Дурочка. Ольга Савва

ОЛЬГА САВВА - http://proza.ru/avtor/savva8  - ПЕРВОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ЛАУРЕАТ 04» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

Дурочка
Ольга Савва

 Расстроившаяся Москва давила шумом и вселяла неуверенность. Пульсирующий и накатывающийся волнами гул, исчезающий лишь к вечеру, создавал дискомфорт. Выбравшись на воздух, я побрел в сторону древнего города и оказался возле православного храма недалеко от Красной площади.

 Вдруг из церкви что-то выбежало, выкатилось, поднялось на ноги, заковыляло смешно и нелепо. Вечерние сумерки  скрывали лицо убегавшего. Следом выскочил хорошо одетый господин с двумя телохранителями. Размахивая "зеленой" купюрой, он что-то кричал. Оглянувшись на крик, существо перекрестилось и отрывисто пробормотало: «Изыди… метла… Кровь… расплата…»  Но, заметив приближающихся охранников, пустилось наутек.

 В сердце екнуло, и память выдала эпизод далекого детства.

 … Мелькая загорелыми ногами, босоногое создание мчится вдоль берега реки. Сквозь изношенную материю просвечивает тело еще не женщины, но уже и не подростка. Блуждающий взгляд и не естественно застывшая улыбка. Руки судорожно сжимают  несуразную папку с пожелтевшими бумажными листами.

 Деревенскую дурочку Грасю знали многие селяне и давно привыкли к ее внезапным появлениям. Но у местной ребятни, в том числе и у меня, дурочка вызывала нездоровый интерес. Завидев ее, мы начинали улюлюкать, свистеть, а могли запустить камнем. Девчонка испуганно шарахалась и неслась быстрой лошадью.

 Семнадцать лет назад младенца подбросили на порог избы, где жила вечно пьяная тетя Дуся. А та, находившись в очередной раз под мухой, плохо соображала, когда решила выключить громко орущее радио. Выйдя за порог, увидела небольшой сверток, из которого доносился детский плач.

 Освободив тонкое тельце от тряпья, Евдокия вмиг протрезвела: на нее смотрели большие, недетские глаза; длинные тонкие руки беспокойно искали, за что бы ухватиться; маленькое тельце, изъеденное потницей, вызвало отвращение. Скрипя зубами, тетка нашла эмалированный тазик, кое-как помыла найденыша и, выпросив молоко у соседки, накормила. 

 Так и остался ребенок у Евдокии. Росла девчонка, как сорная трава. Небольшая бурная речушка, синевшие вдали горы и лес стали пристанищем для одинокой души. Внешне Грася смахивала на мустанга с дрожащими от нетерпения губами, беспокойно переступающими ногами. Отрывистые звуки, нечленораздельные словосочетания и «плавающие» глаза лишь подчеркивали физический изъян.

 Шальным именем окрестил девчонку проезжавший через село кузнец и остановившийся у дома Евдокии напоить коня. Мужик испугался, когда из-за колодца в истрепанном платье выпрыгнуло деревенское «чудо». Он даже крякнул от неожиданности: «Черт тебя дери! На, вот… Девка, чо ли?! Не краля, а грася кака-то…» Чудо пронеслось мимо, а вышедшая из хаты хозяйка загоготала, заметив, что кузнец попал в точку.


 Насмешка судьбы, злой ли рок «выплеснули» на свет божий «творение»? Никто и не задавался вопросом «почему»,  но раздражался при виде не такой, как все. Ее внешность, резкие движения, мычание и отрывочные, вместо нормального смеха, «гы-гы-гы»  отвергались, а поведение осуждалось.
 
 А как же иначе? Непонятно, необъяснимо! Вот скажите, как «больная на голову» относится к смерти? В доме горе: слезы, скорбь, отчаяние – не каждый ведь день родного хоронишь. А эта, полоумная, ходит промеж людей, бормочет под нос, улыбается, да раздает направо и налево по старому грязному листочку - на память, мол!

 И лишь однажды, на похоронах матери Пашки, дурочка подошла к ревущему пацану и с удивлением провела ладошкой по его щеке. Сунула палец в рот, пробуя жидкость на вкус, замычала что-то, но, взглянув в Пашкины глаза, спрятала улыбку.

 Девчонка любила купаться, плавала она хорошо и подолгу. Со стороны казалось: будто небольшая по размерам диковинная рыба резвится в воде. Заплывая далеко, но, спохватившись, возвращалась обратно. Происходило это скорее интуитивно, чем осознанно. Внутренние силы, заложенные природой, выражались в огромном зверином чутье, которое никогда не подводило. Само провидение помогало выпутываться из множества преследующих хитросплетений.

 Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба Граси, если не один случай. Весна с яркими солнечными днями, таянием снега, веселой капелью и разбегающимися ручейками пришла в деревню. Вот и лед на реке тронулся…

 Героическое время для местной ребятни. Притягивали сталкивающиеся льдины. Успеть заскочить на одну из них до крошения, да  с замирающим сердцем проехаться – было пределом мечты и подвига.

 Отчаяние вконец одолело и до того безрассудного Пашку, подошедшего к берегу, показывающего всем своим видом: мол, плевое дело! Облюбовав одну из льдин, он прыгнул, но промахнулся и попал меж льдин.

 Дальше все происходило, как в кино: мелькали кадры…

 Стою, как вкопанный: не шевелятся ни руки, ни ноги. Чувствую, как глаза округляются, кричать нет сил – не могу даже губы разжать! Зато Пашка отчаянно сопротивляется.
 - Мамаааа, мамочка… - кричит он. – По-о-мог… - Бульк! И уходит под воду. 
 - Родим-а-а-я! – сотрясает воздух, выныривая на поверхность. – А-а-а-а! – захлебывается и… вновь - вниз.

 На берегу появляется Грася в не по размеру и виды видавшем пальто. Она встревожена, на лице отсутствует прежняя улыбка. Вдруг… она начинает бегать курицей-наседкой и «квохтать». Бросается в воду. В воде происходит что-то непонятное, потому что раздаются звериные рыки Граси, и отдельные рыдания Пашки, сотрясающие воздух.

 Баба Нюра, шедшая от реки с коромыслом, роняет в испуге ведра, вопит, что есть силы: «Ой, люди добры-ы-ы… Дурочка Пашку топи-и-и-т! Ой, мама, родненька-а-а, чож она твори-и-и-т…» Громкие причитания женщины взбудоражили деревню.   

 Народ – к реке! На берегу лежит скрюченный Пашка. Рядом я. Меня глушат слезы… Шумит вода… И ни души вокруг…