Эссе 67. Билет 13

Я удивлялся всегда, как это Аркашка, наш комсорг, умудрялся выкрутиться из любой ситуации. У него никогда никаких проблем в институте не было. А если и были, то он их так скрывал, что никто и не знал о них. Это также здорово. Вот Костя Ромашов тоже был комсоргом своей группы на стомфаке, так его угораздило вляпаться в историю. И просто чудо, что он из нее выкрутился, и не просто выкрутился, а практически без последствий. Последствия могли быть в те времена, правда, не как в тридцать седьмом, но тоже не сладкими.

А дело было так.
Уж что-что, а держать в узде или на крючке в КПСС умели. Может, работать они не умели да и не хотели, а унизить, размазать по стенке нижестоящего - это святое дело. И вот эту возможность, наверное, они и называли работой. И что для этого только не придумывалось! Точнее сказать: не было придумано ранее. Ведь те коммунисты пользовались опытом их предшественников, а те расстарались и опыт оставили богатейший. Это и стукачество, и доносы на сослуживцев и товарищей по работе и по партии, и различные конференции, и отчеты на разных уровнях. Это обязательно. Необходимо было не только размазать и унизить нижестоящего, но и ему дать возможность такую же, чтоб и он мог поступить так же со своими сотоварищами. Комсоргов студенческих групп имели возможность клевать и комсорги курсов и комсорги факультетов, так мало того и парткомы тоже хотели потешиться и устраивали заседания, на которых заслушивали отчеты о проделанной комсомольской работе несчастных комсоргов групп.

А что те могли сделать, какую работу повести? И вот Константин Ромашов тоже попался. Это у него был первый отчет, и он робел. Так и не мудрено - собрались профессора, заведующие кафедрами и прочая партийная братия. Костя начал, как того и требовал в те времена регламент бойко: "На последнем съезде КПСС генеральный секретарь Брежнев сказал...", и тут раздается громкое: "Стоп!" Грозно так. Кругом тишина, а с места встает член политбюро института, заведующий кафедрой ортопедической стоматологии Миргазизов Марсель Закеевич . Вот он случай лизнуть, пусть и не напрямую, а через протокол, а протоколы проверялись уже вышестоящими, ну, как он мог упустить этот случай, и он его не упустил.

"Для всех нас, товарищи, это величайшая личность современности, уважаемый, трижды (на тот момент) Герой Советского Союза, Генеральный секретарь КПСС Леонид Ильич Брежнев. А для этого сопляка просто Брежнев. Ведь ты сказал Брежнев?" - это уже к Косте. А тот впал в ступор. Стоит и молчит, а в голове идиотский анекдот вертится про то, как чукчу в КПСС принимали. Показывают чукче на портрет Л.И.Брежнева и спрашивают: "Кто это?" Чукча: "Однако, начальник" Партбюро: "Какой начальник?" Чукча: "Однако, начальник лагеря" Парт бюро: "Какого лагеря?" Чукча: "Однако, социалистического!" И вот с этими мыслями про начальника лагеря и про чукчу, бедный Костя выслушивал, какой он балбес и сомнения Миргазизова о том, сможет ли он (Костя) вообще работать врачом. Вот тебе и оборот. А Миргазизов М.З. был в ударе и решил и секретаря парткома КГМИ лягнуть

и поставил на голосование предложение расценить этот конфуз, а по определению Миргазизова М.З., из ряда вон выходящий, безобразный случай, как недоработку секретаря парткома института лично. И ведь проголосовали. Но это, когда уже Костю выставили за дверь. А секретарем парткома КГМИ в то время был истинный партиец, не замеченный в порочащих связях, из рабоче-крестьян, заведующий кафедрой философии и научного коммунизма доцент Глебов К.С.

Дядька, в общем-то не очень плохой, и студенты, если и не любили его, то относились к нему, как к неизбежному злу. Но Миргазизов М.З. был кремень, кстати, позднее он перевелся в Казанский мединститут.

Эта история была весной, но она имела продолжение летом, а точнее в летнюю сессию. Все шло хорошо, и вот последний экзамен у Кости по Истории КПСС. Принимает экзамен доцент Шальнева Е.С.

Любимая всеми студентами и известная под именем "баба Лена", или "мамка". У Кости конечно же тринадцатый билет, ну, везло ему на этот номер. Но вопросы в билете легкие, Костя знал ответы на них. В голове уже всплывали образы Киргизии, отчего дома и мамины угощения в ближайшие дни. Но не зря ведь число тринадцать выделяют. Оно и сейчас сыграло свою роковую роль. Костя уже шел к столу бабы Лены, когда дверь открылась и вошел завкафедрой Глебов: "Так, что тут у нас? Группа 41". И он увидел Костю, стоящего у стола. "А-а, товарищ комсорг, посмотрим, посмотрим...Готов отвечать? Прошу, присаживайтесь". Любезность Глебова сразу не понравилась Косте, но делать нечего. Глебов берет у Кости билет и говорит, что за эти вопросы он один балл заработал, не отвечая даже. "Давайте поговорим о самом простом, без чего советский врач не может считаться настоящим врачом" - и идет к стене, где под шторкой стенд с иконостасом ЦК КПСС.

И вы представьте себе, все фамилии и должности под фотографиями членов ЦК, заклеены бумажками. Иезуиты! Глебов отодвигает шторку: "И кто это?", а сам указкой в Шеворнадзе Эдуарда Амвросьевича тычет. Вот оно действие билета номер тринадцать, у Кости в голове вновь идиотский анекдот про чукчу и про "...начальника, однако..." и, осознавая, что говорит глупость, но против своей воли, Костя произносит: "Начальник..." Глаза у Глебова из маленьких превратились в большие.

В аудитории гробовая тишина, только верный друг Толик Тарасенко шепчет: "Шеворнадзе". Глебов просит его подняться и указкой на Косыгина показывает: "А это кто?". Теперь такой же ступор нападает на Толика. В общем пересдача экзамена через три дня. "Лично мне", - добавляет Глебов. Плакала по Косте Киргизия, а по Толику Тарасенко его Краснодар. В тот день ребята пили "три семерки", а два последующих дня загорали на берегу Томи. В ночь перед пересдачей Костя с Толиком приняли по двойной ВРД кофеина, добытого через сестру Толика, работающую в аптеке, и штудировали членов ЦК и по порядку, и вразброс. Вроде без ошибок. А Глебов - паразит стал их спрашивать про полномочия каждого! И как результат - еще три дня на подготовку к повторной пересдаче, а там, если что, то и на осень или даже на отчисление. Здесь уже не до загара. Положение было серьезным. Опять через сестру Толика достали кофеин и фенамин и в этом трансовом состоянии зубрили, матерились и опять зубрили. Они уже ненавидели этих членов ЦК, а Глебова с Миргазизовым готовы были, наверное, даже разорвать на части в извращенной форме. А в голове все равно вместо членов, как заклинание звучало "кофеинум, кофеини - это три метил ксантине, улучшает ЦНС, повышает диурез". Не зря все-таки студенты звали Шальневу бабой Леной и мамкой; когда она увидела, как эти два орла на подкорке пришли сдавать экзамен, запричитала, буквально "закудахтала" над ними, взяла зачетки и поставила им по удочке. А эти токсикоманы даже спасибо сказать не могли, даже обрадоваться. Спали двое суток, не просыпаясь даже в туалет. И вот прошло много лет. Костя и Толик рассказывают мне, что анекдот про чукчу они до сих пор помнят, а политбюро как не знали, так и не знают. К счастью, теперь и знать его не нужно. А врачи они хорошие. Не прав был и Миргазизов.
http://syedyshev.com/pages/studliferem.php?esse=67#a67
1 октября 2011г.