Глава 39. Я тот, который меняет

Бродяга зашёл в "реанимацию" (так называли студенты-медики пивную на площади Ленина, рядом со старым корпусом института) и сразу почувствовал что-то необычное. Однако не придал этому значения и даже не сумел определить, что именно его насторожило. Взял  два бокала пива, бутерброд с рубленой селёдкой и, предвкушая удовольствие, устроился за столиком у окна. Выпил первый, принялся за второй и тут, наконец, осознал, что же изменилось. Не было Паука… Паук. Так звали слегка хромающего, с пивным животиком, старика. Тот собирал пустые бокалы у посетителей. Ещё донышко не успевает коснуться стола, а он уже, тут как тут, услужливо подхватывает посуду. Его большая кисть, поросшая седым волосом, существовала, словно отдельно от него. Она появлялась откуда-то сбоку-сзади, бесшумно убирала бокал и действительно напоминала большого мохнатого паука.  За эту нехитрую службу бармен Баньков наливал ему время от времени бокал. А бывало и посетители угощали. Валера обернулся к бармену и спросил:
--А где Паук-то?
-- Дубу дал твой друган! – без тени сожаления в голосе сказал бармен. Это, конечно, преувеличение – друзьями они не были. Но Бродяга человек не жадный и  частенько угощал старика. Заканчивался четвёртый курс. Значит четыре года они знакомы… теперь уже -- были знакомы… А если учесть что Валере чуть больше двадцати одного – это большой срок.
-- Как умер?— удивлённо спросил Бродяга.
-- Да вдруг, ни с того ни с сего, пошёл к выходу, гляжу – посуда-то не убрана и кричу – Паук, ты куда! А он рукой махнул и даже не посмотрел в мою сторону. Я даже разозлился… -- Баньков рассказывал гладко без запинок, видно не первый раз и делал это с явным удовольствием. -- Потом вижу, он пару шагов проковылял и стал оседать нехорошо как-то… и завалился на бок. Бармен показал, как Паук падает, хватаясь руками за воздух… Валере показалось, что Банькову абсолютно безразлично умер старик или нет. Просто искренне рад, что его слушают, и получает от этого немалое удовольствие. Валере стало неприятно, он допил пиво и вышел. Медленно опустился на лавочку, закурил… Вспомнил как в первый раз встретил Паука… Только поступил в институт и пришёл в "реанимацию" с Толяном и Поручиком. Окинув опытным глазом и определив новые лица, Паук подкатил к ним и поведал печальную, полную страданий историю своей жизни –бывший детдомовец, сирота… . Студенты,  доверчивые и наивные как дети малые, поверив каждому слову угостили пивом. А позже Бродяга, прислушавшись к разговору Паука с другими людьми с удивлением узнал, что старик когда-то был важным человеком, но его оклеветали и сослали в Сибирь. А ещё позже -- что жена его выгнала из дома и дети бросили на произвол судьбы, в другой раз, что у него никогда не было семьи. Валера с детства ненавидевший враньё – однажды пригласил Паука выпить и прямо спросил напряжённым, обвиняющим голосом: 
– Зачем ты врёшь? Но Паук не обиделся, отхлебнул большой глоток, снисходительно улыбнулся и спросил:
--  А что ты предлагаешь? Чтобы я ходил и просил-- налейте старому алкоголику, он ваше родное и совсем не далёкое будущее? Паук сделал ещё пару глотков и продолжил.-- Я рассказчик, хороший рассказчик… Валера кивнул. Если бы я родился в семье, близкой к искусству может быть стал бы артистом, художником или писателем… Валера снова согласился. Это ободрило Паука, и он продолжил – но мне не повезло с самого начала. Меня угораздило родиться…
--Не стоит – хмуро перебил его Бродяга. Паук покорно умолк. Но через минуту начал снова:
 -- А с другой – стороны – ты идёшь в кино, читаешь книгу— это что не вымысел, не ложь? Но я рассказываю – ты можешь угостить, не понравится – ты не платишь. Всё добровольно. А там нет – сначала деньги на бочку. Почему мои "телеги" тебя так раздражают? («Телега»— рассказ придуманный, чтобы разжалобить и раскрутить слушателя на выпивку. Как правило, искуссно рассказанный, и  действительно стоящий того...)

-- Потому что я тебе верю! – запальчиво ответил Валера. -- А там я заранее знаю, что всё не правда…
-- А газеты, а новости по радио и телику – ты им тоже веришь? Почему же ты на них не злишься? Мои рассказы обходятся тебе очень дёшево. А вот за их сказочки – рассчитаешься сполна.
Валера угостил Паука сигаретой, закурил сам и спросил:
-- Кто ты? Кто ты на самом деле?
-- Я никто, давным-давно никто… И уже не болит… почти… -- ответил Паук и отвернулся…

После этого разговора Бродяга не раз угощал старика. Но разговора больше не получалось. «Телеги» толкать Паук не хотел, а быть самим собой – не мог. Наверно действительно позабыл, кто он… Или не хотел вспоминать. Валера понял, а может-- скорее почувствовал, что старая боль так и не ушла. И Паук рассказывает не для любителей пива, а для себя… Эти «телеги» его последний и единственный щит…
Тут Валера вдруг заметил, что в из окна «реанимации» его зовёт Баньков. И судя по тому, как он нервно машет руками, делает это давно. Бродяга нехотя встал и пошёл назад.
-- Тебе кстати письмо,  – сказал Баньков и сделал длинную театральную паузу.
-- Не томи – сказал Бродяга голосом не предвещавшим ничего хорошего. Баньков нагнулся, достал откуда-то из-под стойки мятый распечатанный конверт и протянул его Валере. На нём крупными буквами было написано – «Для Бродяги».
-- При нём был, – сказал Баньков. Я открыл—думал, может там деньги, ты ж знаешь я его смотрел как родного… Мне полагается, как бы в первую очередь… Валера посмотрел на бармена и подумал –всё-таки не зря мужики зовут его ****ьков.
 – По голове тебе дать полагается – хмуро возразил Бродяга, выдернул конверт и быстро вышел, чувствуя, что может и вправду врезать.
-- Да не было там денег… Откуда у Паука деньги?…-- неслось Валере вслед. Он шёл и думал --ноги моей тут больше не будет!…

Бродяга медленно брёл по Ленинскому проспекту, потом свернул на Джержинку, небольшую уютную аллею с длинным рядом скамеек. Расположившись на одной из них, закурил и начал читать:

Здравствуй, Валера!
Раз ты читаешь это письмо, значит, я уже умер. Месяц назад меня сильно прижало – сердце. Жгучая боль в груди и страх беспредельный. Я уже давно ничего не боюсь, а тут – чуть с ума не сошёл, просто ужас какой-то… Но отпустило. Сегодня ночью всё повторилось. Чую, третий раз мне не пережить… Вот я и решил написать письмо заранее. А то могу не успеть…
Инфаркт—определённо, инфаркт, люди в предынфарктном состоянии часто испытывают приступы страха – догадался Валерка.
Ты спрашиваешь – почему я не подошёл и просто не высказал всё, что хочу? Знаешь, люди даже самые хорошие и умные не прислушиваются к другим людям, пока те живы. Чтобы тебя услышали, нужно сначала умереть. Только мёртвому позволено учить… И это конечно грустно…

Почему я пишу именно тебе? Ты первый и единственный за многие годы, который отнёсся ко мне как к человеку. Меня ведь все давно списали. Да что там говорить… Я и сам себя списал. Паук— одно слово – что с него возьмёшь? А ты и не собирался делать что-то особенное… -- не жалел, и не утешал. Просто задал мне вопрос – как нормальному человеку. «Почему ты врёшь?!»… Просто потребовал ответа, как у нормального мужика… Я ведь я даже забыл что когда-то давно был нормален… Я вспомнил… и не жалею об этом.
…Ты единственный человек в «Реанимации», с которым я хотел поговорить и не мог…
Я трудно жил… Война, не менее страшные послевоенные годы. Выжил… и часто спрашивал себя – зачем? Но так и не находил ответа. Потом я подумал – а зачем я вообще родился? – и тоже… ничего не придумал.  Ни детей, ни дела, ни радости – так небокоптитель…  Знаешь, такой анекдот – умер мужик попал на небо к богу. И говорит:
– Разрешите обратиться?
-- Валяй! – отвечает бог.
-- Скажи, боже --зачем я родился?
-- А помнишь ты недавно ехал в командировку и в вагон-ресторане женщина попросила передать соль… Помнишь?
-- Да припоминаю что-то. Ну и что?
-- Ну и всё… миссия исполнена… Ты здесь…

Понимаешь, Валера… Я ничего не передал… даже соль… Не знаю, почему мне это так важно теперь. Короче, слушай, что я скажу… И если я достучусь это и будет соль моей жизни… которую я передаю тебе…

Ведь ты из тех, кто меняет...

Послушай ,не обижайся, но люди— упрямо стадо
На них не гляди , не кайся— иди куда тебе надо…
И пусть осудят шалея--потом же сами похвалят
Злобу в сердце заменят, и добрым словом помянут

Просто новое дело, а также новое слово
Толпе не даст оголтелой, спать в тишине под кровом
Их новизна пугает, традиции очень сильнЫ
Но ты, из тех кто меняет -- то, что сгнило и пыльно

Иди же малыш, не бойся -- ждут тебя разны беды
И ты хоть кровью умойся, а всё ж добейся победы
И пусть тебя не остудит -- ни лень, ни страх и ни боли
А то что толпа осудит-- ведь не играет роли

А если вдруг проиграешь -- и будут реветь ликуя
То вспомни, что ты летаешь— как можно жить не рискуя?...
Всё, дорогой, хороший -- Вперёд! Победить! Добиться!..
В день такой же погожий я предпочёл напиться...
 

…Бродяга сидел и беззвучно плакал. Рыдания сотрясали его плечи. Слёзы капали на письмо и написанные химическим карандашом буквы медленно расплывались причудливым рисунком. Мимо шли люди, удивлённо глядя на плачущего юношу, не решаясь подойти и спросить -- не нужна ли помощь. Но вот слёзы высохли. Валера встал и пошёл магазин канцтоваров. Купил чёрную тушь. Потом зашёл в галантерею и купил иголки. Решение возникло исповодль, само, словно морозный узор на стекле. Валера знал, что так нужно сделать. А откуда знал? – какая разница. Сегодня у него ночная смена. Вот там он всё и сделает…

После двенадцати все разошлись, а Валерка, заперев комнату, принялся за своё нехитрое дело. Протёр левое предплечье спиртом и аккуратно написал шариковой ручкой – «Я из тех, кто меняет!..»  после этого обмотал три иголки ниткой и окунул в тушь… Боли он не чувствовал. То ли потому что загорелая крепкая кожа в этом месте была мало чувствительна. Толи потому, что душа болела гораздо сильнее, чем тело. Кровь заливала буквы, и он вытирал её ватой. Но в целом работа продвигалась быстро. Особенно если учесть что Валера никогда прежде этого не делал. Ну вот и всё… Он  осмотрел наколку оценивающим взглядом. Рука была покрыта засохшей кровью и тушью. Не очень ровная, но чёткая строчка, словно манифест, гласила всему миру – «Я из тех, кто меняет!» Он положил на рану кусок марли смоченной йодом и заклеил пластырем. Потом выкурил сигарету и с чувством выполненного долга пошёл спать.

…Рита заметила наколку не сразу. Наискосок пересекая крепкое предплечье-- уже зажившая, словно всегда там была --татуировка. Девушка даже на мгновенье подумала: «А может надпись действительно была здесь давно, ещё до их знакомства?... Она очень удивилась, согнула немного Валеркину руку в локте, чтобы удобнее было читать, и медленно  по слогам проговорила-- «Я тот, который меняет!»
 -- Что меняет, а? – недоумённо спросила Рита. Валера серьёзно посмотрел ей в глаза и твёрдо сказал:
 – Всё!

    


Продолжение следует...