Авторучкой по ноге

Я не ханжа. Могу анекдот рассказать, могу и матом при случае загнуть. Но должны же быть у человека тормоза.
По весне, а именно в День печати по-старому на Журфаке проводится день встречи выпускников. Народ собирается на факультете и начинает кучковаться по группам. Если юбилей выпуска, то курс собирается, как правило, в большем количестве и празднует вместе. Если год не юбилейный для курса, народ кучкуется более мелкими группами, чтобы легче было потом набрать денег и  рассчитаться в ресторане за еду и выпивку. Чего греха таить, немало собирается выпускников, которые или не могут или не хотят платить за себя. И хорошо, если они предупреждают об этом заранее. Случается, что выясняется это, когда приходит время расчета. Вот тут у одного всего одна тысяча, у другого и того меньше.
В тот раз я попал, как это нередко бывало и раньше, не со своим курсом, а с тем, что выпустился на год раньше нашего. Все дело в том, что на том курсе учился мой сослуживец Владимир Сорокин. Собственно, благодаря ему я и попал на Журфак. После окончания первого курса он летел из Москвы в Хабаровск на каникулы к родителям. По пути залетел в Казахстан навестить меня, своего однополчанина. Я был женат, работал на заводе и учился на вечернем отделении в Павлодарском Индустриальном институте.
Владимир посмотрел мои работы по начертательной геометрии, контрольные по математике и присвистнул:
- Неужели это может нравиться?
- А что у меня есть выбор? Есть определенный набор дисциплин, которые я должен изучить. Вот и изучаю.
Владимир достал из сумки пачку бумаг и подал мне. Это была курсовая по литературе. Я начал читать и понял, что это то, что мне бы хотелось делать с удовольствием.
- Давай, бросай свой институт и приезжай поступать к нам.
- Да ты соображаешь, что говоришь? У меня жена, скоро ребенок будет.
- У нас много женатых учится. Будешь работать, снимешь жилье.
В общем, на следующий год я уже учился в МГУ, работал на трех работах и самозабвенно изучал немецкий язык и литературу, историю партийной советской печати и как организовать производство гусариковой обуви. Была такая тема по экономике.
С курсом моего друга Владимира я и отмечал обычно встречи выпускников. Именно на его курсе были основные мои друзья. с ними общался, с ними выпивал.
Компания незаметно «перетекла» в Домжур, и там продолжила общение. Пиво лилось рекой, дым стоял такой, что топор было некуда воткнуть. Но это никого не смущало. Меня в том числе. Выпивая, я тоже курил как паровоз.
Но вот что меня удивило. Мат. Раньше такого не было. Бывало, сругнется кто-то, но чтобы так, такого не было. Некий сокурсник Владимира Свиньин был в настоящем ударе. Он громко говорил, жестикулировал, смеялся, а главное он матерился так, будто мы сидели в тесной мужской кампании, а не в в ресторане в общественном месте.
Уж на что я прошел школу матерщины в Армии, но и мне было неловко слушать, как крыл трехэтажным матом товарищ по университету. Он по истине не матерился, он матом разговаривал. Это при том, что был он вполне зрелым взрослым человеком лет пятидесяти.
- Вова, ты был таким скромным, когда поступил на Журфак, - попыталась пристыдить его однокурсница Марина Троепольская. Но куда там. Остановить «Вову» было невозможно.
Мне тут же пришла на ум история с другим журналистом Владимиром Муравьедовым.
Он вместе с руководителями банка проводил прессконференцию для большой группы журналистов из многих стран и блистал великолепным русским языком. Он сыпал шутками и прибаутками, ссылался на литературу и экономику, цитировал известных людей. Но главное, как он все это говорил. На прекрасном русском языке без единой ошибки. С деепричастиями, после которых продолжалось предложение, образно и очень правильно. Он говорил так, как говорят в нашей стране единицы. Он славил великий могучий русский язык. И было видно, что даже сам наслаждался своим талантом. Не говоря уже обо всех остальных. В завершение своего триумфа он поговорил на английском с англичанами, на немецком с немцами. Кроме этих языков он свободно владел испанским, потому что несколько лет прожил в Мадриде, так как было собственным корреспондентом ТАСС в Испании. 
А когда официальная часть закончилась и мы стали у столов с бутербродами и пивом, Владимир вдруг начал крыть таким матом, что мне стало неудобно.
И вот история повторяется. Свиньин, владеющий кроме русского языка двумя иностранными, на родном языке говорил матом. Что это? Нелюбовь к нашему языку? Небрежность? Неуважение? Или демонстрация того, что я, мол, и так умею. Но чем тут хвалиться? Мне кажется, все дело в том, что где-то в глубине души они остались мурлами, которые не смогли исправить ни образование, ни талант к языкам. Думаю, что тяжесть быть интеллигентом гнетет их. И как ни корми Шарикова, какие операции ни делай, Клим Чугункин  будет жив. Так и слышалось мне в словах Свиньина «Профессор, етит твою мать, проходи». И было горько и обидно. И за Журфак, и за Россию, наконец. Почему у нас так? Даже те, кто умеют быть людьми, ими не хотят быть? А потом будут орать, что ехать надо из «этой» страны, потому что тут безкультурье. А кто ее, эту культуру к нам принесет?
Не получилось у меня, наверное, сказать то, что хотел. Но не сказать не мог. Не надо ругаться матом. Пожалуйста. Ладно, трактористы ругаются, когда кувалда на ногу падает. А вы-то чего лаетесь? Авторучка по ноге ударила?