Вдохновение

Расскажу-ка, как дошла до жизни такой: как «опустилась» до прыжков. С парашютом имеется в виду, конечно же. Почему «опуститься» – это вам любой расскажет, кто является непрыгающим родственником парашютиста, ибо он, парашютист, подчиняясь неведомому порыву, начинает тратить все свои деньги и время только на прыжки, на прыжки тратит свои умственные способности, мыслит только прыжками, деньги считает в прыжках, и говорить с ним невозможно ни о чем, кроме прыжков. Это просто надо пережить первый год-два, потом само пройдет, хотя «пропащесть» останется, ибо чел становится полностью для общества потерянным. Нас сравнивают с наркоманами, адреналинщиками, считают сумасшедшими, несмотря на то, что парашютный спорт имеет прямое отношение к одному из родов войск, а так же уходит своими корнями аж в 30-е годы, имея богатую историю и не одну страницу славы.
Правда, это все лирика.

Итак, решиться на первый прыжок не так и сложно, а вот что происходит потом?... Потом прыгаешь еще и еще, просто потому что нравится. Как шоколадку съесть, или бутылку пива выпить. Потом приходит понимание, даже не понимание – иррациональное хотение чего-то большего: ведь те, кто прыгают профессионально в красивых комбинезонах и с красивыми куполами – они же не сразу такими родились? Хотя в отдельных случаях не верится, что человек был когда-то способен по земле ходить дольше недели подряд.

В то время, когда я начинала, в Питере предлагалось пройти «классику». Вкратце: сначала прыгаешь на задержку: от момента покидания до раскрытия парашюта 3 секунды, потом 5 секунд, 10 секунд  и так далее, пока не будешь вменяемо падать. У тебя на каждый прыжок есть задание. Задача усложняется адски-невероятно-тяжелым парашютом весом 20 кило, что составляет, по меньшей мере, треть твоего собственного веса. Эту махину ты таскаешь на своей хрупкой ни в  чем неповинной спине, уравновешенная лишь запасным парашютом спереди весом 3 кило. Со всей этой конструкцией надо выйти из двери Ан-2 «Аннушка», «Антон» как его ласково называют уже лет семьдесят. Дверка у него узенькая и низенькая, размером скорее с люк, а выйти надо правильно, а за спиной 20 кг. На двери написано изнутри красными чернилами: «В ПОЛЕТЕ ОТКРЫВАТЬ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО», и ее открывают прямо перед носом. И ты должен туда. Да-да, именно ТУДА. Там 800 м, или 1000 метров, или 1500 метров. В общем, много этих метров и прямо до земли, а за спиной кусок мануфактуры. И вот встаешь ты такой, ноги подкашиваются, самолет немного качает, потому что летчик сбросил скорость до минимума и теперь пытается его удержать на курсе. Задача: выйти, прогнуться, расслабиться, глазами смотреть на стоящего в проеме инструктора (потом открытие, немного руления, приземление).  Вы себе ЭТО представляете после всего описанного? Так вот и я представляла себе ЭТО с трудом. Тем не менее, средний спортсмен проходил «классику», то есть допускался к самостоятельным прыжкам с  любой высоты и со своим парашютом, примерно через 30-50 прыжков. Это нормальные вменяемые люди - все в этом мире относительно, они относительно нормальны среди других таких же, кто с ними в самолете, но не в сравнении с теми, кто остался ниже на несколько километров. У людей менее талантливых получалось все гораздо медленнее. Был у нас на аэродроме такой Павлик, в общем-то, про него и хотела сначала писать. Павлик парень хороший, но непутевый. Умный в работе и неудачливый в жизни. Добрый парень и несчастный в любви. Веселый и такой же непривлекательный. Вечно со смачным звуком чесался, плохо видел и отказывался носить очки. Про него по Питеру ходили легенды, так как проходил «классику» Павлик долго и упорно, и был единственным за всю историю спорта, кто,  не особо скрываясь, списывал себе прыжки. Сколько точно не записано прыжков у Павлика в парашютной книжке не знает даже сам Павлик, по подсчетам свидетелей от 20 до 100 прыжков. Итак, напомню, средний спортсмен проходил классику за 40 прыжков. По книжке Павлик закончил  обучение прыжке на стопятидесятом, и еще списал пару десятков, итого получаем сто семьдесят прыжков плюс бесконечный клубок нервов инструктора, длинной, должно быть, со все стропы всех парашютов на постсоветском пространстве, сюда же прибавим галлоны выпитого вечерами пива самим Павликом, и целые озера выпитых напитков за обсуждением павликовой карьеры его товарищами по прыжкам. В чем же была причина столь долгих неудач? Как признавался сам неугомонный парашютист, все дело в страхе.  Самое интересное, что все его понимали. Страх сковывает твое сердце и заодно все твои конечности, мозги просто парализует, и ты перестаешь контролировать себя и ситуацию, хотя все знаешь, и отрабатывал бесконечное количество сотен раз. Потом страх входит в привычку, и неправильные навыки заодно вместе с ним. Но страх нужен и необходим, иначе ты перейдешь грань разумного, это естественное чувство, направленное на самосохранение. Человек, у которого нет страха, нормальным считаться не может. Хотя чаще люди или лукавят, что не боятся, или просто не понимают всей опасности происходящего. Так или иначе, кто-то сходит с этой дорожки, но кто-то, подобно Павлику, продирается сквозь дебри своих терзаний и мучений, и в итоге добивается своего. Хотя многие считали его просто бестолковым, ибо на земле он сильно отличался от других, все валилось из рук, пьянки заканчивались смешными историями анекдотического характера, где он неизменно выступал главным героем. Но мне казалось, что он просто немного не такой как все, просто забавный парень, немного даже жалко его было. В итоге Павлик окончил классику, проставился как полагается, и вполне успешно прыгает по сей день, если деньги есть. Так вот к моменту моего прихода в клуб Павлик уже прыгал в виде спортсмена, даже пытался ко мне подкатить, что меня абсолютно не вдохновляло. Не помогали даже подаренные бутылки пива, разговоры в бензовозе под луной. Не нравился он мне все-таки. Потом у меня появился муж и мы стали активно ездить на прыжки. Но с моими прыжками не складывалось по тем же причинам, что и у Павлика. И чем дольше не складывалось, тем хуже получалось, потому что вначале такого эмоционального накала не было, а потом он стал появляться сам собой. Страх сковывал мое тело, и я вываливалась из самолета подобно мешку с корнеплодами, если не сказать хуже. Чем чаще я видела палец вниз,  который показывал мне инструктор из двери, тем больше отчаивалась и тем сильнее боялась, и еще сильнее отчаивалась. На тринадцатый прыжок я шла с тяжелым сердцем: неужели я буду как Павлик, посмешищем для всего клуба? Какой кошмар для девушки двадцати лет! Сидя в самолете, я думала: «ЧТО же я тут делаю? Кто все эти психи?» Побелев, я схватилась за плечевые лямки инструкторской страшнючей, как заношенные тапочки-алкоголички, «Талки» (это парашют такой русский), сказавшись больной. Плохо, тошнит. Не пойду. Да еще эта цифра 13, что за напасть такая. Моя высота, должна выходить, но меня отстегнули, посадили подальше от двери. Стало стыдно, но все еще страшно так, что воздуха не хватает. Летим выше. По одному выходят студенты. Мысль: «Вот психи. Как они могут так спокойно выходить? Там же страшно!», и шансов выжить немного относительно… Потолок: 2500 метров. Павлик открывает дверь, садится на одну коленку, смотрит вниз… За бортом кучевые жемчужные облака, залитое солнцем небо. На нем белая футболка, голубые джинсы в элегантную дырку, кеды Динамо, которым сносу нет как назло, парашют, смешной шлем «арбуз». По сигналу Павлик уходит со своим выпендрежным гиканьем. Время для меня остановилось, в ушах стучала кровь, но было облегчение, что меня в этом подъеме отсюда не выгонят точно. Сейчас приземлимся, я, обливаясь липким потом, поцелую землю и… пойду еще – парашют-то уже готов! Если получилось не бояться у того, кто в самом начале казался совсем безнадежным, у того робкого и незадачливого Павлика, …значит и у меня получится! Не сейчас, просто должно пройти какое-то время…
Я улыбнулась. Летчик, чтобы сэкономить топливо, пустил старый кукурузник в дикое пике, задевая двойными крыльями густые облака. От всего этого, от перегрузок и спирального спуска, внутри будто надувается воздушный шар, а потом сдувается, стягивая твои внутренности куда-то повыше желудка. Выход на прямую, снижение, касание. Мы лихо скачем по ямкам на грунтовой взлетке. Выхожу из самолета, меня встречают. Ничего, просто стало плохо ; сейчас в холодный душ, окунусь и пойду снова, ведь это только начало…

…Сейчас у меня 300 прыжков, прошло 4,5 года с тех пор. Классику я прошла за 60 прыжков. Те мысли кажутся смешными и далекими, будто в другой жизни это было. Давно прыгаю в другом клубе, участвую в формациях размером 100 и больше человек, самолет уже не Ан-2, а красивая мощная «Элка». «Классика» почти умерла, сейчас уже никому не посоветую учиться по той же системе. Но воспоминания навсегда останутся со мной, и они уже являются неотъемлемой частью моего опыта и моей жизни. Конечно же, я не жалею, что вступила в ряды «пропащих» для общества, не жалею, что училась именно там и именно так – то были самые лучшие времена моей студенческой юности. Ну и пусть, этого уже никогда не отнимешь и низачто, и не повторишь.