Пришествие дьявола. Глава 4

Глава 4.


-Ларс! Ла-а-арс? Вылезь на минутку, дело есть. А!? Да не прячься! Я и с за-крытыми глазами тебя найду, - ушастый толстяк Юханнес стоял в сарае, упер-шись руками в бока, и ласково уговаривал друга Ларса выбраться из погреба.
-Не ищи, а то сарай развалишь, - неохотно отвечал Ларс. В последнее вре-мя он стал стесняться своих друзей из-за этих проклятых слухов о его семье. По-этому не проявил большого желания покидать свое укрытие, и продолжал во-зиться с бочками для разных солений.
 - Ох, Юха, Юха, Юханнес... – рассуждал Ларс. - Нос твой длинный. Везде суешь… Кто тебя просил меня искать? Вот уговариваешь меня. Да? У? А я все равно не вылезу и работать нее пойду. Ага… Ни за какие коврижки.
-Ларс… Ларс?
-Таскайте селедку сами. Без меня она не протухнет. У меня спина болит. Вот тебе мой ответ! - и заворчал: - Сдалась мне ваша селедка. За грош спину гнуть….
Юханнес лукаво улыбался, ожидая своего слова:
-Оно и понятно! Лучше ночами бегать вокруг кладбища, а днем спать в сарае!
-Где хочу, там и бегаю... Грузите рыбу без меня. Все! Уходи!
-Ларс! Я чего пришел-то. Тут у Иоахима беда случилась…
-У портного?
-У него.
-Ну говори!
-Ларс. Ты, конечно толстяк. Но я-то потолще. Вот и смекни, кому лучше лезть? Мне к тебе или тебе ко мне?
-Тебе ко мне. Я пожирнел.
-Да  покажись ты! Вот упрямый.
-А эт зачем? Так не скажешь?
-Ларс. Ну хватит…
Ларс выбрался из-за перегородок. Весь в соломе, куриных перьях, помете и опилках. Он щурил глаза на солнечный просвет и от этого казался очень потешным.
-Ага,  узнаю - узнаю своего друга, - довольно сказал Юханнес, хлопая этого друга по плечам.
Ларс притворно скорчил гримасу боли, поставив руку на поясницу. Юхан-нес одним увесистым хлопком по ларсовой спине развеял всякое притворство, а заодно и пыль, которую Ларс на себя собрал.
Друзья уселись в тени раскидистого дуба, держа в руках кружки с пивом.
-Ларс, послушай, я пришел к тебе вот почему, - начал разговор Юханнес. –Поверни-ка уши сюда. Пропала дочка у Иоахима Меека, пропала с концами. Ага. Жалко его. Портной - хромой. Позавчера она пропала… Олина  - зовут, звали… Подожди, не перебивай. Дай, доскажу. Мы смекнули. Пропала она в ночь, когда старуха умирала. А ты шарился как раз в том краю. Ну, не отпирайся. Я как узнал - сразу к тебе... Ага. Ты понимаешь...
-Да-к по-вашему, я стянул дочку Иоахима?
-Да ты в своем уме? Никто про тебя дурного слова не скажет. Все знают, ты ходил за Мартой...
Ларс побагровел как рак, вот бы щелкнуть этого болтливого Юханнеса по его горбатому носу. И Ларс, выпучив глаза на Юханнеса, спросил его:
-Как все знают? Ты разболтал?
-Нет, подожди. Я неправильно выразился. Не все знают, что ты то-го...ночью...ну, как сказать? Что Марта ночью...
-Не пойму, о чем ты? - Ларс решил прикинуться глуховатым.
-Скажи прямо, Ларс, может ты видел чего? А? Той ночью...
-Чего я видел? - недоуменно отозвался Ларс, но страх уже закрался в его сердце. Он вспомнил тот голос, что звал его под домом священника.
Юханнес пристально посмотрел на него:
-Я откуда знаю, чего? Тебя ж спрашиваю. Лес, кладбище, поляна, озеро и дома – глянешь, и будто черт уже на шее сидит. Как понесло тебя ночью в те ме-ста? Меня  туда вилами не загнать…- Юханнес сделал паузу, и продолжал: - Мо-жет люди тебе  ночью попадались незнакомые, может молодежь гуляла? И дочка Иоахима с ними? А? Она ж такая набожная была девченка. Говорят, и не гуляла ни с кем. Каждый день на службу в костел ходила. Она ни с кем никуда не могла пойти. Вот что! Священник сам заходил к Иоахиму  - справлялся, что с ней.
-Священник  исповедовал старуху...
-Когда? Ночью?
-Да!
-А ты почем знаешь?
-Знаю, раз говорю… Старуху ведьму, ночью, в ее доме… он будто причащал, а может исповедовал…  в доме старухи... Еще помню, луна была полная, видимость хорошая... Собаку видел бродячую. Ну это потом, а раньше, на поляне... Я правда подивился тому, что...
-Ага, ага...Чему ты подивился на поляне?
Ларс засуетился. В глазах  появилось оживление:
-Не поверишь, Юха. Из далека светилось на поляне пятно. Я отмахнулся, думаю, нечистый путает... Сам понимаешь. А потом видел на том месте след травы примятой. Будто люди там были.
-Где?
-На поляне.
-Та-ак?
-Все. Больше ничего не видел.
Конечно, Ларс еще готов был рассказать о крысах, что как ручные белки, сидели на его плечах в доме священника. И одна из этих тварей, завелась где-то за стеной в доме, и ночами неуемно скребется. Но этот Юханнес поднимет его на смех.  Ну кто поверит в этот бред? Все будут судачить о том, как Ларс испугался крыс.
Между тем Юханнес сделал большой глоток, от удовольствия крякнул, протер усы и приступил к рассказу: -Вот мы со Стеном облазили до зари всю округу. Он теперь домой пошел, за съестным, а я прямиком к тебе... Ох, плечо еще не отошло - мы ж, два дурня, колья на себе таскали. Для защиты стало быть. Ага... Слушай, на поляне мы тоже нашли это место - трава смята. И следы вокруг. Сначала мы смекнули. Ага, сохатый забрел. Осмотрели - Стен нашел капли запекшегося воска, а рядом отпечатки каблуков от мужских ботинок и еще копыта, ага… копыта, будто скотина чья-то забредала. Знаешь Ларс! Не совру, в воске торчали волосы, женские волосы... Ну ни чертовщина? У? Ларс? И еще след нашли, вроде детский. Но Стен сказал, у его дочки такой же. А она-то уже большая. Ей тринадцать или четырнадцать.
-Сдается мне, вы со Стеном крепко позаложили глотки перед поисками...
-Вот тебе крест, Ларс. Говорю, как на духу. - Юханнес почесал свою бычью шею и по-бычьи заводил глазами, будто готовился пободаться. Увиденное нака-нуне крепко его озадачило.
Ларс задумался:
-Слыхал я о черной мессе… это похоже…
-А может, выведаем чего у священника? -предложил Юханнес.
-Не надо.
-Чего так?
-Не знаю. А вдруг он не священник. А?
-Ты что, Ларс?! Ты в своем уме? Его прислал епископ... Как его? Вылетело из головы, как звали того епископа.
-Сердцем чую, замешан священник. Вот увидишь. Мы не должны подавать виду...
-Да народ не жалуется. Он службу служит, помогает людям-то. Вот прихо-дил недавно узнавать, что да как.
-Запутано все. У меня голова ходом идет.
-Бедный Иоахим, плачет денно и нощно. Хромой ведь, а лазил по лесу, верил, что найдет.
-Да замолчи ты! – крикнул Ларс на пса, зарвавшегося лаем. - Да и от нас проку мало. Вон кобель мой надрывается - жена твоя вроде подошла…
-Уже прибежала! Вот принесла нелегкая…
-Здравствуй Катарина!  - заговорил Ларс заискивающе.
-Марту позови! – потребовала Катарина.
-Болеет она…
-Чем заболела?
-Упала… вон во дворе… на голову жалуется. Сегодня не выйдет…
-Ладно, скажи завтра зайду.
-Скажу-скажу. Ты вон забирай своего муженька, только не ругайся… не ругайся в моем дворе… И ты Юха, не горюй. Одного Иоахима в горе не оставим. Вот напасть то, а?!

------
На третий день после похорон старухи Агнессы Кристина перебралась в ее дом. С раннего утра и до вечера нужно было готовить еду к столу и встречать людей, приходивших поминать покойницу. Кристина впервые оказалась одна в этом высоком старом доме. Здесь прошло ее детство, и с каждым предметом были связаны детские воспоминания. У нее была своя мансардная комната, окна которой выходили в лес, но за краешком леса  виднелась поляна. Там она научилась однажды играть на сопилке. Это случилось в те времена, когда бродячие театры останавливались на поляне на ночевку. И старый музыкант подарил Кристине маленькую дудку.
И чудилось в ту пору этому большеглазому человеческому созданию, как спешит к ней по дремучим лесам, по заснеженным сопкам, ее отважный рыцарь. Его одежды покрылись снежным инеем. Но он слышит волшебные музыкальные звуки…
 Вот-вот вынесет его ретивый конь на поляну, и помчится рыцарь навстречу ветрам, чтобы забрать Принцессу из дома, увезти ее в далекий замок. И всегда в ее детских представлениях, на туманную или заснеженную поляну являлся черный рыцарь – и никогда она не видела его лица. Уличные скоморохи, ночами греющиеся у костров, тоже не могли ничего о нем сказать, но и не отрицали его существования, а некоторые даже видели его силуэт на фоне ночного неба.
Если поскакать к той пологой горе, чьи очертания видны за лесом, там рукой подать до сверкающих в снегах гор, до замков, где живут рыцари и их невесты.
Она стянула верхнее платье, и поменяла свою нижнюю женскую рубашку, на ту что ждала ее в сундуке.  Рубашка немного не доставала щиколотки, закрывая икры и не доходила до запястья, хотя была широкой в рукавах. Такие рукава специально вышивались длинными для долгих девичьих сновидений, но детство позади и руки Кристины теперь смешно торчали тонкими запястьями.
Когда настала ночь, воспоминания детства растаяли как сон. Но на смену им пришли другие ощущения, совсем не детские. Перед ней полетели, как ра-дужные пятна в глазах, угрюмые лица людей, бывших в церкви и оглядывавшихся на улице. Голоса и шепот, шепот, шепот… Она долго не могла уснуть. На душе было тревожно. Пришлось сидеть на кровати, свесив ноги и упершись руками в подбородок. Она подкрадывалась к окну. Вдали стелилась поляна под серыми облаками туманов. Поляна притаилась в серой дымке, как завороженная. Может снега намело на поляну, может болотом затянуло, в любом случае картина, наблюдаемая Кристиной из окна, показалась ей загадочным предзнаменованием.
Кристина поежилась, в комнате было прохладно и сыро. Она напрасно надеялась уснуть, вздрагивая при каждом шорохе и крестясь. За окном слышался стук. Кристина узнала в нем проделки ветра, что хлестал ветками деревьев о крышу. Вот донеслось протяжное прерывистое дыхание. Это опять был ветер, заигравшийся в домашних щелях.
Внезапно ветер утих, и тогда послышались шаги, неторопливые, тяжелые шаги. Кристина узнала их. Звук этих шагов она помнила всю жизнь. Их нельзя было ни  с чем спутать. Они звучали то отчетливо, то приглушенно.
Кристина опрометью соскочила с кровати, подбежала к двери. Протянула руку к дверному кольцу, но даже не сделала попытки приоткрыть дверь, и отдернула руку. Страшась пошевелиться, она прижалась спиной к двери, на которой  задвижка висела на одном гвозде и ею нельзя было воспользоваться. В СЛЕПОЙ НАДЕЖДЕ она поднимала задвижку, вытягивая ее железный язычек, но тщетно. Из коридора раздавались шарканья и шорохи, писк и плач, словно адово племя поднялось из преисподней и расползалось по старому дому. В дверь ударили чем-то с другой стороны, потом еще раз,  и еще, но у Кристины хватило сил сдержать напор. Это были глухие, несильные удары.
 Вдруг все затихло, и где-то отдаленно слышались шаги старухи, которая еще долго бродила по комнатам, проверяла давно установленный порядок вещей или искала что-то позабытое.

Щель,  в которой таят огоньки и мелькают тени, в которой струится холод, приносимый вездесущим ветром. Щель уплывала вместе с полом все дальше, туда, в коридор, но можно протянуть руки, прижимая их к щелям, и задержать уплывающее пространство. Дверь все дальше и пальцы, что прикоснулись к нижнему краю, уже не достают ничего.
Когда остаешься лежать на полу, лучше сразу не вставать, чтобы не поте-рять равновесие и главное, можно перевернуться туда, к стене, когда дверь от-крывается и кто-то стоит в дверях. Не шевелясь, можно подождать, когда дверь закроется и шаги, станут удаляться. Когда Кристина вернулась из забытья, она сидела на полу, обняв колени, у приоткрытой двери. В дверную щель сквозило по ногам. Она протянула руку за своим башмаком, с запястья слетел браслет и покатился за дверь. Встав на четвереньки, она выбралась в коридор. Браслет она не обнаружила, зато осмелела, встала на ноги и вернулась за свечами в комнату.
 Пока догорали свечи, Кристина на коленях нашептывала молитвы Бого-родице, хватаясь за подсвечник, стоящий рядом, на полу... Пламя тревожно забилось по сторонам и мгновенно погасло. Но держась за перила, можно даже в кромешной темноте  и высоким ступеням спуститься вниз, в гостиную. Крутая, неистово скрипящая лестница своими звуками могла и мертвого поднять с могилы. Про себя Кристина умоляла ступени замолчать, и вспомнила: когда раздавались из коридора шаги, она ни разу не услышала скрипа ступеней…
Входная дверь на улицу была распахнута, и оттуда веяло ночной прохладой и как будто все тем же ароматом сирени. Кристина бросилась к выходу и задвигала на ощупь щеколдами.
Она сумела зажечь свечи вновь и удерживая подсвечник перед собой, бродила по гостиной. С вечера под лестницей стояли деревянные колодки, которые носила старуха со старых времен. Теперь их не было. Значит, старухе понадобилось здесь обуться. Зачем? Затем, чтобы... Кристина запуталась в догадках. Воспаленное воображение рисовало самые невероятные картины. С вечера Кристина заперла двери, значит, открыть их можно было только изнутри. Может старуха днем пряталась в доме и теперь его покинула?
Длинный стол оставался неубранным после поминок. Несколько женщин, обещавшихся помочь  - не пришли, а тетушка Паулина, с которой Кристина накрывала стол, обещала прийти на уборку завтра. В комнате стоял крепкий запах яств и пролитого красного вина. Никаких изменений от ночного нашествия Кристина не обнаружила.
У выхода темнел комод; бессонный верный страж гостиной, он, не шелохнувшись, стерег свое пространство. И сиреневые гладиолусы, приютившиеся на нем, находились в сладкой дреме.
Кристина,  со свечой в руках, притронулась к вазе из черной керамики, на дне которой поблескивало гиацинтовое ожерелье. Рядом, в беспорядке, лежали потускневшие серебряные браслеты, колье, утратившее несколько звеньев, щипчики, миниатюрные зеркала и всякая всячина, о предназначении которой знала только старуха.
Но вот на глаза попали деревянные осколки с частицами краски. Они бы-ли разбросаны на дне вазы, и даже на облегающей  салфетке. Вот она – старая сопилка! Рассыпалась. Не дождавшись своей обладательницы. Только зачем Агнесса положила ее сюда, к украшениям?
Кристина зажгла шесть свечей на канделябре, открыла крохотную черепаховую шкатулку. В ней находились гадальные карты, птичьи перышки, натопленный воск  и зеркальце, круглое с бархатной каймой. Кристина поднесла огонь к браслетам. Шесть браслетов, абсолютно схожих между собой, покрылись румянцем. Ей бросилось в глаза их поразительное сходство с тем браслетом, что подарил священник накануне. Она разложила их ровно в  ряд. Массивные, тяжелые, украшенные черневым рисунком браслеты-близнецы сиротливо выглядывали из шкатулки. Они совпадали по гравировке и изображениям солнца, растений и животных. Но одно различие ей удалось обнаружить - на всех были разные буквы, хотя в какое-нибудь слово они никак не складывались. Может, и не было такого слова. Но связь между ними  была еще и в знаках, называемых старухой пантаклями. Число знаков в каждом браслете увеличивалось и доходило от одного до шести. Недоставало браслета, седьмого по счету, с семью знаками. Скорее именно того, что подарил священник. Но было загадкой, откуда взялся у священника браслет из коллекции старухи? И почему он так легко с ним расстался на кладбище? Старуха не могла раздаривать браслеты из коллекции, да еще и браслеты для ношения  женщиной. К Кристине вновь вернулось то странное ощущение, которое она вынесла с кладбища, когда священник у нее на глазах ушел, и она не заметила, как он вновь оказался рядом. И заметно отворачивал свое лицо.
В нос ударил едкий запах - Кристина с отвращением отвернулась, закрыв лицо руками, и стала безостановочно чихать. Она не утратила любопытства. В конце концов, старуха могла подарить браслет священнику. Днем найдется потеря. Она опять почувствовала свербение в носу, чихнула, схватила  графин, но графин был пуст. Кристина вспомнила о кубке «нога косули», наполненном вином. Его так и не убрали с поминального стола. Кто-то днем внушал ей старую примету - не трогать кубок, пока не испарится вино. И откуда он взялся у старухи? С клоками шерсти на широком копыте… Кристина взяла кинжал, торчавший из-под салфеток, прочертила им по воздуху дугу. Словно разрезая обнаженным лезвием обнаженное тело ночи. Она провела мягкими подушками пальцев по лезвию. Ей вновь вспомнилось лицо священника, подробно, с каждой впадинкой и морщинкой.
Кристина улыбнулась своим впечатлениям, и бордовая скатерть, раненой птицей свисавшая со стола, показалась теперь сказочно мягкой и теплой. Кри-стина сняла ожерелье со статуэтки грозного языческого бога и оглянулась в по-исках напольного зеркала. Стены были завешены просторными покрывалами, надувавшимися от сквозняков и свисавших как купола снегов на далеких сопках. Вероятно, зеркало тоже оказалось под таким покрывалом и девушка, не справившись с любопытством, приоткрывала завесы. В нее уперся пристальный взгляд мужчины с настенного портрета... Материя соскользнула с портретной рамы, и подняв облако пыли, устелила пол. Кристина отпрянула назад, едва не потеряв равновесие... на нее в упор смотрел священник.

Оглушительный стук вывел ее из оцепенения. Без сомнений, кто-то яростно ломился в наружную дверь. Удары в дверь были все громче и настойчивей. И это должен быть человек, который способен вырвать ее из этого склепа. Засов на дверях застрял на месте и не поддавался. На кухне она отыскала, что потяжелее, и обухом топора стала наносить удары по толстому железному языку. Засов сдвинулся с места, но Кристина продолжала бить по нему, пока топор не выскочил из рук.
В проходе стоял высокий человек, и первое, что она различила на его лице  - это широкую во весь рот улыбку. Это был совсем молодой парень, огромного роста, с огромными, как две лопаты, руками. Он протяжно промычал нечто бессвязное. Руки-лопаты зашевелились, и он выговорил ее имя. Судя по всему, ему что-то мешало во рту, но смачным плевком он избавился от препятствия и заговорил с паузами:
-Не узнала...? Меня не узнала...? Как же? А? А чего напугалась? А? Кри-стинка? Эт меня-то не узнала? Правда, когда я выпью маленько - меня все боятся в округе. И я тоже боюсь! А знаешь кого? Тебя! Ага! Я тебя боюсь. Видишь! Дрожу весь. Честное слово. А старуха не подслушивает? – Кристина оглянулась, а парень приложил ручищу ребром к уху и залился веселым смехом.
Только теперь Кристина узнала в этом верзиле, загородившем дверной проем, резвого белокурого Янека. Она бессильно припала к его широкой груди, выдыхая накопившийся страх. Он сразу замолк, заволновался еще больше, огля-делся по сторонам, соображая, что ему делать. Наконец, он решил сбегать домой и принести Кристине маленького щенка, появившегося на свет на минувшей неделе.

Если бы Янеку встретился на дороге случайный прохожий и спросил его: «А зачем дарить щенка среди ночи?» То Янек, в ответ, только бы улыбнулся смущенно, и махнул рукой.
Он протиснулся, царапая спину, в укрытый лаз городской стены. Ночной городок еще прозябал в предутренней дреме, и раздирал на части тишину лишь один неуемный голос. Голос веселого Янека. Он пел старинную песню, зная из нее лишь припев. По ней люди и узнавали, что это Янек гуляет. Ему было так славно! От своей энергичной ходьбы он пыхтел еще больше, и вносил в пение паузы, чтобы немного отдышаться. Худенькие домики с острыми черепичными крышами проплывали перед ним, как прибрежные деревца перед набравшим ход кораблем.
Неожиданно для себя он произнес:
-Отец Марк...
Оглянувшись, он проводил глазами скоро удаляющуюся фигуру священ-ника, и отмахнулся от нее как от наваждения.
У своего дома Янек услышал злобное рычание собаки. Не узнавая хозяина, пес загавкал и рванулся из своего укрытия. Цепь натянулась до предела, и вот-вот должна была лопнуть от его сильных рывков.
-О! И ты меня не узнал?  - Янек ошалело смотрел на своего пса, не зная, как его унять, на его глаза попала забившаяся в угол овечка. Сонное животное не блеяло и не смотрело в его сторону.
-Заблудилась? – он стал двигаться к ней, расставив руки, но вдруг рычание раздалось у самого его уха. Все вспыхнуло в глазах и потемнело.

…Когда Янек пришел в себя, он сидел, опустив голову и прислонившись спиной к забору. Вокруг стояла тишина, как будто с ним ничего и не происходило до этого, а все просто почудилось.
Янек поднялся и пошел к дому:
-Не пойму, откуда овцы в городе? Тьфу, напасть.
Заскрипела калитка. Собака залилась диким лаем, не признавая хозяина. Ему пришлось пробираться, прижимаясь к стене спиной и отпуская ругательства на собаку, овцу  и заодно на священника...
Не чувствуя ног своих, он торопился к Кристине. Вместо щенка, к которо-му бешеная собака так и не подпустила, он нес спелые персики, слизывая с пальцев растекавшийся сок. Он оступился на ровном месте, рассыпал персики и в нетерпении собирал их, обшаривая траву и колючих ежей.

После ухода Янека Кристина побоялась возвращаться в дом. От досады, что не удержала его, она прикусила губу. Но разве такого удержишь? Ветер про-бежал по ее волосам, ласково и нежно - звезды собрались в игривые созвездия и светились так, словно зазывали к себе… в даль бесконечную. С сада повеяло прохладой – и тянет зайти в него, схватиться за подол платья и закружиться под сияющей луной. Она спустилась, и по-птичьи поднимая руки-крылья, прошла по цветочным галереям, держась за платье, осторожно обходя покрытые росой, высокие стебли гладиолусов, орхидей и роз, а дальше… дальше под сводом старых яблонь, укрывались кусты смородины и малины. Она вошла в старый сад. Здесь блуждали другие запахи и звуки - все было нарочито степенным.
Как здорово ночью идти по галереям сада, когда сквозь ветки прогляды-вают мириады звезд! Когда каждый стебель склоняется перед тобой, как подан-ные перед своей принцессой. И можно выбрать трон, где хочешь и восседать, допустим, под цветущим, дурманящим жасмином, вдыхая его аромат…
Кристине послышался скрип входной двери. Она подкралась к ней – ста-рая массивная дверь то приотворялась, то закрывалась, как будто была из бума-ги... Пусть там блуждают призраки. И призрак старухи среди них.
Кристина подняла глаза к звездам, выглядывавшим из-за причудливых веточных сплетений, и крошечные огоньки зажглись в ее зрачках. Звезды созданы для красивых глаз. Иначе, какой прок от их далекого сияния?
Вдали, за домом собрались тучи, и лес под ними чернел сильнее, чем в другой стороне. А за лесом была поляна, где прошли все детские игры, поляна была так гостеприимна, что заигрывались на ней до звезд на небе.