаться вокруг Солнца,   Солнце поместил на краешке  Галактики – чтобы не слишком рано провалилось в  черную дыру;  словно муравьиный  лев  в песчаной воронке, она  затягивает в ненасытное  жерло  мириады муравьиных  светил.  На краю этого необозримого хозяйства  приютилась моя  дачка; жена посапывает в соседней комнате;  черная  собачка  Тяпа  лает на незримого татя; у  меня поламывает грудь – стенокардия напоминает, что  и  я, и Бог внутри меня  -  ничто перед  огромной мыслью о смерти…
                16  августа 2005.