Степан Арсентьевич

О Степане Арсентьевиче (не Арсеньевиче) мы услышали задолго до того, как он впервые вошел в наш класс. Вначале математику во всех пятых классах вел Петр Андреевич (напрочь забыл его отчество) Бобровский, достаточно пожилой, на мой тогдашний взгляд, преподаватель. Хотя в нашем 5 «а» училась его дочь – Наташа Бобровская. Но зато в соседях у нас жила семья его сына – Виктора Петровича Бобровского – директора детского дома, дети которого были на три-четыре года старше меня.
А о Пахотных Степане Арсентьевиче было известно, что он очень строгий, и что сейчас он в Киеве, где ему сделают или сделали операцию на сердце. Да, и опять же в нашем классе был Петька Пахотных – сын Степана Арсентьевича. В старших классах учились еще Пашка – второй сын и Валя – дочь. «Пашка», «Петька» - по-другому их не называли. К примерным ученикам они не относились. И это тоже было непонятно – если отец строгий, то почему его сыновья такие оболтусы?
Еще был Сын Толик, младше нас на два-три года. Вот он хорошо учился. И еще была совсем маленькая дочурка. Сейчас не могу точно сказать, родилась она до того, как мы узнали Степана Арсентьевича, то есть до операции, или уже после. Скорее всего, после, так как вспоминаю, что им мы передали детскую коляску, в которой растили моего племянника. Это могло быть в шестьдесят четвертом - шестьдесят пятом году.
Помню, впервые Степан Арсентьевич вошел в наш класс зимой. Крупный, румяный, с легкой улыбкой. Сразу начал перекличку. Румянец не сходил с его лица. Будучи студентом, припомнил своего преподавателя, когда проходили пороки сердца. Facies mitralis. Стеноз митрального клапана и был причиной сделанной Степану Арсентьевичу знаменитым киевским кардиохирургом Николаем Амосовым операции.
На Степане Арсентьевиче был темно-синий, как у большинства мужчин-преподавателей, костюм, застегнутый на все пуговицы, с галстуком. Из-за отворотов пиджака виднелся теплый шерстяной шарф. На ногах – валенки. Была зима, и ему нельзя было простужаться.
Жил он недалеко от школы, в добротном красивом доме, с большим двором. Сразу было видно, что хозяева здесь крепкие, с достатком. Была у них корова, были и свиньи, утки-гуси… Чтобы за всем этим присматривать, нужно было здоровье. Наверно, дети помогали. Хотя глядя на них, должны были возникать сомнения.
Через какое-то время узнаю, что тихая скромная школьная библиотекарша Анисья Захаровна – жена Степана Арсентьевича. Еще позднее, уже когда Степан Арсентьевич работал с нами, от него узнали, что они из Сибири. Отсюда такая не склоняющаяся фамилия – Пахотных.
О Сибири он рассказывал уже потом, на уроке географии, которую тоже вел у нас. От него впервые узнал, что ягоды в Сибири собирают специальным совочком с гребенкой. Эти «грабилки» позже я не только увидел, но и испытал на Севере, в Мурманской области, когда собирали бруснику. Действительно, удобно, но нужна определенная сноровка.
Из школьной географии тех лет запомнился на всю жизнь Баб-эль-Мандебский пролив. Степан Арсентьевич произносил это странное название как-то сочно, лукаво усмехаясь при этом. Надо сказать, что преподавал он интересно, уроки проходили живо, но при строгой дисциплине. Мы его побаивались, хотя никогда не слышали крика.
Но прежде всего он был преподавателем математики. И преподавал он здорово. Особенно захватывала геометрия. Не могу объяснить как, но как-то по-особенному, по своей методике он быстро научил понимать и доказывать все теоремы. Смотришь на трапецию и видишь сразу все треугольники, прямоугольники, квадраты, из которых она состоит. Смотришь на параллелограмм – сам собой в голове рисуется прямоугольник, с которым работать легче. Теоремы, аксиомы запоминались сами по себе.
Мы постоянно клеили какие-то пирамиды, конусы, изготавливали сборно-разборные параллелепипеды, кубы и прочее.
Когда изучали объемы, Степан Арсентьевич приносил в класс ведро пшеницы, полые жестяные геометрические фигуры и наглядно демонстрировал соотношение объемов различных фигур. В цилиндр входит ровно три конуса пшеницы, если их основания и высоты равны. То же самое происходит и с прямоугольной пирамидой и параллелепипедом. И так далее.
Учил нас Степан Арсентьевич до восьмого класса. В старших классах были другие математики.
Мы закончили школу, разъехались кто куда. Пашка у Степана Арсентьевича уже учился в пединституте. Петька куда-то уехал.
Я совершенно неожиданно встретился со Степаном Арсентьевичем, когда учился на третьем курсе. На научном кружке на кафедре пропедевтики внутренних болезней демонстрировали «интересного» больного. Перед этим Иван Данилович Рачинский, заведующий кафедрой, рассказывал нам о взаимодействии терапии и хирургии при лечении пороков сердца, потом в классную комнату вводят больного. Это был Степан Арсентьевич. Такой же румяный, улыбчивый. Меня он тоже, естественно, узнал. Мы выслушивали его сердце, шумы, которые свидетельствовали о развивающемся рестенозе. Степан Арсентьевич немножко рассказал об операции, об Амосове.
Надо сказать, что тогда звучало именно имя Амосова. Мы меньше знали о Бокерия, о Петровском, о Бакулеве. Они пришли чуть позже. Кроме того, Амосов опубликовал в «Роман-газете», выходящей миллионным тиражом, повесть «Сердце на ладони», которую я прочитал еще в школе.
А потом от Степана Арсентьевича пришло письмо. С просьбой. К тому времени Толик Пахотных поступил в наш институт. Жил на квартире. Нужно было общежитие. Степан Арсентьевич писал, что не здоров, не работает. Просил помочь.
Я был в комсомольских активистах. Пошел с Анатолием к декану. На первом курсе деканом был Четверкин Владимир Александрович – заведующий кафедрой неорганической химии. В коридоре перед деканатом обратил внимание на куртку Анатолия. Интуиция подсказала, что в такой куртке мотивировка необходимости в предоставлении места в общежитии ребенку из семьи сельских учителей будет не совсем убедительной. Посоветовал куртку снять. Под курткой был пиджачок, наверное, купленный доля школьного выпускного. За лето Толя еще больше подрос, рукава были коротковаты. В самый раз. Общежитие нам дали.
Анатолий Пахотных стал хирургом. Работал в Шортандах, в районной больнице. Сейчас, по-моему, где-то на Кубани, куда многие из Казахстана уехали.
А к скромному памятнику с овальной фотокарточкой, с которой чуть лукаво смотрит Степан Арсентьевич, я подхожу всякий раз, когда приезжаю в Новокубанку навестить родных, в том числе и тех, кто покоится на  кладбище за селом.