Вертелась, получала замечания. Рижские каникулы

Я родилась у певучих родителей. Правда, папа мог твердо продержаться «в седле» только полпесни, а потом по неясной причине сползал в какую-то другую. Что же касается мамы и сестры, то они чудесно пели дуэтом. Иногда затягивали «Тбилисо», и к ним неуверенно подстраивалась я. В детстве, случалось, меня спрашивали о наличии мечты. Я отвечала, что хотела бы стать молодым грузинским князем и многоголосо петь с товарищами за большим столом...

Трепетное отношение к музыке передалось нам с сестрой от мамы. А вот ее лирико-колоратурное сопрано не унаследовала ни одна из нас. Мама пела звонко и абсолютно чисто с самого малолетства, но слова взрослых шлягеров она понимала не всегда. Поэтому их тексты подвергались редактуре согласно маминому детскому разумению. В ее исполнении выходило, что «холодок бежит за вороМ» (в оригинале – за вороТ) и «никому не скажи, что я неРВная» (вместо «нежная»).

Впрочем, творческое восприятие услышанного было свойственно моей маме и в более взрослом возрасте. Вернувшись после окончания войны в родной Ленинград, она спросила своего отца:
- А разве мы не жили на Петроградской стороне на улице не то Два Толстого, не то ли Три Толстого?
- Льва Толстого! – расхохотался дедушка.

Летом 1951 года маму пригласила погостить рижская тетя Аня, двоюродная сестра ее матери. Это было волнующее предложение: целый месяц свободы в практически чужой стране. Уйма новых возможностей! Наконец-то удалось соскочить с бабушкиного «короткого поводка». Моя девятнадцатилетняя мама наслаждалась каждым днем, проведенным вдали «от родных берез». Как-то раз тетка подарила любимой племяннице билет на концерт Гоар Гаспарян – «армянского соловья», так удачно залетевшего в Ригу на гастроли.

Голос певицы восхитил мою маму. (Каков диапазон! А тембр!) Она боялась не донести свой восторг до тетушкиных ушей и излить его первому встречному. Влетев в квартиру тети, мама принялась вальсировать, как безумная, а потом в изнеможении рухнула на диван.

Тетушка была довольна произведенным эффектом, но жаждала подробностей:
- Вижу, что ты в восторге. Но скажи, что тебе понравилось больше всего?
-  Ой, тетя Анечка! Как она спела арию... на «Ц»! Как же ее название…
- На «Ц»? Вообще таких арий не знаю. Может, ария Цыганского барона? Но вряд ли она стала бы ее исполнять…
- Вспомнила! Это была ария из оперы ДониЦЕтти!!! – радостно выпалила мама.

Тетя Аня владела роскошной квартирой на первом этаже. Одну из комнат она сдавала юноше с редким именем Ипатий, который был страстным баянистом. Однажды, когда квартирант был дома, мама запела своим высоким и очень приятным голоском. Ипатий робко постучался в мамину дверь. На его лице был восторг. Так они нашли друг друга…

Когда бабушка приехала в Ригу за дочерью, та встретила ее на вокзале с горящими глазами и с ходу сообщила: «У меня для тебя потрясающая новость! Мы с Ипатием ЗАПИСАЛИСЬ!»

Бабушка схватилась за сердце и даже не сказала, а как-то прошелестела:
- Что вы сделали? Да когда же вы успели?
- Мамочка, ты только послушай! Это получилось хоть и правда неожиданно, но и-зу-митель-но!
- Боже мой! Я отпустила тебя всего на один месяц! А ты успела с этим фактически незнакомым парнем записаться! Ты учти, что я тебе не дам с ним жить…
- А зачем мне с ним жить, мама? Ну записались… и еще запишемся. Мы боялись, что будет скрипеть, а ничего, не скрипит. Вышло довольно чисто…
- О чем ты говоришь? Что не скрипит?! Голова идет кругом…

По маминым словам, у бабушки были в тот момент «оловянные глаза»: она не могла понять, на каком языке с ней разговаривает авантюристка-дочь…

Муж тети Ани долго отпаивал бабушку крепким напитком, «чтобы у нее голова задурилась чем-то другим». Когда бабушка уже была способна воспринимать внешние раздражители, мама протянула ей две пластинки, записанные в маленькой студии на углу. Плод их с Ипатием любви… к музыке.


(Глава из повести "Вертелась, получала замечания…")