Абсент

               

  В полуночном кафе никого не было, да и было то далеко за полночь… В сумеречном освещении мерцали оставленные на столиках, бокалы. Силуэт бармена за стойкой, развернувшегося спиной к пустынному пространству холла, и видимо тихо говорившего с кем -то по телефону, не нарушал молчаливого пространства.
  Я подошел к музыкальному аппарату в углу зала, бросил монетку, и поставил наугад… Музыка была тиха и печальна. Голос одинокой девушки, поющей о своей любви и саксофон… Я сел за столик в противоположном углу, закурил и стал ждать, не зная чего…
  Я терял свое время, терял попусту, и знал это… Все посетители, казалось, исчезли только что, как будто их сдуло каким то, неожиданно произошедшем событием, подобно ветру или скорее урагану, не оставляющему сомнения сбегать немедленно…
   - Стряслось что ли что?
 Моя беда заключалась еще и в том, что я никогда не следил за событиями ночной городской жизни, и все узнавал потом из газет. Будь сейчас в городе Ник Кейв в одном из ночных клубов, и я бы опять пролетел мимо кассы, не говоря уже о музыке…
  Я видел сейчас определенно банальную реальность: бармен что то резко ответил кому то напоследок, положил телефонную трубку на базу в конце стойки, подошел к моему столику, поставил передо мной стеклянную прозрачную пепельницу с надписью « A. R. S.» и спросил угрюмо:  «Как всегда?..»
   Как будто я был завсегдатаем…
Видимо ему не совсем пришелся по вкусу мой музыкальный выбор…
   - Да, лимонад, сахар и бокал зеленой дряни…
 Он удалился. Я молча стал наблюдать. В его приготовлении было что то колдовское. И я долго смотрел за его алхимическим действом, процесс которого мне был так же ясен, как переливание из пустого в порожнее…
  Я терял свое время, терял безнадежно…
  Он возник так быстро передо мной, как и в первый раз, поставил два бокала разного цвета «осени» и блюдце с кусочками сахара.
  Желать было в общем то больше было и нечего. Не то чтобы я пристрастился к этому пойлу, и постоянным клиентом меня тоже вряд ли можно было назвать, но он меня помнил, определенно… Впрочем, он наверное, всех помнил, такова была его работа, помнить всех тех, кто заходил сюда, на окраину квартала, далеко за полночь.
   Бар « A. R. S.» работал до 6-и утра, и это меня устраивало как нельзя лучше, особенно когда одолевала бессонница…
  Что я делал в такое время, да в общем то ничего: выезжал из дому, чтобы не сойти с ума, включал ближний свет фар и мчал навстречу неизвестности, мимо бульваров, желтых огней, девочек, навстречу с самим собой. Я был в своем роде помешанным, Уставшим от жизни счастливцем, которому удалось выжить, и не разменять свое идиотское одиночество на звонкую монету, жену, дом и собаку и все приятности и неприятности, которые к этому прилагаются…
  В общем то у меня и не было ни собаки, ни жены, ни дома, и это меня вполне устраивало. У меня было только одно – тайна, которую я не хотел делить ни с кем, и ни на что. Вот так…
  Не сказать, чтобы я был счастлив, скорее наоборот, но я знал жизнь не только с фасада, но и с изнанки и хлебнул и того и другого уже достаточно, так что мало не покажется… Поэтому у меня и не было ни жены, ни собаки, ни дома, я был свободен, как ветер в поле, снимал мансарду на «Де ла рю 18». Внизу было кафе и кофе, друзей у меня не было, и мне было насрать, что обо мне думает сосед и консьержка, если пару раз в неделю, ко мне заявлялась какая-нибудь чекнутая, такая же, как я…
  Своих причуд у меня было предостаточно, чтобы обращать на другие других, мне платили во вшивой газетенке за статьи о кино и вымышленной жизни кинозвезд ровно столько чтобы сводить кое как концы с концами и еще оставлять время на скачки и на недописанный роман уже в течении 3-х лет… Жизнь текла ручьем сквозь пальцы, не оставляя золотой пыли, не принося ни удачи, ни неудачи, и я умирал день за днем, как впрочем и почти все остальные, с той лишь разницей, что они этого не замечали и веселились время от времени, а я скучал,.. безнадежно, и ждал… не знаю чего…
  Я вставал около 11-и, или 12-и, шел в душ, смотрел в зеркало, как стареет мое лицо и корчил рожи смерти – прямо в зазеркалье… Спускался вниз, пил кофе и шел в кино, потом долго гулял по пустынным скверам, мимо скамеек тех, кто находился в иллюзиях, затем прямиком к набережной, смотрел как под мостом проходят баржи, и если случайный прохожий что то спрашивал, я лишь пожимал плечами и отворачивался…
  Я знал людей, знал до такой степени, что не хотел ни видеть их, ни говорить с ними…
 Я лишь писал о иллюзиях, которые они создавали, и иногда, веря в них, жили. А мне за это платили… Видимо их это устраивало… обманываться…
  Иногда, случалось, я путал дни с ночью, но кофейня внизу работала круглосуточно, и странные женщины, которые постоянно там пили кофе, видимо тоже иногда путали день с ночью, и потом забывали об этом, наверное для того, чтобы опять спутать…
  Я чувствовал этот город насквозь, каждой клеткой, любил его и ненавидел, так что трясся, и он отвечал мне обратным. Впрочем, как я наблюдал, других он тоже не жаловал, а скорее карежил как мог, и снисхождение отдавал лишь тем, кто ему платил по крупному, желательно жизнью…
   - Будьте вы прокляты! – вот так говорила изнанка его фасадов. А я жил с окном «наизнанку», и мне не надо было говорить, что и как, и сыпать фейерверки на набережных… Я любил смеяться на площадке башни, о которой не стихали споры, а я не спорил, я смеялся на счет всех тех, спорящих… И любил… Не знаю за что, но любил, поэтому и был жив, среди мертвецов, и умирал среди живых…
  Любил я этот город за улицу «Гобеленов», и за лояльность этой улицы и ночного кафе, в котором подают жизнь и смерть в одном бокале, и не наебывают, как где то еще… Еще где то, на других, гордящихся собой, континентах, где есть города, улицы и кафе, где вам подадут сладкую ложь, вместо полынной водки…
   В такие ядовитые ночи полнолуния, я оставлял машину за углом, в самой мрачной подворотне, проехав пару кварталов и три парковки. Проходил почему то еще квартал вокруг, кругами, выходил на площадку у старой городской стены и лестницы «вниз и вверх» и любовался луной, застрявшей в ветвях каштана, в свое каждое новое полнолуние…
  Вид на такое безлюдье-безмолвие и было моей тайной, и провалиться мне на этом месте, если где-нибудь есть еще такое место… И такой город, и такая площадка, и лесница «вверх и вниз», и луна застрявшая в ветвях каштана… Нет больше на Земле такого места, хоть здохните от зависти, и города такого нет, и площадки, и лестницы «вверх и вниз», и луны, застрявшей в ветвях каштана, и главное такого бара…
  Переживая мистически-притягательный вид, и потягивая баночку пива, специально припасенную для этого случая, на дне своей старой кожаной сумки, в которой кроме блокнота и авторучки, дающих хлеб насущный, валялся еще всякий хлам, в том числе и помятые «жизнью» листки недописанного сценария и фотоаппарат «Лейка» - вещи не составляющие жизненной необходимости, как видимой, так и ощутимой, а скорее приносящие убытки, ни с чем несоизмеримые… Траты на пленку и фотоснимки…
  Я входил в бар за полночь, заказывал абсент и ждал… Еще час…
  Она входила в бар ровно в половине второго. Приезжала на такси. Садилась за мой столик, заказывала абсент и через некоторое время мы начинали говорить… Так происходило каждую неделю, по пятницам. Так было и сегодня. И я ждал…
  Она вошла незаметно, не обращая внимания на обстановку, подсела за мой столик.
   - Как всегда? – промолвил подоспевший бармен.
   - Да, как всегда, лимонад, сахар и абсент…
  Я познакомился с ней здесь же… Как и в эту ночь она вошла, молча присела за мой столик и попросила, чтобы я заказал абсент…
  Черные глаза, черные волосы, глубокие тени, темные круги под глазами, она казалась печальной и уставшей…
  Черное платье, готический стиль… Она была моложе меня лет на тридцать…
   Что я знал о ней? Она приехала в Париж из Манчестера… Занималась живописью… Соскочила с наркотиков… И оставила себе лишь только это… Абсент…
   - Привет Алекс.
   - Привет Криста.
   - Ты давно здесь?
   - Нет с пол часа…
   - О чем мы сегодня будем говорить?
   - О тебе…
   - Нет, о тебе…
   - Хорошо…
 Знал ли я ее, наверное, нет. Она жила как птица. Ни к чему не привязываясь… И все таки мне не хватало этих встреч, и я ждал их каждую неделю.
   Люк, бармен, принес абсент.
Мы выпили. Заказали еще…
   - Сегодня полнолуние…
   - Как твоя живопись?
   - Стараюсь, пробую акрил. А как твоя книга?
   - Застрял на 300-й странице…
   - Что ж так?
   - Не знаю…
 Мы помолчали…
 Люка принес еще два бокала.
  - Сейчас все изменится…
  Ее зрачки расширились. Она пристально смотрела мне в глаза. Я молчал.
   - О чем ты думаешь? - Спросила она.
   - О Ван Гоге… В Арле он тоже пил абсент. И это спасало его от одиночества.
   - Вряд ли…
   - Наверное… Но меня спасает…
    - Что ты думаешь о жизни здесь?
    - Она идет сама собой…
    - Пожалуй… Когда я приехала сюда, все было иначе…
    - Что же изменилось?
    - Я стала привыкать…
    - Теперь все иначе?
    - Да, пожалуй… Голова немного кружиться…
    - Это сейчас пройдет…
    - Тебе не понять… Сначала таблетки, потом кокаин, и героин… Мне удалось спрыгнуть… Две недели кошмаров… Как я только выжила…
   - Сейчас все иначе…
   - Иначе… Приходится начинать жить заново…
   - Не знаю, что толкнуло тебя на это…
   - Я просто не хотела жить… Хотела заснуть и не проснуться…
Я смотрел на шрамы от бритвы на ее левом запястье. Такая молодая, и такое одиночество… Мне было жаль ее. Но я ничем не мог ей помочь… Я и себе не мог ничем помочь…
   Мы выпили еще…
Абсент обжег горло. Восприятие от освещения в баре стало меняться… Ее голос стал глуше…
   - Ты никогда не спрашивал, как я жила там… Алекс…
   - А как ты жила там? Ты не говорила… А я не спрашивал…
    - Я жила одна… Бессмысленно… Аптека, таблетки, ночной клуб, обмен на деньги… Валиум – хорошая вешь, чтобы забыться… Я жила одна со своим котом… Утро начиналось не с кофе а с дозы… Боязнь солнечного света, я писала только ночами. Может быть от того мои картины так мрачны… Так говорят…
   Я сделал еще глоток. Меня повело…
    - Теперь хорошо? – спросила она.
    - Да… Теперь мы можем быть откровенны.
    - Странно, сегодня никого нет…
    -Да странно, но мне это нравится.
    - Здесь всегда пустынно… И нет зеркал… Ты заметил?
    - Да…
    -О чем это говорит?
    - О ненужности отражений…
    - Ты заметил, что зеркала нет даже в туалете?
    - Да, странно…
    -  И эти старые картины на стенах…
    - Сейчас все начнет меняться, как и в прошлый раз.
   -Как и всегда…
Я оперся подбородком на кисть руки и только смотрел. В ее расширенные зрачки. В самое их дно… Что с ней творилось? Ее кроваво-мрачная живопись, готическая музыка, цвет черного во всем… Она была такая странная. С ней , казалось это не вязалось… И все таки я знал ее прошлое… И не знал ее настоящего… Не знал только почему?
   - Я всегда была такой… - будто читая мои мысли, она ответила на мой вопрос, - Странным ребенком…
   - Да очень странным… И привлекательной девушкой… Но такой замкнутой… Почему?
   - Я никогда тебе не говорила… Я была влюблена… в нее… она умерла от передозы… Это и заставило меня бросить… и приехать сюда… Здесь все иначе… Сначала я еще продолжала старую жизнь, не находила в себе воли… А потом… Потом я поняла, что это путь в никуда… Путь к смерти… Быстрый путь в одиночестве… Мои картины… Никто не понимает мое искусство…
   - Да, его трудно понять…
   - Ты видел очень мало…
   - Ты же не показывала…
   Наши встречи ограничивались пространством этого бара и тремя, четырьмя бокалами абсента… Она всегда заказывала такси около пяти и уезжала, а я оставался до закрытия, плелся к машине и ехал отсыпаться… И как будто ничего и не было… Кроме ее откровений… Она была загадкой… Не только для меня, для всех…
   - Когда-нибудь я приглашу тебя в свою мастерскую…
   И может тогда ты может быть поймешь меня… А может быть и нет…
   - Хорошо… И возможно, я включу тебя в свой роман… И он сдвинется с мертвой точки…
   Ты не знаешь, я приехала сюда, чтобы умереть здесь… - Она откинула назад прядь своих черных волос и еще пристальнее посмотрела мне в глаза.
  Я вытер пот со лба. – Вот еще!
   - Да, если умирать, то только здесь, в этом прекрасном городе. Но до этого надо вволю надышаться… им…
  Я и не знал, что ответить. В ее картинах, которые она показывала мне прошлый раз на своем ноутбуке почти всегда присутствовала смерть, в той или иной ипостаси… Я не понимал этого, мне казалось, что это так не вязалось с ее молодостью, с ее жизненной силой… Но она упорно уходила в сумерки этого мира, в мистику, в потусторонние миры…
 Откуда в ней это? Я был не в силах понять…
   - Там, в Манчестере, я была совсем девочкой, взрослой не по годам, но все таки девочкой. Со светлыми волосами, которые я красила то в фиолетовый, то в красный… Когда умерла моя любовь, я окончательно свыклась с черным цветом в одежде, и покрасила волосы в черный цвет… На моих картинах три основных цвета: черный – вечность, красный – кровь, и голубой – цвет надежды… И так будет всегда… Вечная печаль потери и вечная надежда, что все будет иначе… В другой жизни…Возможно…
  Что я мог ей ответить, она говорила так, как будто прожила больше чем я, и больше знала… Мне хотелось увезти ее отсюда, к набережным Сены, побродить по ночному городу, но она никогда не соглашалась… Она пила абсент, запивая его лимонадом, и заказывала еще, в ней жила некая грусть по чему то несбыточному, и она была непонятна мне. Сколько бы я ее не знал…  Она никогда не улыбалась… Но может быть только глазами.  Я знал, что пережила эта маленькая девочка, но я никак не мог ее вернуть к другой жизни. Она жила прошлым, хотя и сбежала от прошлого и сожгла все мосты. Но сейчас, под воздействием абсента она все более уходила в себя, в подсознание… Говорила тихо, почти шепотом с длинными паузами… И ее голос становился все глуше и глуше…Что я испытывал к ней? Наверное заботу, наверное любовь, но какую то странную, я знал, что нам не быть вместе из за огромной разницы(я был старше ее на 33года), но мне так не хватало ее голоса, ее слов, ее прошлого и будущего… Исчезни она, и моя жизнь становилась совершенно пустой, как будто бы в ней захлопнули форточку и не хватало бы глотка свежего воздуха… Я привязался к ней, к этим встречам за абсентом, к ее откровениям… И все же мне хотелось, чтобы в ее жизни появился кто то, ее настоящая любовь, чтобы она вышвырнула ее из этой одинокости, из этого ее рая и ада, с ее вечными вопросами о смерти о ангелах и дьяволе, о которых она писала стихи… Чтобы она снова полюбила день, утренний кофе, утренюю газету, чтобы в ее живописи было больше голубого цвета, чтобы она полюбила другие фильмы и другую музыку, а не ту, которую она присылала мне на мой компьютер, мрачную, полную безисходности… с готическими клипами, где преобладание черно-белого и кладбищ затмевало этот ее голубой цвет надежды… Но что я знал о ее переживаниях, ее подсознании, ее восторженности вампирами, и сценами ада, где нет выхода… Что толкнуло ее принимать таблетки, в таком раннем возрасте, а потом как следствие кокаин, и героин… Я знал о смерти не так много, хотя как мне казалось знал достаточно. Я курил марихуану и пил абсент… Цвета менялись в сумеречный спектр, и мне казалось, что я был по ту сторону… Ночные кошмары, которые преследовали меня почти каждую ночь, сменялись серыми днями… Я давно жил без удовольствия, просто жил… Но меня, потерявшего любовь когда то давно, толкало вперед то, что возможно будет дальше, надежда… Голубой цвет в ее картинах…
   - Нас объединяет то, что мы похожи… - сказала она, - И то, что хотим забыться… Каждый по своему… И эта зеленая дрянь, в которой живет фея, как нельзя лучше этому способствует… Мне она помогает писать картины, тебе, чтобы наполнить смыслом эту твою бессмысленность жизни, ощутить забвение, и поверить в надежду, что что-то еще изменится…
   - Наверное… Но я слишком долго жил на свете… И этой надежды остается все меньше, как и остается меньше любви… А остается только привязанность… Привязанность к набережным Сены, к кинематографу, к эссе за компьютером, чтобы снова забыться…
   - Заведи собаку… или кота…
   - Это уже было…
   - Тогда я не знаю чем тебе помочь… Мы продолжаем играть в смерть в этом баре… И этот напиток…
  Она вновь посмотрела пристально в мои глаза своими расширенными зрачками.
   - А знаешь, когда я пришла сюда в первый раз, мне рассказал про это место один музыкант на улице… У него был такой же взгляд, как и у тебя… Я сразу села за твой столик… Не хотела оставаться одна… А потом твой взгляд, такая боль… Мне это показалось знакомым, знакомым и безопасным… И еще мне показалось, что с тобой можно говорить, о чем угодно, говорить то, о чем не скажешь никому… Теперь ты знаешь обо мне все, и если я не напишу, то ты напишешь это в своем романе… А я вернусь к своим картинам… Они когда то пользовались успехом, ну здесь совсем другое дело, здесь так много всего… Хотя мне и предлагают выставляться… Тема вампиров очень забавна… Отсутствие зеркал, как здесь… Остается только жить и наслаждаться жизнью… Хотя это и жизнь в забвении… Еще по бокальчику…
   - Пожалуй…
Я махнул Люка, и он принес нам еще два бокала…
  Сумрачный свет бара приобретал фиолетовые оттенки. Ее лицо сейчас казалось еще более красивым и печальным… Тембр ее голоса становился совсем глухим, она продолжала…
   - Что будет в моей жизни? Я напишу еще много картин… Увижу другие города… Возможно полюблю, выйду замуж, у меня будут дети, потом я состарюсь, и потом все… А ты… закончишь свой роман… И мы будем иногда встречаться здесь по прежнему… Вот такая история… Ты много путешествовал, много видел, любил, писал о кино… у тебя есть свой мир… Немного печальный, но необычный… Ты же не развозишь пиццу…
   - Иногда я завидую таким людям. У них все просто…
   - До банальности просто…
   - И тем не менее они счастливы… Напевают песенки…
   - Это не для нас…
   - Да конечно…
   - Давай чекнемся… Мне так хорошо…
   - Мне сейчас тоже…
   - Вокруг так красиво. Пустынно, тени… И красиво в сумерках…
   - Этот напиток все преображает…
   - И дает отдушину…
   - Если не заменяет одно другим…
   - Ну и пусть… Мне все равно… Он безобиден… Поцелуй меня, мне пора…
  Я посмотрел на часы, было без двадцати пять… Я поцеловал  ее в губы, но скорее по дружески…
   - Я пришлю еще тебе музыку и фильмы… И репродукции своих картин к Алисе в стране чудес… Пробую акрил… По моему что то получается…
  Она встала из за столика, поправила прическу…
   - Не провожай меня…
   - Хорошо, до встречи…
   - Прощай, я опять много тебе наговорила…
   - Все хорошо…
   - Тогда до встречи…
  Она вышла к подъезжающему такси. Прикрыла за собой дверь. Бесшумно… И растворилась в уже забрезживающем рассвете… А я остался. Достал авторучку и блокнот и стал писать… Мысли путались, но я держался, мне нравилось это состояние… Состояние не потери, а обретения… И я ловил себя на мысли, что эта маленькая девочка с таким странным прошлым, с таким странным подсознанием так крепко удерживает меня в жизни. Ее еле заметная улыбка при прощании… Ее и мое вдохновение в парах зеленого напитка и разговор ночью, где только двое, где нет запретных тем, где есть ее и мое прошлое, где есть голубой цвет надежды в ее картинах… И я верил, что все у нее получиться… Пережив такое, она нашла в себе силы жить и творить, пусть даже ее искусство не совсем ясно для меня, но оно прибавляло ей загадочности и непохожести ни на кого… Ее проницательный ум… Эрудиция не погодам…
Знание жизни во всей ее непривлекательности и красоте… И способности говорить свободно обо всем, что бы не происходило… Ее расширенные зрачки и приглушенный голос, доверчивое и открытое сердце и свобода, которой я завидовал, полная раскрепощенность и внутренняя свобода, которой мне всегда не хватало… Все таки я сильно привязался к ней, подумал я, и когда ее жизнь еще раз измениться и сделает поворот, мне будет сильно ее не хватать. Но я все таки был благодарен судьбе, за эту встречу и за такое родство душь…
   Я допил свой бокал с растворившемся на дне сахаром, запил лимонадом, расплатился с Люка и вышел в наступающие уже утро… Меня слегка покачивало, но я знал, что стоит мне сесть за руль и я снова обрету уверенность, проберусь до дома задворками, оставлю машину за квартал от своего дома, как всегда, зайду в свою мансарду и усну до 12 часов. А завтра будет, новый день, новый фильм, и мое резюме в журнале о кино… Сны будут колдовскими в невыветрившихся парах абсента, как и ее картины… Как и ее мир, который я узнал и полюбил…


                ---------------------------------- 

                6.02.2012.