Домовой Пыся уходит на помойку. Часть вторая

Сказать, что история с блокнотом выбила Пысю из колеи, было ничего не сказать вообще - раздавленный безнадёжностью ситуации, как мухомор безжалостной ногой грибника, Пыся растекался ядом сомнений и разочарований.

Он готов был даже в некоторых местах пожертвовать собой, но Длинноногая не стала бы его кусать даже под дулом старого обреза, заныканного в старые дачные доски, мирно догнивающие в хозяйском сарае. Гламурные блондинки не жрут домовых, в этом Пыся был уверен наверняка.

Он подозревал, что даже если бы он появился перед этой дылдой во свете дня, то её куриные мозги всё равно бы не поверили в его существование.

Пыльными вечерами в закоулках неразобранных антресолей он предавался мазохическим воспоминаниям.

Он взращивал как гладиолус свою злость, лелеял обиды, но новый план избавления от розовой саранчи не появлялся в башке, хоть тресни.
Пивные остатки, недоеденные Хозяином пельмени, и свободная холостяцкая вольница уходили от него всё дальше и постепенно превращались в тоскливо-сверхценную идею.

В один ужасный день террор стал настолько невыносим, что он еле успел увернуться от новенькой швабры, которой напыщенная коза решила убрать многолетние залежи грязи под шкафом.

Вот это как раз стало последней каплей, и в одну мрачную полночь Пыся решительно съебался в ночь, с расчетом обидчиво исчезнуть навсегда.

Решимость закончилась быстро, когда выяснилось, что прижениться к периодически заманивающей его к себе домовихе Люське никаким образом не удастся.

Люська верила в Бога Домовина, "вела" свой дом солидно, без дебоширства, практически не допивала за хозяевами и даже сумела отучиться ставить подножки хозяйской тёще, приехавшей "погостить", да так и оставшейся сначала "на зиму", а потом насовсем.

Пыся с его хроническим пьянством был хорош только на поебстись и вовсе не вписывался в долговременные Люськины планы.

А в планах у неё было расширение жилплощади путём выселения в подвал из подпола крыса Поца. Поц уходить решительно не хотел, и из вредности периодически гадил сухим дерьмом в Люськины кухонные плошки.

На момент попытки внедрения Пыси война была как раз в разгаре, и постороннему Домовому, ясен хер, место на этой "свадьбе" решительно не светило. Крыс всегда имел запас бухла и была  большая вероятность вражеского союза с изголодавшимся Пысей на почве бытового алкоголизма.
Обломавшись на Люське, Пыся ещё раз убедился в коварстве бабского племени.
Оставался подвал..

Но он понимал, что в подвал внедриться было категорически невозможно из-за процветавшей там банды боевых котов, с которыми договориться никому не удавалось голодной зимой.

Не могла помочь даже взятка в виде полкило сосисок, удачно сворованных с магазинной разгрузки.
Воспоминания об этих ****ых сосиках заставили Пысю снова почесать когда-то ушибленный о ботинок грузчика бок и огладить тощий хребет, навсегда помеченный шрамами стальных когтей кошачьих боевых пидорасов.

Глубокомысленно выматерившись, Пыся вспомнил о помойке.
Это место давно манило к себе суровой романтикой, и было окутано трепетным ореолом рассказов любящего поддать крыса Поца.

О помойный боях Поц вещал исключительно в ключе своих побед над окрестными псами, во что, конечно, никто и не думал верить.

Крыс был известно ****ляв, трусоват, имел откормленную на спижженных хозяйских сырках неповоротливую жопу и подличал только исподтишка даже в войнах с добродушной домовихой Люськой.
Сама аура помойной жизни давно занимала воображение Пыси, примерно так же как манил Длинноногую розовый драндулет из соседского двора.

Домовой пару раз видел как эта дура тайком пускала слюни на мобильную фотку бесполезной бензиновой вонючки. Она имела привычку фотографировать всё подряд, и Домовой подозревал, что если бы на пути ей попалась живописная кучка собачьего дрека, то она сняла бы и его, в качестве свежего креативчега.

Зачем было красить авто в такой несуразый цвет - непонятно было даже романтическому толстяку Поцу, любившему на досуге пожевать гламурный каталог ОТТО хозяйской тёщи.

Тёща, давно впавшая в маразм, использовала каталог для покупки себе подростковых маек и подстреленных штанишек, что было предметом гордости перед престарелыми дворовыми "кошелками", "Кошелками" и "старыми бздюлями" она презрительно называла местных ровесников и ровесниц.

Себя она мнила столичной штучкой и жила у замужней дочки только их соображений меркантильности.- Она выгодно сдавала московскую трёшку трём кавказцам, которые её по какой-то неведомой причине зверски боялись. То ли из-за мерзкого нрава, то ли из-за липовых корочек ФСБ, которые она когда-то выгодно прикупила на входе в метро у юноши наркоманического вида.

Воодушевившийся жаждой розовых помойных далей, Пыся выкурил несвежий подъездный бычок и бодро засеменил в сторону контейнеров.