Посетители

                Дональд Бартельм.
                (перевод с английского)

  Три часа утра.
  Дочь Епископа больна. Боли в животе. Она лежит на кушетке.
  Епископ также болен, у него озноб и потливость - все признаки гриппа. Он не может спать. Лежа на кровати, он слышит стоны, доносящиеся из другой комнаты. Кейти пятнадцать, и каждый год она приезжает к отцу на все лето.
  Снаружи на улице кто-то заводит мотоцикл. С первого раза у него не получается. Но, когда мотоцикл заводится, то среди ночи звук тарахтящего мотора будит всю улицу, именно на которую выходят окна спальни епископа.
  Он дает дочери пепто-бисмоль, и если она вернется к нему снова, то попробует предложить ей таленол. Он заворачивается в простыню и стягивает майку с промокшей от пота груди.
  Где-то, в одном из соседних домов, играет радио - большой джазовый оркестр. Он скорее чувствует музыку, чем ее слышит. В соседней комнате, не прекрашая, работает кондиционер.
  Прежде он побывал с нею у врача, который не нашел ничего. "Ну, заболел у тебя живот. В течение дня принимай эти пилюли, и позвони мне, если к вечеру не пройдет".
  Кейти красива и стройна. У нее длинные черные волосы.
  Днем, со стонами от боли они идут в кино. На экране фильм ужасов про волков, нападающих на город. В кульминационный момент фильма она сильно прижимается к его отцовскому плечу. Он отодвигается.
  Когда они вместе идут по улице, то она берет его за руку, крепко сжав ее пальцами, потому что, как ей кажется, что она слишком много времени проводит одна, не дома. Люди, идущие навстречу, посылают им пристальные взгляды.
  Последние несколько дней он помогает подняться на ноги пожилым дамам, падающим перед ним. Одна из них, споткнувшись, села посреди перекрестка и размахивала руками, когда мимо нее на бешеной скорости проносились мотоциклисты. Пожилые дамы каждый раз проявляли величественный дух борьбы: "Спасибо вам, молодой человек".
  Ему сорок девять. Он читает историю изобразительного искусства Америки девятнадцатого века, потому что почти ничего о ней не знает.
  Или знает, но недостаточно.
  Доносящийся из другой комнаты стон не может оставить его равнодушным, хотя почти не слышен. Она просыпается.
  Он подходит и появляется перед ее глазами. Бело-красный халат скомкан у нее под коленями.
  - Я лишь набросила его, чтобы было теплей, - говорит она.
  - Помогает?
  - Немного.
  Он как-то спросил, какой у нее стул. Она сказала, что не обратила внимания, потому что никогда не смотрит в унитаз.
  - Может, стакан молока? - спрашивает он.
  - Не хочу молока, - говорит она, перевернувшись вниз лицом. - Посиди со мной.
  Он сидит на краю кушетки и массирует ей спину.
  - Подумай о чем-нибудь ярком, необычайном, - говорит он. - Надо отвлечь мысли от живота... о рыбалке, например, или вспомни, как выбросила ключи от гостиничного номера в окно.
  Однажды, в Париже, она сделала именно это, вышвырнув с шестого этажа связку ключей. Епископ проходил мимо по Кю де Гранд Августин, когда тяжелая связка ключей врезалась ему в голову. Ключи со звоном упали в цветочный горшок недалеко от двери гостиницы.
  - Папа, - сказала она, не глядя на него.
  - Да?
  - Почему ты живешь один? Сам по себе?
  - И с кем же мне жить?
  - Мог бы найти кого-нибудь. Ты красив для своих лет.
  - О, - вздыхает он. - Как это мило! Благодарю тебя.
  - Ты не пытаешься.
  - Так и не так.
  - Сколько ты весишь?
  - Сто восемьдесят пять фунтов.
  - Не мешало бы немного похудеть.
  - Смотри, детка, это уж как получится, - он трет рукой лоб. - Хочешь чашечку чая?
  - Ты бросил пить?
  - Не совсем, - отвечает он. - Кейти, теперь спи. Подумай об огромной куче сумок "Гуччи".
  Она вздыхает и отворачивает голову к стене.
  Епископ идет на кухню и включает свет. Ломает голову, что бы ему выпить - может, что-нибудь покрепче? Но решает, что пока пить не будет, а затем включает маленький кухонный телевизор и несколько минут смотрит какой-то японский фильм ужасов. На экране бесформенный монстр хватает в охапку людей и, разрывая их на части, отправляет в рот. Епископ вспоминает Токио. Как-то раз во время землетрясения ему пришлось оказаться в постели с японской девушкой. Он до сих пор не может забыть, как под ними провалился пол, и ужас у этой девушки в глазах. И вдруг он вспоминает ее имя: Мишико. "Ты не упорхнешь от меня?" - спросила она, когда они встретились. Он был поражен, узнав, что такое "упорхнешь". На местном диалекте в то время это значило "оставишь". За день до землетрясения она готовила еду на жаровне, которую топила древесным углем, после чего они вдвоем спали в нише, отгороженной от комнаты раздвижной бумажной дверью. Епископ тогда работал на копировальных машинах в офисе компании "Звезды и Полосы". Однажды в офис по почте пришла фотография с изображением четырех женщин, которые позировали для рекламы. Его потряс заголовок: "Леди у власти". Пожилой мастер-сержант, который тогда служил городским редактором, отнес фотографию обратно и положил на стол Епископа. "Мы не можем это напечатать" - сказал он. - "Это позор?"
  Он переключает канал, и на экране поет Долли Пиртон. По случайному совпадению это песня "Дом Восходящего Солнца".
  Каждое лето в какой-то момент она спрашивает:
  - Почему вы с мамой разошлись?
  - Это из-за тебя, - отвечает он. -  Ты была настолько шумной, когда была ребенком, что я не мог работать.
  Его бывшая жена однажды рассказала это Кейти, объясняя так их развод, и будет повторять это, пока оно не запечатлится в камне, став памятником.
  Его бывшая жена - чувствительная женщина, даже слишком.
  "Почему я живу так? Потому что вряд ли смогу жить лучше".

  Прогулка по Западному Бродвею морозным субботним утром. Искусство в полный голос заявляет о себе, зазывая в высокие белые галереи: "Не заходи, а то сяду на шею, или задушу тебя в своих объятьях! Не подставляй для поцелуя щеку, получишь пощечину! Кому-нибудь нужен экстрим? Я буду рычать на тебя, обнажая свои бриллиантовые зубы! О, я - твое искусство! Мне не хочется обижать тебя, а, значит, и ты не обижай меня". На тротуаре парад граждан. Они идут ему на встречу - рослые и коротышки, толстые и худые, разодетые и почти что голые. Мимо проходит молодой чернокожий парень с футляром для тромбона, но что внутри - не знает никто, может, подзорная труба или пулемет. Или другой парень со странно постриженными волосами непонятного цвета и свернутое в рулон полотно у него на плече с изображением покатых крыш.
  Епископ в толпе, у него в кармане тридцать долларов. Может, на них что-нибудь выпить?
  В галерее начинается представление. Сверху свисают двадцать несгораемых чемоданов-сейфов по четыре в ряд. Заплатив доллар, каждый может попытаться взломать один из них. За удачную попытку полагается приз в двести долларов. Участвующие по очереди испытывают их на прочность. Епископ, не в силах удержаться, и также прилагает силу, чтобы открыть чемодан, но удача ему не улыбается, и он всего лишь повреждает руку.
  Искусство, жаждущее крови.
  Выйдя на улицу, он снова сталкивается с прохожими - с одним, с другим, а затем с какой-то женщиной. И тут ему навстречу идет Гарри в лимонных штанах со своим британским другом Малькольмом.
  - Гарри! Малькольм!
  - Профессор, - иронично говорит Гарри, потому что профессор - это он сам.
  У Гарри редкие волосы, и после того, как разошелся с Томом, он похудел. Малькольм - холостяк с очень светлым умом. Епископ таких еще не встречал.
  Университет, в котором преподает Гарри, только что выдвинул нового претендента на пост президента, которому лишь стукнуло тридцать два. Гарри вне себя.
  - Тридцать два года! Следует полагать, что я и не подумаю сушить весла...
  За спиной у Малькольма красивая молодая женщина.
  - Это Кристи,- говорит он. - Только что мы вместе позавтракали, и ели каких-то непонятных существ.
  Епископ тут же захотел что-нибудь приготовить для Кристи, например, один из бобовых супов или его замечательный кассоле.
  Она ему что-то рассказывает.
  - Тебя не волнует, что у меня под окнами?
  На ней пурпурная рубашка, а волосы окрашены в глубокий черный цвет. Она напоминает индианку - в точности ту, что продает "Мазолу" на коммерческом телеканале.
  Гарри продолжает говорить о новом президенте.
  - Полагаю, он написал диссертацию о банных тенденциях.
  - Ладно, надо полагать, ему хорошо известно, где раки зимуют.
  Дома у епископа в холодильнике осталась замороженная утка, которую можно использовать для кассоле.
  - Ладно, - говорит он Кристине. - Ты голодна?
  - Да, - кивает она.
  - Мы же только что ели, - возмущается Гарри. - Ты не можешь проголодаться. Это невозможно.
  - Я голодна, голодна, голодна, - говорит она, и тянет руку к епископу, который, можно ли в это поверить, ее принимает.

  Он опускает ломтики утки в бобовый отвар. В это время Кристи смотрит "Приключения Робина Гуда" с Эрлом Флайном и Безилом Редбоном по кухонному телевизору. По радио поет Хэнк Вильямс.
  - Люблю приходить туда, где можно снять сапоги, - говорит она, и в это время Эрл Флайн кидает тушу оленя на банкетный стол.
  Епископ, нарезая петрушку, коротким взглядом рассматривает ее. Она сидит напротив него, отпивая вино. Кто-то хорошо смотрится с бокалом белого вина в руке, а кто-то - нет.
  Он делает заметку в уме, что нужно купить немного "Мазолы" - упаковку или две.
  "Это были "Шестьдесят секунд на капоте"...", - говорит диктор по радио.
  - Ты с кем-нибудь живешь? - спрашивает Кристина.
  - Этим кем-нибудь является моя дочь - каждое лето и каждое Рождество, - и добавляет немного полыни в бобовый отвар. - А ты?
  - С парнем.
  Но так оно и есть. Епископ быстро и уверенно нарезает овощи ножом "Три Овцы" из китайского кухонного набора, произведенного в зеленом Фушане.
  - Он художник.
  А кто нет?
  - И что же он за художник?
  - Живописец. Он живет в Сиэтле. Ему нужны дожди.
  Он кидает горсть нарезанного лука в воду, затем открывает жестянку с томатной пастой.
  - Как долго это будет продолжаться? - спрашивает Кристина. - Я не тороплю тебя. Мне лишь любопытно.
  - Еще час.
  - Я выпью немного водки - самой крепкой, со льдом, Если ты не возражаешь.
  Епископу нравятся женщины, которые любят выпить.
  "Может, она еще и курит?"
  - На самом деле я также могу стать художницей, - говорит она.
  - Как кто, например?
  - Как та женщина, которая приклеивает жевательную резинку себе на живот...
  - Она больше этого не делает. И жевательная резинка не слишком хорошо приклеивается к животу.
  - Или как другая, которая отрезает от себя куски плоти мясничьим ножом - это жарит мне задницу.
  - Надо полагать.
  - Да, - говорит она, взбалтывая лед в стакане. - Моя реакция типична.
  Она встает и идет к вешалке и из кармана куртки достает сверток с "травкой".
  Епископ начинает говорить. У него поднимается настроение. Он рассказывает ей, что предыдущей ночью, почувствовав запах дыма, встал и обследовал квартиру, не сразу поняв, что произошло. Затем стало ясно, что это был пожар на речном пирсе. Он включил телевизор, чтобы посмотреть новости. Пока переключал каналы, наткнулся на титры с именем Ричарда Вайдмарка в "Последнем деле подонка". Он сел и начал смотреть этот фильм. С его верный "Скотч" закончился в пять утра. Ричард Вайдмарк - один из любимейших его актеров, из всех на земном шаре. И он начинает рассказывать ей о том, как этот актер одним словом может выразить самые жестокие эмоции.
 - Можно постучаться в дверь к Ричарду Вайдмарку, - говорит епископ. - Но после этого обязательно нарвешься на грубое слово или даже ожидай, что твой нос после этого уже не будет целым...
  - А мне нравится Редфорд, - говорит она.
  Епископ в состоянии ее понять, и с серьезностью кивает.
  - То, что я люблю в Редфорде,  - говорит она, и затем десять минут рассказывает ему об этом актере.
  Он берет длинную ложку и пробует кассоле. Нужно добавить соли.
  И тут становится ясно, что она без ума от Клинта Иствуда.
  Епископ чувствует, что нить разговора утеряна, и беседа начинает напоминать сбившуюся с пути корову.
  - Старый Клинт Иствуд... - говорит он, в восхищении качая головой. - Готово.
  Он разливает кассоле по тарелкам, и вытаскивает из печки горячий хлеб.
  - На вкус, как настоящий кассоле, - говорит она.
  - Это суп из коровьего хвоста.
  Почему он готовит ей кассоле летом? Он же горячий. Епископ открывает бутылку красного "Роберт Мондеви".
  - Очень хорошо, - говорит она. - Ты меня удивил - в самом деле.
  - Может быть, нужно немного больше томата?
  - Не обязательно, - она отрывает горбушку французского хлеба. - Мужчины иногда бывают забавны. Я видела парня у сельского магазина на площади Единства этим утром. Он стоял перед столом, переполненным зеленью, редиской, кукурузой и чем еще только можно. Позади столпившихся других мужчин он заметил деревенскую девушку, которая в жестяном баке выносила обрезки ботвы. Она возвращалась с пустым баком, а затем все время наклонялась, чтобы подобрать упавшую на землю капусту или редиску. И, где бы она не была, он все время пялился на ее груди, которые, чтобы не соврать, были… шикарными. Думаю, что это было очень весело.
  - Не думаю, что очень было весело. В какой-то степени весело. Не очень весело. Что могу я сказать?
  - И это затмевает все, с чем я живу.
  - Он однажды дал мне книгу.
  - И что же это за книга?
  - О том, как ремонтировать домашние приспособления. Сломалась посудомоечная машина. И он принес мне отвертку - добротную такую.
  - Ладно.
  - И я ремонтировала эту проклятую машину, что заняло у меня не меньше двух дней.
  - Может, теперь ты хочешь в постель?
  - Нет, - говорит Кристина. - Пока еще нет.
  Еще нет! До чего же весело!
  Епископ добавил себе вина.

  Теперь, его знобит, и он вспотел. Укутавшись в простыню, взятую в спальне, он садится на кухне, напоминая индийского гуру. Он слышит, как Кейти без конца ворочается на кушетке, не находя себе места.
  Он восхищен тем, как Кристи устраивает свою жизнь, что делает, и что еще должна сделать. Она знает чего еще нужно добиться, на чем остановиться, а где и немного претвориться. Епископ обалдел от пары ее новых сапог с высокими черными голенищами, в которые она заправляет брюки цвета темного неба.
  Ладно, он не находит ее пределом совершенства.
  Может, выпить немного Скотча? Нет, не стоит.
  Он вспоминает сон, где у него был черно-красный нос, цвета американской черешни. К чему такой сон?
  - Папа?
  Продолжая укутываться в желтую простыню, он встает и идет в комнату, где лежит Кейти.
  - Я не могу спать.
  - Мне жаль.
  - Поговори со мной.
  Епископ сидит на краю кушетки. Какой же он крупный!
  У него в руках Энциклопедия Истории Искусства.
  - Вот мы листаем и доходим до Моне и Мане. Все это покажется нам несколько заумным. Клод Моне... писал водяные лилии и прочее дерьмо, его цвета были голубыми и зелеными, Эдуард Мане... гравюры по стеклу и еще какое-то дерьмом, его краски были коричневыми и зелеными. Затем узнаем о Боннарде: он писал интерьеры и дерьмо, удивительный свет, а потом Ван Гог... его ухо, пейзажи и всякое дерьмо, и, наконец, Кандинский... ему не повезло с матерью, многие его картины написаны деревянной палочкой. Мондриан с его неопластицизмом и прочим дерьмом... цвета красно-желтые и синие, а вот Мохой-Надь, он занимался пластическими фото-коллажами и еще каким-то дерьмом, или Марсель Дюшан, он дьявол в человеке от...
  Она засыпает.
  Епископ возвращается на кухню и наливает себе виски.
  Полшестого. За окнами начинает светать.
  Кристи в Сиэтле, и планирует там остаться.
  За окном раннее утро, и он уже что-то может видеть - двух пожилых леди, живущих в квартире с окнами, выходящими в сад, расположенный позади дома. Они завтракают при свечах. В столь ранний час он не находит в этом ничего романтичного. Они лишь пытаются сэкономить электричество.