Жизнь трубадура. Рождение

Р О Ж Д Е Н И Е



    Пюи-ан-Веле.  Замок  сеньора,  который  одиноко  стоит  на  каменистой  возвышенности.  Он
окружен  крепостной  стеной  и,  не  особенно  глубокой  канавой,  которая  заросла  травой  и
колючим  кустарником. Через  канаву  перекинут  деревянный  настил,  который,  по  всей  видимости, служит  подъемным  мостом,  но,  что видно  невооруженным  взглядом,  никогда  не поднимается. Места  вокруг  живописные: Леса, окружающие  Замок,  то  тут,  то  там уступают  место полям  и  скоплениям  крестьянских  домиков  обрамленных, рыжеющим  день  ото  дня  кружевом,  налившихся  тяжестью  плодов  фруктовых  деревьев. Год  от  Рождества  Христова  1180-й.
     Помещение  кухни. Оно  расположено  в  пристройке,  рядом  с  главной  башней.  На  кухне,
находящаяся  на  последнем  месяце  беременности, хозяйка  дома,  несколько  женщин  чистящих  овощи  и  пиллигрим – старец  Геврасий. Хозяйку  дома  зовут  Эрменгарда.  Остальные  женщины: Мария,  Жанна  и  Фламенка.  Эрменгарда  сидит  на  маленькой  деревянной  скамеечке,  обнимает  руками  свой  огромный  живот  и  во  все  глаза  смотрит  на  Геврасия, который  увлеченно  рассказывает.
- А  в  горах  Персии  рождаются  женщины с кабаньими  клыками  и  коровьими  хвостами.
    Жанна,  самая  молоденькая,  чистившая  в  этот  момент  капусту,  охает  и  роняет  нож.
- Да  может  ли  это  быть?  -  удивляется  Фламенка,  самая  пожилая.
- Т-с-с! – шикает  на  них   Эрменгарда, -  продолжайте,  достопочтенный  Геврасий!  Мы
Вас  внимательно  слушаем.
- А  на  берегах  реки  Бризон  рождается  множество  слонов…
- Святые  угодники,  это  еще  кто?! -  не  выдерживает  Фламенка.
- Фламенка! -  вновь  одергивает  ее  Эрменгарда,  вставая, -  Как  можно  быть  такой  не-
     учтивой!?
- Простите,  госпожа, не могу я поверить в слонов! Это всё равно, что в визит императора поверить… -  начинает  оправдываться  Фламенка.
- Почтенная  Фламенка  ничем  не  обидела  меня,  добрейшая  хозяюшка,  -  возражает 
Геврасий, - не  браните  ее,  пожалуйста.  Я, с  удовольствием,  отвечу  ей.
     Эрменгарда  кланяется  Геврасию  и  вновь  усаживается  на  свою  скамеечку.
-    Слоны  -  это  такие  животные,  огромные,  как  горы,  -  Геврасий   поднимает  и  разводит  в  стороны  руки  с  растопыренными  пальцами,  -  уши  у  них  как  корабельные  паруса,  ноги,  ну  точно,  как  колонны  в  аббатстве  Муссак,  глаза,  ну,  что  эти  плошки  и,
не  поверите,  -  Геврасий  понижает  голос  почти  до  шепота,  -  у  этого  животного  -  два
хвоста!
      Чистка  овощей  на  кухне  полностью  прекращается.  Все  присутствующие  с  неподдельным  ужасом  смотрят  на  рассказчика.  Фламенка  неистово  креститься.
-    Как  это  -  два?  -  не  удерживается  от  вопроса  Мария,  -  А  рот  у  него  есть?
- Есть  рот,  Мария, -  поглаживая  бороду,  продолжает  Геврасий,  -  на  конце  хвоста!
- Вот  врет! -  приходит  в себя  Фламенка,  вновь  начиная  ожесточенно работать ножом, -
Господи,  Господи!   И  как  такое  только  людям  в  голову  приходит?!
      Все  присутствующие  осуждающе  смотрят  на  Фламенку,  а  Геврасий,  возмущенно  и  несколько  задиристо  выпячивает  вперед  бороду,  встает  и,  с  достоинством,  говорит:
- У  меня  складывается  впечатление,  что  некоторые,  в  этом  доме,  не  верят  в  правдивость  слов  пиллигрима,  который  только  что  вернулся  из  Святой  земли,  и  на  сандалиях  которого   еще  свежа  пыль  с  дороги  ко  Гробу  Господню!
      Геврасий  делает  вид,  что  готов  немедленно  покинуть  сей   негостеприимный  кров.
Эрменгарда  бросается  к  нему,  хватает  за  руки  и  усаживает  на  место.
- Что  Вы,  почтенный  Геврасий?!  Все, что Вы рассказываете,  это  так  интересно!
     Эрменгарда  бросает  гневный  взгляд  на  Фламенку.  Последняя  шумно  вздыхает,  швыряет  очищенную  луковицу  в  корзину  и   берет  следующую.
- Умоляю  Вас,  продолжайте!
Геврасий  кивает  Эрменгарде  и  прдолжает:
- В  далеких  землях  много  чудес,  сеньора.  Многое  я  видел  сам.  О  многом  мне  толь-
ко,  рассказывали.  Не  обо  всем  можно  поведать,  не  всему  поверить.
- Расскажите,  Геврасий!  Расскажите!  -  просят   Жанна  и  Мария.
- Пожалуйста,  Геврасий!  -  поддерживает  их  Эрменгарда,  -  расскажите  нам  какую-нибудь  историю.
- О  чем  же,  сеньора?
- О  Ричарде  Львиное  Сердце!  -   просит  Мария!
- О  сарацинах.  Говорят,  что  они  ходят  в  звериных  шкурах  и  пьют  кровь  христиан! – перебивает  ее  Жанна.
- Расскажите  нам  историю  о  Дус, -  смущаясь, просит  Эрменгарда,  -   о  Дус,  которая  потеряла  своего  супруга… Если,  конечно,  Вы  знаете  эту  историю.
- Конечно,  милейшая  хозяйка,  я  знаю  эту  историю. Вот  она:  Во  времена  святого  Бер-
нара,  жила  в  солнечной  Аквитании  прекрасная  Алиенора,  дочь  герцога  Аквитанского. И  не  было  в  те  времена  девушки,  которая  превзошла  бы  ее  в  красоте,  знатности  и  благородстве  сердца!  И  узнал  о  ней  могучий  король.  И  сделал  он  ее  своей  женой.
И  съехалось  на  свадьбу  множество  баронов,  рыцарей  и  прелатов  разного  звания.  Был 
среди  них  и  святой  Бернар. И  сказал  он  слово.  Но,  вместо  поздравления  и  пожелания  счастья,  как  это  принято  на  свадьбе,  упомянул  он  о  бедствиях  христиан  Палестинских
и  заклинал  присутствующих  умилостивить  гнев  небесный,  но  не  слезами  и  молитвой,
а  священной  войной  с  мусульманами! 
      Пока  Геврасий  рассказывает,  комната  заполняется  прислугой.  Все  слушают, буквально,  раскрыв  рот.
- Король  Людовик  пал  к  ногам  Бернара  и  попросил  у  него  крест.  Когда  он  получил  его,   вместе  с  благословением   на  святое  дело,  молодая  жена  короля   тоже  пала
на  колени  и  поклялась,  что  умрет,  если  ей  не  будет  позволено  последовать  за  мужем.
- И  она  тоже  получила  крест? -  еле  переводя  дух,  потому  что,  во  время  рассказа  почти  не  дышала,  спрашивает  Эрменгарда.
- Конечно.
- И  отправилась  в  Святую  землю?!
- Да.  И  не  одна  она,  дорогая  сеньора.  Многие,  многие  знатные  дамы  последовали  ее  примеру.  И  перенесли  много  тягот  и  лишений.  И  многие  потеряли  своих  мужей.
- Как  это  печально,  -  вздыхает  Эрменгарда.
- И  была  в  свите  королевы   Алиеноры  дама  по  имени  Дус.  Супруг  ее  был  благородным  и  отважным  рыцарем.  И  всегда  он  был  подле  своего  короля…

    Пока  рассказ  продолжается,  вечер  начинает  спускаться  на  леса  и  поля  Жеводана.
По  дороге,  плавно  поднимающейся   к  замку,  человек.  Одежда  его  не  богата. Лошади  и
оружия  у  него  нет.  Из  дорожной  сумки  выглядывает,  чем-то  похожая  на  цветок  фиалки,  шейка  музыкального  инструмента,  по  всей  видимости,  виолы.  Человек  не  стар,  но
уже  и  не  юн.  Он  останавливается  на  середине  тропинки,  которая  поднимается  к  замку
и  устало  вглядывается  в  светящиеся  окошки  башни.  Некоторое  время  он  стоит,  что-то
обдумывая,  за тем  поудобнее  пристраивает  на  плече  сумку  и  продолжает  путь.

     Геврасий  продолжает  рассказывать:
- Когда  они  прибыли  в  Святую  землю,  случилось  так,  что  отряд  воинов  во  главе  с
королем,  попал  в  засаду.  Тысячи  сарацин  окружили  короля  с  небольшой  горсткой  верных  рыцарей.  Среди  этих  рыцарей  был  и  супруг  Дус.
     В  этот  момент  на  лице  Эрменгарды  появляется  гримаса  боли.  Она  бледнеет  и  встает,  хватаясь  рукой  за  поясницу.  Делает  несколько  шагов  и,  видимо,  чтобы  не  потерять равновесия,   опирается  рукой  о  стол.  Все  так  увлечены  рассказом,  что  на  нее  никто не  обращает  внимания.  Но  Эрменгарде  и  самой  хочется  дослушать,  поэтому   она  не прерывает  рассказчика,  а,  дождавшись  пока  боль чуть отпустит,  вновь  садиться.
-    Жаркая  была  битва,  но  не  равны  были  силы.  Со  страшными  криками   сарацины
окружили   горстку  оставшихся  в  живых  христиан.  И  понял  тогда  король,  что  нечто
более  ужасное  чем  смерть,  угрожает  ему.  Плен!  Позорный  и  унизительный  плен  в
стане  иноверцев.
      И  взмолился  тогда  король,  обратив  залитое  кровью  лицо,  к  своим  верным  рыцарям:  “Убейте  меня!  Скорей!   Пусть  король  умрет  от  руки  христианина!”
Но  не  вняли  мольбе  его  вассалы!   
-     Как?  Почему?!  -   спрашивает  Эрменгарда.
-     Потому,  что   в  пылу  битвы  никто просто  не  услышал  его.  Только  один  рыцарь  услышал.  Это  и  был  супруг  Дус.
-     И   что  же  он  сделал?! -  спрашивает  Жанна.
-     Когда  король  упал,  и   сарацины  уже  торжествовали  победу,   супруг  Дус,  как  дикий
зверь  набросился  на  них  и  отогнал  неверных  от  тела  сюзерена!  Но  знал  отважный  рыцарь,  что  скоро  пойдут  сарацины  в  атаку  снова,  и  не  сдержать  будет  их.    Тогда   сорвал  он  с  поверженного  короля  плащ, взял  щит  с  царским  гербом,  белой  трех лепестковой  лилией,  и  первым  бросился  в  атаку.  И  обманул  неверных!  Приняли  его  сарацины  за  короля  и  пленили.  Королю  удалось  спастись.  Сарацины  поняли, что  были обмануты, изменить уже ничего не могли.
-     А  как  же  Дус? -  волнуется   Эрменгарда.
- Погоревала,  поплакала  и  вернулась  домой.
- И  она  ничего  не  сделала,  чтобы  найти  своего  супруга?
- А  как  же?  Сделала.  Долго  искала  его  Дус,  но  не  нашла.  Узнала  только,  что,  за  такой  обман,  отомстили  сарацины  рыцарю  страшно.  Отвезли  они  его  на  берег  реки  Бризон,  где  живут  не  только  слоны,  а  еще  и  чудные  люди.  Ноги  у  них  чрезвычайно  длинные.  Одни  ноги  у  них  длиною  семь  локтей.  Руки  у  них,  по  плечи,  белые,  ноги  черные,  а  стопы  красные.  Головы  у  них  круглые,  а  носы  длинные.  И  там,  на  берегу этой  таинственной  реки,  великий  колдун  отомстил  рыцарю  за  обман  сарацин.  Он  превратил  его  в  аиста  и  отправил  на  родину  -  выводить  птенцов.
     В  помещении  кухни  темнеет,  но  никто  и  не  думает  зажигать  светильники.
Все,  затаив  дыханье,  слушают.  Только  Эрменгарда,  видимо,  пытаясь  унять  все  нарастающую  боль,  тихонечко  растирает  ладонью  поясницу.
- И  вот,  однажды,  тоскливой  зимой,  пошла  Дус  в  капеллу,  чтобы  поплакать  и  помолиться.  И  долго  молилась  одна,  а  ветер  тоскливо  выл  за  окнами  и  дождь,  словно  путник  стучал  в  окно.
      Слушающие затаивают дыханье. Даже  Эрменгарда  перестает  тереть  поясницу  и,  в  напряжении,  сцепляет  ладони.
     А  Геврасий  продолжает:
- И  вдруг,  в  тишине  ночи,  раздались  глухие  удары:  Бом,  бом,  бом…

И,  почти  сразу,  вслед  за  его  последними  словами:  Бам,  бам,  бам  -  раздаются  удары
железного  дверного  молотка  в  ворота  замка.   В  вечерней  тишине  они  звучат  очень
громко.  Все  присутствующие  вздрагивают.  Мария  и  Жанна  вскрикивают. Эрменгарда 
охает  и  хватается  за  живот.
- Госпожа!  -  Фламенка  бросается  к  Эрменгарде.  -  Начинается?!
Эрменгарда  отрицательно  качает  головой,  машет  рукой  и,  постояв  согнувшись
     в  пояснице  несколько  мгновений,  выпрямляется  и  говорит:
- Нет,  нет,  Фламенка,  еще  рано.  Лучше  узнай,  может  быть,  это  еще  один  пиллигрим…
-     Гило!  -   кричит  Фламенка.  -  Где  ты,  негодник?!
     На  пороге  кухни  появляется  заспанный  мальчишка  и  стоит  за  спиной  Фламенки.
     -   Гило!  Гило!   -  продолжает  она  громовым  голосом.
     Мальчишка  дергает  ее  за  юбку.   Фламенка  вздрагивает  и  оборачивается.  Увидев               
Гило,  она  хватает  его  за  ухо.
- Ты  что  подкрадываешься,  а? 
- Фламенка!  -  одергивает  ее  Эрменгарда.
Фламенка  отпускает  ухо  мальчика.
- Иди,  узнай  кто  это  там,  на  ночь  глядя!
Мальчишка  кивает  и,  потирая  ухо,  бросается  вон.
Порозовевшая  Эрменгарда  которую   отпустила  боль,   вновь  садится  на  скамеечку.
     -     Продолжайте,  добрый  Геврасий,  -   говорит  она,  -  нам  всем  очень  хочется  узнать,
     что  же  было  дальше!
- Так вот,  -  продолжает  Геврасий,  -  как  только  раздались  тяжелые  удары,  сердце  бедной  Дус  словно  обдало  холодом  и  она,  в  страхе,  попятилась.  Случайно  взмахнув  рукой,  она  опрокинула  единственную  свечу  и  холодная  тьма  зимней  ночи             
      ворвалась  в  капеллу…
-    А  капеллан?  -   перебивает  Мария,  -   Почему  же  его  не  было?
-    Ах,  разве  в  этом  дело,  Мария?  -   обрывает  прислугу  Эрменгарда.
-    Капеллана  не  было,  -   торжественно,  словно  с   кафедры,  говорит  Геврасий.
     В  этот  момент  в  кухню  вбегает  Гило.
- Госпожа,  госпожа!  Это  не  пиллигрим!
- А  кто  же?  -  спрашивает  Эрменгарда.
- Это,  госпожа,  трубадур.   Он  просит,  чтобы  его  впустили.
Тягостное  молчание  повисает в  воздухе.  Эрменгарда  прижимает  руки  к  груди  и  смотрит  на  Фламенку.   Во  взгляде  ее  и  радость,  и  сомнение,  и   надежда.
Фламенка  хмурится  и  отрицательно  качает  головой.
     -     Трубадур?  -   задумчиво  говорит  Эрменгарда.  -  Трубадуры  иногда  называют  себя
     пиллигримами…  пиллигримами  любви. 
            Фламенка,  в  досаде,  всплескивает  руками.
     -      Госпожа!   Вы  что,  забыли,  что  сеньор  терпеть  не  может…
     -      Знаю,  знаю:  трубадуров,  жонглеров   и  еретиков!   -  перебивает  ее  Эрменгарда.  – Но
     Жауме  только  сегодня   уехал!   А,  ты  же  знаешь,  что  он  никогда  не  проводит  на  охоте
     только  один  день!  Гило,  зови  трубадура!  Не  переживай,  дорогая  моя  Фламенка!  За то
     мы  все  проведем  прекрасный  вечер!  Я  так  люблю  трубадуров!  Песни  у  них  такие…
     прекрасные!
- Песни,  -  ворчит  Фламенка,  -  заставит  нас  всех  сеньор  петь,  до  Второго  Пришествия,  если  узнает!  -  Ох,  не  приведи  Господь!
- Не  ворчи,  -  говорит  сияющая  Эрменгарда,  усаживаясь  на  свою  скамеечку.  – Только  на  одну  ночь…  Нельзя  же  человека  оставить  на  ночь  в  лесу!

На  пороге  кухни  появляется  трубадур.  Из-за  его  плеча  выглядывает  вихрастая  голо-
     ва  Гило.
- Сеньора  Эрменгарда,  -  робко  говорит  он,  -  вот  трубадур.
- Очень  хорошо,  Гило.  -  Широко  улыбается  Эрменгарда. -  Рада  приветствовать, в  зам-
ке,   Певца  Любви,  Юности  и  Меры!  Пожелает  ли  трубадур  назвать  свое  имя,  или  останется  Анонимом?
- Благодарю,  прекрасная  донна.  -  Говорит  трубадур,  обращаясь  к  Эрменгарде.  -  Я
счастлив.  И  счастлив  вдвойне!  Первое  мое  счастье  от  того,  что  мне  посчастливилось 
увидеть  столь  совершенную  красоту…
      Трубадур  кланяется  Эрменгарде.
- Второе  -  от  того,  что  красота  эта,  что  бывает  не  часто,  без  сомнения,  только  драгоценная  оправа,  которая  заключает  в  себе  нечто  более  ценное:  ум  и  доброе  сердце!
     Эрменгарда  улыбается  и  кивает  ему.
-   Имя  мое   -  Серкамон,  что  означает  «ходок  по  миру».  И  я  несказанно  рад  оказаться  в  замке,  хозяйка  которого  ценит  добродетели  Fin’amor!  Мне  остается  только  надеется,  что  мое  скромное  искусство  доставит  ей  удовольствие.
-    Мы,  с  удовольствием  насладимся  вашим  искусством,  Серкамон,  -  говорит  Эрменгарда, -    но,  не  желаете  ли,  прежде,  поужинать?  Недаром  же  говорят,  что  даже  соловей  не  поет  на  голодный  желудок.
-    Что  Вы,  прекраснейшая  Донна!  -  почти  с  ужасом,  восклицает  Серкамон,  -  Разве
истинный  трубадур  может  позволить  себе  получить  плату,  не  заработав  ее?!
     Серкамон  достает  из  дорожной  сумки  виолу  и,  нежно  перебирая  ее  струны,  спрашивает:
- Прикажет  ли  Донна  петь?
Эрменгарда  утвердительно  кивает  и  садится.  Остальные  тоже  готовятся  слушать.
Но  тут  встревает  Мария:
- Сеньора  Эрменгарда,  как  же?  Мы  же  не  дослушали  историю  пиллигрима!
Все  смотрят  на  Геврасия,  который  сидит,  демонстративно  отвернувшись  от  общества  и,  выпятив  вперед  свою  нечесаную бороду, показывает, что обиделся.
- Простите  меня,  добрый  Геврасий!  -  восклицает  устыдившаяся  Эрменгарда,  -
я  совсем  забыла  о  Вас!   Но,  я  так  обрадовалась  появлению  трубадура!   Знаете,  Геврасий,  мой   муж,  почему-то,  не  любит  трубадуров,  и   они  совсем   не  заходят  к  нам  в  замок.
      Геврасий   еще  сильнее  отворачивается.
-     Умоляю  Вас,  расскажите  нам,  сначала,  конец  Вашей  истории,  а  потом,  мы  послушаем   трубадура.
- Я  думаю,  -  ворчливо  говорит  Геврасий,  что  песни  трубадура  скорее  усладят  Ваш
слух,  хозяйка,  чем  моя  простая  история…  Да,  и  забыл  я,  дальше.
- Как  жалко!  -  расстраивается  Мария.
Слышны  разочарованные вздохи присутствующих.
- А  о  чем  был  рассказ?  -  спрашивает  Серкамон.
- О  рыцаре,  превращенном  в  аиста, -  отвечает  Мария.
- Мы  прервали  Геврасия  на  самом  интересном  месте,  -  вздыхает  Эрменгарда.
- Возвращение  рыцаря?  -  спрашивает  Серкамон.
- Да,  -  отвечает  Эрменгарда.
- Если  сеньора  позволит,  я  начну  прямо  с  этого  места.
Эрменгарда  кивает,  а  трубадур  начинает  петь,  играя  на  виоле.
               
                Холодный  ветер  в  окна  бил
                И  тьма  кружила  у  ворот
                И  ужас  душу  леденил
                Но  сердце  стукнуло  и  вот

                Шагнула  Донна  раз  и  два
                И  отвела  рукой  засов
                За  дверью  -  птица.  Вся  бела
                Стучит  и  просится  под  кров.

                Пугнула  птицу  -  ничего…
                А  сердце  бьется,  говорит
                «Вот  твой  супруг.  Прими  его
                Люби  его,  как  долг  велит!»

                Взглянула  Донна: Клюв – клинок
                И  ноги  красные,  как  кровь
                Пустила  птицу  на  порог
                И  подарила  ей  любовь.


                Как  мужа,  птицу  возвела
                На  ложе  -  брачную  постель
                Ее  объяли  два  крыла
                Всю  ночь  ей  пела  птичья  трель

                А  утром  -  чудо  из  чудес –
                Спит  рядом  с  ней  ее  супруг
                Ужасный  аист,  вдруг,  исчез.
                Так  темных  чар  распался  круг
               
                Мораль  баллады  такова:
                Люби  и  слушай  сердца  зов!
                Любовь,  когда  она  верна
                Сильнее  чар,  разлук,  оков

                Любовь  есть  Путь!  Она  ведет
                Нас  прямо  к  Богу,  горяча
                Хоть  и  бывает,  сильно  жжет
                У  левого  плеча!
               
     Трубадур  в  последний  раз  касается  струн  и  умолкает.  Присутствующие  награждают 
его  дружными  аплодисментами.
- Как  это  восхитительно,  необычно,  романтично!  -  восторгается  Эрменгарда.  -  Знаете,  Серкамон,  Ваша  баллада  прекрасна!
      Серкамон  кланяется  Эрменгарде.
       Геврасий,  недовольно  хмурясь,  говорит:
- Неизвестно  еще,  сам  ли  он  сочинил  ее!
- Что  Вы,  Геврасий,  -  возмущается  Эрменгарда,  -  у  певцов  fin’amor  есть  свой  кодекс  чести:  Они  никогда  не  исполняют  чужие  сочинения!
Серкамон вновь кланяется хозяйке.
- Благодарю  за  заступничество,  сиятельная  Донна!  Воистину,  счастлив  дом,  в  котором царит  такая  добродетельная  хозяйка!
- Знаете,  Серкамон, -  неожиданно  говорит  Эрменгарда,  а  я  тоже  умею  находить  слова.  Немного…
- Неужели,  прекрасная  Донна?!  Не  пожелаете  ли  что-нибудь  исполнить?
- Еще  в  доме  моего  отца,  я  слышала   одну  историю.  Она  называлась  «Баллада  о
съеденном  сердце».  Мне  было  так  жаль  бедную  любящую  женщину,  что  я  сложила
песню.
- Сеньора!  -  восклицает  Фламенка,  -  Вы  что,  забыли,  что  муж  Вам  строго-настрого
запретил…       
-     Я  исполню  ее,  -  не  обращая  на  слова  Фламенки   никакого  внимания,  говорит  Эрменгарда.  Она  начинает  петь.  Трубадур  подыгрывает  ей  на  виоле.
 
      
                Я  хороша,  а  жизнь  моя  уныла:
                Мне  муж  не  мил,  его  любовь  постыла

                Не  слишком  ли  судьба  ко  мне  сурова
                Свою  мечту  я  вам  открыть  готова.

                Хочу  любить  я  друга  молодого
                Я  так  бы  с  ним  резвилась  и  шутила

                Наскучил  муж!   Ну  как  любить  такого?
                Сколь  мерзок  он,  не  передаст  и  слово
            
                И  от  него  не  надо  мне  иного,
                Как  только  бы  взяла  его  могила.

                Я  хороша,  а  жизнь  моя  уныла
                Мне  муж  не  мил,  его  любовь  постыла…

     Эрменгарда  поет,  и  ее  голос  слышится  даже  за  замковой  стеной.  Пока  она  поет,  в  замок  возвращается  сеньор.  Часовой  видит  его  с  башни  и  дает  сигнал  открыть
ворота.  Сеньор  въезжает  в  тесный  дворик,  спешивается,  отдает  поводья,  только  что  задремавшему   Гило  и,  молча,  идет  в  кухонную  пристройку.  Когда  он  оказывается  на  пороге,  то  сразу  же  видит  трубадура,  играющего  на  виоле  и  - свою поющую  как  соловей  жену.   
     Когда  Эрменгарда  замечает  его,  она  смолкает,  бледнеет  и,  как  будто  боясь  потерять  сознание  и  упасть,  хватается  за  Фламенку.  Молоденькая  Жанна  вскрикивает.  Фламенка
хлопает  себя  ладонями  по  щекам,  а  трубадур  перестает  играть.  В  кухне  воцаряется  молчание.    
     Сеньор  молча,  не  снимая  доспехи,  проходит  и  садится  за  стол.
     -    Господи!   -  всплескивает  руками  Фламенка,  успевшая  уже  усадить  хозяйку  на  ее  скамеечку,  -  а  ужин – то!
     Мария  и  Жанна  срываются  со  своих  мест  и   торопливо  собирают  на  стол.  На  столе 
появляются:  хлеб,  вино,  салаты,  соусы  и  жаркое,  приготовленное  к  обеду,  которое  даже 
не  успели  разогреть. Сеньор смотрит  на  гостей  пристально, а  на  трубадура - с  ненавистью,
и  говорит,  обращаясь  к  Геврасию:
- Пиллигрим?
- Да,  сеньор.
- Имя?
- Геврасий  Тильберийский.
- Давно  от  Гроба?
Геврасий,  которому  явно  льстит  внимание  хозяина,  начинает  говорить:
- Средняя  продолжительность  морского  перехода  между  Палестиной  и  Марселем 
составляет  сорок  дней,  добрый  сеньор.  По  дороге,  я  заходил  в  Арль,  Ним  и  Мервежоль.  А  теперь  направляюсь  в  аббатство…
- Можешь  сесть  за  стол.  Паломники  -  божьи  люди.  Моя  жена  хорошо  поступила,
пустив  тебя  в  замок.  Поужинай  сегодня,  как  ужинает  сеньор.
-     Жауме,  -   робко  подает  голос  Эрменгарда,  -   жаркое  не  успели  разогреть.
      Сеньор,  с  преувеличенно  удивленным  видом  поворачивается  к  Эрменгарде.
-     Что  я   слышу?!   Моя  жена  не  ждала  меня   к  ужину?
      Эрменгарда,  видимо,  будучи  не  в  силах  говорить,  отрицательно  качает  головой.
- Моя  жена,  как  я  вижу,  была  бы  даже  рада,  если  бы  я  не  вернулся  вовсе,  потому  как  нарушила  мой  запрет  и  впустила  в  дом  бродягу-жонглера!
- Простите,  сеньор,  -  встревает  Серкамон,  -  но  я  не  жонглер!
Сеньор,  как  будто  не  слыша  его  слов,  продолжает.
     -     Мало  того!  Она  еще  и  пела!   Что  это  она  такое  пела,  Геврасий?
- Она  пела  балладу,  сеньор,  -  набивая  рот,  отвечает  Геврасий,  -  кажется,  это  была  баллада   о…   сердце.
- О  съеденном  сердце.  -  подсказывает  Серкамон.
- Добрая  хозяюшка  сама  сложила  ее!  -  торопливо  сообщает  Геврасий  и  пододвигает  к  себе  жаркое.
     -     Эх,  Геврасий!  -  сокрушенно,  в  полголоса,  говорит  Серкамон.   
- Это  просто  песня,  Жауме,  -  оправдывается  Эрменгарда,  -  и  она  не  имеет  никакого
отношения  к  моему… отношению…
- Послушание!  Где  твое  послушание,  Эрменгарда?  Позор  для  мужа,  если  жена нарушает  клятву  данную  супругу.  И,  вдвойне  позор,  если  она,  как  блудная  девка  на  дороге,  поет  скабрезные  песенки!  Ты  должна  быть  наказана,  жена.
     -    Сеньор!  -   неожиданно  вступается  трубадур,-  Разве  Вам  неизвестно,  что  многие
     женщины  из  аристократического  сословия  прославили  себя,  в  совершенстве  овладев
     искусством  trobar.  Среди  них  были  такие  благороднейшие  и  знатнейшие  дамы,  как  графиня   де  Диа  и  даже  сама  Алиенора  Аквитанская!  Не  думаю,  что  кому-нибудь,  до  сих  пор,  пришло  в  голову  отзываться  об  этих  дамах  подобным  образом!
          Сеньор  переводит  взгляд  на  трубадура.  Лицо  его  медленно  краснеет  и  он,  рывком,
обнажает  меч.
- Жауме!  -  в  ужасе  кричит  Эрменгарда  и  повисает  на  его  руке.
- Сеньор!  -  орет  Фламенка,  падая  на  колени,  -  не  оскверняйте  свой  дом  убийством!
-     А – а – а   -  в  один  голос,  заводят  Мария  и  Жанна.
-     Трубадуры - создания   сатаны!  -  не  унимается   сеньор,  высвобождась,  но с осторож-  ностью,  из  цепких  объятий  жены,  -  они  приходят  в  дом  не  для  того,  чтобы  петь  свои  песенки.  Они  приходят,  чтобы  соблазнять  чужих  жен!  А  этот?!  Этот  поплатиться  за  них всех!
- Не  надо!  -  кричит  Эрменгарда  и  вдруг,  резко  вскрикивает,  перегибается  в  пояснице  и  падает  на  колени.
- Пресвятая  дева,  -  восклицает  Фламенка,  -  Сеньор!  Роды,  роды  начинаются!
Сеньор  роняет  меч,  но,  спустя  мгновение,  все  равно  бросается  к  Серкамону  и,  схватив  его  за шиворот,  тащит  из  кухни  вон.  Он  волоком  тащит  трубадура  по  плитам  двора
и  вышвыривает  его  за  ворота.  Из  замка  несется  пронзительный  крик  его  рожающей
жены.
- Еще  раз  попадешься  на  глаза,  убью!  -  На  прощание  выкрикивает  сеньор  и,  разбив
Виолу  трубадура  о  камень,  закрывает  ворота.
- Сеньор,  поспешите!  -  слышится  взволнованный  голос  Фламенки.
Сеньор,  зачем-то,  вновь  открывает  ворота  и  говорит  так,  чтобы  Серкамону  было 
слышно:   
- Она  любит  трубадуров?!  Пусть!  Мой  сын  не  будет  любить  их!  Мой  сын  будет  клириком!  Клириком  и  ни  кем  другим!  Он  будет  молиться  о  душах  своих  грешных  родителей!
Сеньор  вновь  закрывает  ворота  и  идет  к  замку.  Навстречу  ему  выходит  Фламенка
со свертком  в  руках.
- Мальчик,  сеньор.
- Ого-го-го!  -  изменившись  в  лице,  кричит  сеньор.  -  Мой  сын - Пайре  родился!

Трубадур  встает,  стряхивает  рукой  пыль  с  одежды  и  поднимает  обломки  виолы.
      Потом,  он   долго  смотрит  на  светящиеся  окна  замка,  слушает  доносящиеся  оттуда       
      звуки  и  говорит:
      -     Сегодня  родился  трубадур.  Трубадур,  дорогой  сеньор!   И  ничего  Вам  с  этим
      не  сделать.  Вот  так.
             Серкамон  складывает  в  дорожную  сумку  обломки  виолы  и  уходит  в  ночь.