Правда жизни

          
       Лана поднялась из метро, и направилась по знакомому маршруту. А вот и другие представители фирмы. Не заметить их просто невозможно, как – будто десант высадился – все в одинаковых красных куртках. Грязные , как бомжи. Всё можно понять, да стоим целый день на улице, торгуя прессой, да места ужасные, прямо на остановках, ни навесов, ни стульев, чтобы присесть ( просто фашизм какой – то!), дождь, зной, не имеет значения, пыль, грязь, да ещё и автобус  каждые десять минут выхлопными газами обдаёт. Отстоишь целый день, до семи вечера,  требуют больше, но Лана плевала на их требования, сворачивается в шесть, ещё пересчитать всё надо, специально уложить, оттащить эту тяжеленную телегу и стойку в каморку к дворнику, метров за двести, а потом ещё с выручкой, через весь город ехать, отчитываться на фирму. А там народу – миллион. Вновь прибывшие, постоянные работники, толпа, очередь в этом ангаре здоровенном, все как муравьи копошатся, шум, гвалт. Господи. Побыстрей бы отчитаться и домой. Хоть поесть, если это конечно можно назвать едой. Чувство голода – сумасшедшее, она даже не думала, что оно может быть таким, тупое чувство, которое затмевает все остальные. Поэтому и курит так часто, уже до одури. Дома у родителей вообще к сигарете не прикасается, а здесь……. Побыстрей бы до офиса дойти, да хоть чаю попить. Потому и стала так рано ездить, успеть чайку глотнуть, да сушек и печенья дешёвого прихватить.  Господи, до чего дошла, кто бы сказал ещё полгода назад, что она будет, как зверёк испуганный, сушки, сахар, пакетики с чаем по карманам рассовывать – ни за что бы не поверила. Первое время стеснялась, а потом, когда чуть сознание от голода не потеряла, засунула куда подальше своё воспитание и порядочность, и стала локтями распихивать народ, чтобы к термосам пробраться, да ещё в карманы нагребать. Видели бы её сейчас родители – не поверили бы, что это их дочь. Ну наконец – то уже и проходная. Да, такой долбанутый офис на всей территории – один. Из других люди уже давно дома сидят, а в их, только стекается к вечеру.  А что творится в день зарплаты, такого она даже в кино не видела. Она помнит только, что её очень долго мяли, давили,  она уже хотела плюнуть и уйти, но «движение» назад  было перекрыто, только в сторону бухгалтерии, и она поклялась себе выдержать этот ад, но бабки получить сегодня. Она уже была в полуобморочном состоянии, когда толпа внесла её в кабинет, она смутно помнит, как услышала свою фамилию, расписалась в журнале, получила конверт, и выпала из кабинета.  Причём дорогу к выходу пришлось прокладывать локтями, весь коридор был плотно забит народом.  Денег хватило, заплатить за общагу, раздать долги, и немного на еду.  Это хорошо, что ещё родители выручили, прислали консервы, крупы, макароны, а то бы загнулась.  Первый месяц было вообще лихо, целый день моталась голодная, к вечеру приползала домой, по пути в магазине покупая бомж – пакет (макароны быстрого приготовления), самый дешёвый хлеб,  ну а чай брала на работе.  Наскоро ужинала, больше отогреваясь, чем наедаясь этим супом, курила, долго стояла в душе (благо хоть горячая вода была), опять курила и спать. А ночью кошмары, просыпалась в холодном поту, потому что маме становилось всё хуже.
   А в полтретьего уже подъём, иногда она даже не понимала своего состояния, то ли спит, то ли бодрствует.  Кипятильником вскипятит в кружке воду,  заварит чай из пакетиков,  взятыми на складе, главное, что горячее, и вроде бодрящее питьё, соберёт волю в кулак, поднимется, оденется, в ставшую уже ненавистной одежду, мало того, что всё – чёрное, так ещё одно и тоже.  Но сейчас не до жиру. Про таких девушек – золушек она только в кино видела, да в книжках читала. Дома она просыпалась в королевских условиях, по – сравнению с этими. Это даже не условия, а просто – ужас. Старые расселённые дома, по идее в них уже давно никто не должен жить, но как и всё в нашем государстве, покупается и продаётся, «крышуют» всё это дело менты, и живут тут приезжие, русские, украинцы, узбеки, таджики, туркмены, даже индусы есть.  Ей повезло, у них было чисто женское общежитие, в котором заведовал комендант,  Иван Иванович, бывший военный, невысокий крепенький мужичок, кстати прекрасный семьянин и верный муж. Порядок у него был образцовый. В плане дисциплины, в плане чистоты – тоже, насколько это возможно в условиях полуразвалившегося дома. 

В телефоне запищал заведённый будильник, три – пятнадцать, Лана включила отсрочку ещё на пять минут. Она уже настолько привыкла к этому состоянию, то ли сна, то ли бодрствования, моментами вообще не понимала, где  находится, а сновидений  не видела уже  месяц, даже по выходным, просто валилась, как в пропасть, в какую – то черноту, и всё. Но настало время подниматься. Лана на автопилоте выползла в коридор.
-- Бедная девчёнка, как же ты просыпаешься в такую рань? – спросил Иван Иванович, который вышел из своей комнаты, чтобы покурить.
- Вот так и просыпаюсь, если честно, то даже не понимаю порою, где я вообще нахожусь – зевая ответила Лана и прошла в туалет. Запах сигарет в такую рань был просто омерзителен. Её сильно затошнило, даже чай в глотку не лезет, не то что кофе, а уж курить в такую рань, ей даже   мысль такая в голову не приходила, максимум,  когда шла к метро, могла затянуться пару раз, и то, когда уже совсем тошно, а так старалась, чтобы с вечера у неё сигарет не оставалось, и покупала уже только когда приезжала на работу.
- Господи, как же хочется спать! – думала Лана, это чувство было настолько сильным, что просто перебивало даже сильное чувство голода, хоть в последнее время, проблем с продуктами у неё не было.  Она вышла, нет просто выползла из туалета, и постучала в ванную: - Люда, выходи, ну сколько можно, ты как специально красишься там, это можно сделать и здесь на кухне,  в конце концов надо считаться с людьми, ты не одна здесь живёшь, я и так стараюсь раньше всех встать и воспользоваться санузлом, и ложусь кстати позже всех, имей совесть. Лана аж проснулась от злости, каждый день одно и тоже.  Иван Иванович, тихо прыснул: - Так её, достала уже всех! 
  Наконец- то дверь в ванную открылась и Людмила выплыла с недовольным лицом, только открыла рот, чтобы выдать очередную гадость, что она только и умела делать, но тут увидела Иван Ивановича, и осеклась. Единственный человек, которого она боялась и с кем не спорила, был комендант. Девочки, которые живут здесь очень давно, рассказывали, что, одно время, Людмила настолько распоясалась и обнаглела, что попыталась указывать самому, Иван Ивановичу, которого уважали все жительницы их общежития и никогда не перечили ему. И уж тем более, не хамили. Так вот мало того, что Людмила уже два месяца, как задолжала за жильё, так ещё и хамила постоянно девочкам и коменданту. И вот однажды она вернулась где – то часа в три ночи, пьяная в стельку, устроила тарарам, цепляя и роняя всё, что попадалось ей на пути, перебудила всех девочек в общежитие, в том числе и Иван Ивановича, и, когда уже на его просьбу пойти улечься спать, а утром разобраться, в открытую его послала, то он не выдержал, и заставил её собрать вещи и идти туда, откуда пришла. Раз она нигде не работает, а еду покупает, каждый вечер где – то пропадает, деньги у неё есть, то значит куда пойти тоже найдёт. Она просидела всю ночь во дворе, протрезвела, наверное остатки совести у неё ещё были, потому что осознала, попросила прощения, в тот же день устроилась на работу, постепенно вернула все долги, и конечно вела себя намного смиреннее, чем раньше, хоть иногда и пыталась девочек ужалить, но особо уже в конфликты не вступала. Так и сейчас, увидев Иван Ивановича, она просто замерла, тем более знала, что он очень расположен к Лане, и сильно сочуствует её горю и уважает за