Безлунность

               
            Прошел дождь, и в лицо дул влажный ветер позднего августа. Месяц Ниарастина Свангибир, как называл его Дотристиар. Отец потащил меня в церковь, когда прекрасно знал, как я этого не любил.
            Злые языки говорили, что это потому что я – отпрыск дьявола. Невежество встречается нам на тропинках, по которым еще не ходила наука.
Только намного позже, вспоминая детство, исследуя себя, я разобрался, что мое нежелание ходить в церковь было связано с тем, что орган издавал инфразвук, которого не слышал больше никто, кроме меня.
            Инфразвук океана убаюкивал меня на ночь, ибо океан был очень далеко. Инфразвук органа прямо передо мной штурмовал мою и без того не самую здоровую голову, сводя с ума состоянием, которому нет описания в человеческом языке.
            А вот проповедь была хорошей. Ее читал какой-то новый священник.
            - «Дайте мне ваш страх!» - Говорит нам Бог – «Отдайте мне это бремя, и вместо него возьмите веру!». Страх – это и есть суть неверия. Страх должен быть грехом, потому что он мешает нам доверять Богу! Вера не стоит денег, за верой не надо ходить за тридевять земель, – священник спустился с подиума, и подошел близко к сидящим на первом ряду. – Я вижу вас всех насквозь! – Сказал он проникновенно и пламенно. - ... я вижу ваши души! Какие у вас оправдания касательно того, что вы до сих пор уделяете в ваших сердцах страху места больше, чем вере?!
            После службы отец был в плохом настроении, и даже не повел меня на рынок.
                - Не удержится этот парень, слишком ретивый. – Сказал он Леталуану. – Ты видел, как он обрабатывал первый ряд? Я не видел физиономии Таонура, но ему это не понравится – сто процентов.
            - Выскочка! – Поддакнул Леталуан, открывая перед отцом дверь кареты. - Как его хоть зовут?
            - Какой-то Релемилл из Тюстриджа. А тут вам не столица, тут таких быстро обломают.
            Я слушал отца, и думал о том, что у него на уме одна политика. Впишется новый священник в политическую обстановку – или нет. А вот мне лично понравился и священник, и проповедь.
            Они помолчали какое-то время. За окном проплывали знакомые дома Дортмаар Неор.
            - А почему все-таки мы уделяем в сердце страху места больше, чем вере? – Наконец нарушил тишину Леталуан.
            - Не знаю,  - Мевилд пожал плечами. - Наверное, потому, что не доверяем Богу. Боимся, что если положимся на Него, то Он нас предаст.
            Леталуан не ответил, а я надолго задумался над тем, что сказал отец.


            Среди ночи я проснулся от сильной боли с правой стороны под грудью. Покрутился, не смог спать. Слова священника не выходили у меня из головы. Наверное, я просто сумасшедший, и всегда таким был, ибо никакому десятилетнему ребенку не пришла бы в голову мысль, посетившая меня.
            Я тихо выбрался из постели, оделся, и вышел из дома. Луны не было, но это меня не смутило, и не остановило. Было совсем не холодно. Я пошел по улице по направлению к церкви. Эхо моих шагов гулко отдавалось от стен домов. Я никогда не боялся незнакомцев на пути. Наверное, потому, что наперед видел большую часть их нестиранного белья, и после этого страшным оставался только факт их невероятной лени, и нежелание чистить грязное болото, в котором задыхалась душа.
            Двери церкви были заперты. Ясно, я и не собирался попадать туда через дверь. Обошел здание, и нашел одно из низких окон незапертым. Влез на узкий подоконник, толкнул разноцветный ажурный витраж, блеснувший в свете далеких огней завитками противоречивых картин, и спрыгнул внутрь.
            Я никогда не был спортивным ребенком, я не любил никаких игр, вовлекавших мой выход из дома, общение с другими детьми, беготню, драки и лазание по деревьям. Я был слабым и болезненным, но в ту ночь во мне случился внезапный прилив сил, позволивший всю эту акробатику.
            Грохот моих туфель об каменный пол мог разбудить мертвого, не говоря уже привлечь внимание какого-нибудь вполне живого сторожа. Но на мою удачу в церкви не оказалось ни тех, ни других. Ну правильно. А что тут сторожить – грехи прихожан, оставленные после исповеди?
            Посмеявшись удачной шутке, я пошел по коридору. Мне не нужно было в зал для служений. Мне нужно было туда, где священники хранят свои личные вещи. Где они их хранят? И есть ли такое место? Вокруг витало много всяких энергий, каждая из которых несла в себе свое. Плохое, хорошее, слабое, сильное, приятное, неприятное... Я просеивал всю информацию, ища запах этого священника... как его там, отца Релемилла.
            Вихревые потоки информации начали меня перегружать. Вдруг щеки коснулся бархатистый поток. Он был мягким и длинным. Его хвост уходил в одну из боковых комнат. Я чуть ли не побежал туда. Толкнул дверь, молясь, чтобы она была незаперта. Она подалась с тихим скрипом.
            В комнате стояло несколько столов, какие-то шкафы, груда тряпья на полу. И тут было несколько потоков, но пять из них были старые. И только один, тот самый бархатистый, был свежим, и над одним из столов его информации было больше, чем где-либо.
Я склонился над столом, и увидел большую стопку листов хорошей, дорогой бумаги. На первой странице красивым убористым почерком было написано: «Любовь – это не пустая романтика. Любовь – это божественный урок, это компромисс, влекущий за собой упорную работу над собой. Если вы не готовы пойти на компромисс, выбросить что-то из содержимого вашей души, чтобы освободить место для содержимого души вашего избранника, то вам лучше не лезть в любовь.»
            Перелистнув несколько страниц я понял, что нашел то, что искал. Вернее, я не знал, что я искал, и я даже не знал, зачем я вообще сюда явился. Но этот священник привлекал меня, и я пришел, чтобы увидеть самое для него дорогое. Я не знал, что это, пока не пришел сюда. Я слышал его мысль об этом самом дорогом, и мне нужно было это увидеть. Это оказалась стопка с текстами проповедей, написанными им в разное время, и в разных обстоятельствах, но далеко не пером и чернилами, а своим сердцем и кровью.
            «Мы меняемся, но потом забываем, какими были, а помним только, какими другие были по отношению к нам. Но мы заслужили то прежнее отношение других! Отсюда – большинство старых, замшелых обид, тянущих вниз нашу душу, как пловца с камнем на шее. А потом удивляемся, что тяжело плыть по водам жизни? Но кто-то лучше утонет, чем отпустит этот камень. Почему? Потому что нужно вспомнить, каким ты был, и понять, что заслужил все, что случилось. А если не можешь вспомнить, то просто прими за аксиому, что случившееся ты заслужил, и отпусти обиду.»
            «Не будьте бездумными инструментами, которые отражают все подряд. Будьте сознательными людьми - отражайте только хорошее.
«Зеркало» работает очень просто - если вы чувствуете, что хотите облить человека презрением, потому что считаете, что он этого заслуживает, это значит, что вы готовы отразить его грязь, на мгновение став этой грязью, ибо она есть в вас. Приятно осуждать, ибо нам кажется, что, осуждая, мы унижаем другого, и поднимаемся сами. На самом деле зеркало, отражающее грязное лицо, становится таким же грязным.
            Сплетни. Страсть, с которой мы не можем совладать. Нам приятно «перемыть кости» за спиной даже самого близкого друга. Что это такое, и почему мы это делаем? Сплетни и обсуждение недостатков человека за его спиной – это та же форма презрения, только скрытая.
            Скрытая для людей, но не для Бога. А значит, когда вы сплетничаете всего лишь с одним человеком, который, может быть, вас и не выдаст, в комнате присутствует еще и третий. И этот третий всегда все замечает, и никогда ничего не забывает. Но его не нужно тупо бояться, знание об этом «третьем» нужно использовать для себя как мерило всех своих поступков, включая негативное отношение к людям – явное или скрытое.
            Замечали ли вы когда-нибудь за собой, что вам нравится говорить только о каких-то определенных недостатках человека, а другие его недостатки вас не трогают, и вам неинтересно это «перемывать»? Именно так вы можете понять, что вы – искаженное зеркало, ибо нам нравится отражать только те недостатки человека, которые присутствуют в нас.»
            «Мне часто задают вопрос – каковы самые распространенные заблуждения, бытующие среди людей. И я дам вам сегодня два из них. Первое. Считается, что если мы пригласим в дом родственников, которым больше некуда податься, то они только создадут нам проблемы, а поэтому надо отказать.
            На самом деле они не создадут нам больше проблем, чем мы сможем справиться, что даст нам неоценимый опыт, и в ответ на наше гостеприимство они принесут нам частицу себя, которая нас обогатит. Иными словами они дадут нам все то, что не купишь за деньги.
И второе заблуждение состоит в том, что нам не нужно помогать незнакомым людям, ибо мы «видим их первый и последний раз в жизни», а значит, они не смогут «отплатить» нам, и наше доброе дело «пропадет».
            Наши добрые дела никогда не пропадают, ибо что бы вы ни дали незнакомцу, это пойдет не в его карман, и не в его желудок, а в вашу незримую копилку, которую вы сможете забрать с собой Домой.»
            Я жадно читал, торопясь, перелистывая через страницу, вздрагивая от каждого шороха. И тут у меня за спиной раздались невнятные голоса. Я схватил всю стопку бумаг, и молнией метнулся в коридор.
            С минуту все было тихо, и я даже подумал, что ослышался. Кажется, пронесло. Я сделал шаг назад в комнату.
            - Обыщите все столы, все шкафы – все вокруг, и найденное сжечь!
            Застыв от страха, я буквально слился со стеной. Оттуда, где я стоял, не было не видно ничего, кроме бликов свечей на стенах. Торопливые шаги – несколько человек. Стали рыться, шуршать, перебирать, что-то упало, приглушенные переговоры. Обыск длился около получаса. Потом они ушли через другую дверь.
            Я подождал какое-то время, и тихо выбрался из своего убежища. Сначала аккуратно положил стопку бумаг на подоконник, вылез, спрыгнул, и потом взял бумаги, стараясь ничего не потерять, и не рассыпать. Дорога домой была бесконечно долгой - стопка бумаг с каждым шагом была все тяжелее, но я был рад тому, что мое несносное больное тело той ночью так вовремя разбудило меня.