К вычислению шага времени

 О «болотных демократах» от Игоря Клеха

«Почему не был на Болотной и не собираешься присоединиться?» Отвечаю: по причине элементарной брезгливости.
Объясню: само по себе социальное недовольство изрядной части населения естественно, понятно и даже оправданно.
Постараюсь не тянуть одеяло на себя, но мной оно предвиделось в своих нынешних сроках почти пятнадцать лет назад в статье «К вычислению шага времени». Чтобы не пускаться в пересказ - вот она, не поленитесь прочитать, будет интересно, возможно, начнете что-то понимать в том, что происходит в 2012 не только в России:

К ВЫЧИСЛЕНИЮ ШАГА ВРЕМЕНИ

1. “МИР БЕЗ ВОЙН И КОНТРИБУЦИЙ”
Шекспиром в Макбете сказано, что земля, как и вода, способна рождать пузыри. Особенным плодородием в этом отношении отличалась российская почва начала века. То были не только отмеченные Волошиным “демоны глухонемые” войн и социальных возмущений, но и нетерпеливый, лезущий “поперед батьки в пекло” и увлекающий за собой многоликий утопизм — социально-политического, религиозно-философского, естественно-научного и художественного характера.
Можно предположить, что на деле имел место выход сглаженных, умиротворенных и рассосавшихся конфликтов и войн, "проглоченных" ХIХ-м столетием. Каждое поколение, как минимум, раз в тридцать лет могло повоевать, — но те локальные конфликты все же не приносили настоящего удовлетворения начавшей складываться после Наполеона глобальной цивилизации. С каждым разом мир все более успевал надоесть и опротиветь себе. Ограниченное разнообразие, вносимое в его жизнь техническими изобретениями, также перестало его удовлетворять. На двадцатый век пришелся своего рода "девятый вал" энергетического выброса. Человеческая биомасса пошла сперва на один, затем на повторный всплеск — и долго улегались в последующих поколениях расходившиеся волны. Перерыва, однако, не было. Просто следующая волна, пиком которой стал Карибский кризис (с последовавшим падением глав двух сверхдержав),— зародившаяся в 1956-м в Москве, Будапеште, где-то на Ближнем Востоке и севере Африки, в Калифорнии и Ливерпуле, и сошедшая на нет в 1968-м в Праге, опять Москве, Париже, Вудстоке и в китайской "культурной революции",— оказалась совместными усилиями удержана и погашена, вероятнее всего, благодаря коллективному страху перед атомным оружием. Энергия ее разряжена, бунтарские молодежные движения дезинтегрированы и абсорбированы соответствующими обществами, благодаря комплексу предпринятых, хоть не всегда осознанных и продуманных мер. (Выходящие за пределы этого графика Вьетнам и Афганистан целиком соответствовали логике противостояния в “холодной войне” и использовались сверхдержавами как своего рода пограничные столбы для чесания спин).
Однако к середине 1980-х в народонаселении СССР сложилась критическая масса людей, неудовлетворенных условиями своего существования в оседланном и стреноженном состоянии, в квазииделогическом наморднике ("квази", поскольку высшее оправдание его целесообразности — прокламированный коммунизм — оказался "замылен" и фактически отменен, задолго до своего наступления). Начиная с прекращения геронтократии в СССР и Чернобыльского выброса, вулкан России заработал вновь, в результате чего пошла цепная реакция и мир опасно накренился. Уже более десятка лет его удается совместными усилиями удерживать, локализуя выбросы энергии и не давая закружиться гигантской воронке. Не в последнюю очередь это стало возможным благодаря краху и отсутствию глобальных идеологий. Хотя... зарекалась свинья помои хлебать. Жить совсем без идеологий нельзя, а с ними — невозможно. Вирус бешенства всегда сидит в человеке, и только если мы не потеряем самообладания и не утратим рассудка, наши дети могут быть сохранены. Смердяковы остались без красивых идей и временно предоставлены самим себе. Наступившую эпоху исчерпывающе — авансом — из своего заокеанского далека определил Бродский: "Ворюги мне милей, чем кровопийцы". Количество лжи в обществе при этом не уменьшилось, но оказался разбит, по крайней мере, ее монолит — тайное подверглось секуляризации и имеет тенденцию становиться частично явным. По очкам покуда выигрывает недалекий и крайне неустойчивый прагматизм. Хотя подспудное идеологическое брожение идет, и, по-прежнему, способна “собственных Плутонов российская земля рождать". Ситуация отчасти схожа с памятным многим москвичам пожаром торфяников. Если его удастся придержать, не дать вырваться (и не только здесь уже, а во всем мире), — и это дело власти: дать людям возможность по-людски жить и работать в изменившихся условиях, — то следующая ВОЛНА придет не скорее, чем лет через 15. Поскольку пик последней по времени пришелся на два путча начала 90-х,— припомните количество людей, рыщущих в те годы по улицам в поисках смерти, — плюс по шесть лет на нарастание и затухание, как и в 56—62—68-м. Т. е. вся фаза “всплеска” (или “смуты”) длится в среднем около 12 лет, и начало ее и конец также отмечены всегда кризисами.
Прошу прощения у читателя за кажущуюся точность, я знаю, на самом деле, не больше него — и все это только попытка автора рассуждать здраво, находясь в подножии исторического оползня. Не приходится сомневаться, что история имеет если не цель, то, во всяком случае, направление, и ее приходится претерпевать, какими бы мы не были разными, заодно со всеми. Предположить можно все, что угодно, но, в свете сказанного, интересно было бы заполучить исчерпывающую статистику стихийных бедствий и катастроф для продолжения умозаключений, которые делать до того было бы поспешным. Давно высказано подозрение, что существует определенная связь между проявлениями социальной и природной активности, на что указывают многочисленные совпадения и непроясненная периодичность того и другого. Только к чести человека окажется, если в результате непредвзятого исследования допущение любого рода зависимости между ними будет отвергнуто. Хотя, по большому счету, это ничего не меняет. Следует также учитывать, что возможны варианты — локальные встряски, задержки, связанные с пробуждением и выходом на историческую арену политических "тугодумов", либо с обеганием вокруг земшара волн повального сепаратизма и терроризма, подстегиваемых, посредством масс-медиа, нашим к ним кровожадным интересом.
В отличие от природных последствия исторических катаклизмов никогда не успевают утихнуть настолько, чтобы их не перекрывало начало следующих. Виной тому, вероятно, большая реактивность человеческой природы, которую мы зовем памятью. Я не раз задумывался: с чего это поколение моих родных и двоюродных сестер и братьев размазало по всему глобусу - не потому ли что родились мы от участников и беженцев последней мировой войны?
Наша затянувшаяся молодость пришлась на годы стабильности, перешедшей в эпоху "застоя",— а когда мы перебесились, кто как умел, в обществе начались такие стремительные перемены, что только держись. Налицо полное непопадание в такт со временем: исторически бестактное, вынужденно перевернутое, опрокинутое поколение. Тем интереснее для тех в нем, кто сохранил не только вкус к переменам, но и способность к самостоянию. А также, возможно, для оторванного наблюдателя, следящего за ходом испытаний,— если таковой отыщется на земле или на небе. Хоть подобное отношение к происходящему и может показаться, в зависимости от направления взгляда, снизу — негуманным, сверху — самонадеянным, а сбоку — надуманным и не заслуживающим внимания.
И все же, отвлекаясь от политических одежд, трудно отделаться от представления о синусоидальном характере того, что разыгрывается сегодня по нашу сторону телевизионного экрана.

2. ЧТО БЫЛО И ЧТО БУДЕТ?
Закончив эти безобидные расчеты, я получил вскоре отказ их опубликовать последовательно в редакциях трех весьма серьезных московских газет. Я вполне допускаю, что продуцентам новостей высказанные мной соображения представились дилетантскими, но не могу не подозревать в цеховой солидарности этих неутомимых борцов с человеческой праздностью, защищающих от посягательств самый источник своего существования. Их дело — хроника, а не обобщения, и в профессиональном отношении, скорей всего, они правы. Хотя несколько другой вопрос — критерии и стратегия их начальников, удостоенных чести быть поставленными на страже “пузырей”.
И все же, сказав “а”, я намерен сказать и “б” — предъявить скрытые движущие части синусоидальности. В максимально откровенном виде исходный тезис будет звучать так: в 1986-м и несколько последующих лет мы (несколько объединившихся поколений) “замочили” отцов,— если кто этого еще не понял. Мы сделали так потому, что они не давали нам жить, не позволяли вырасти, выдерживали в коротких штанишках (это только отчасти метафора — так восстали французские “бесштанники”-санкюлоты, лет двести назад заявившие: “длинные штаны на нас, решать будем мы”). Конечно, нам слабО было справиться с ними, пока они находились в силе и даже позднее. Переданная им сила дедов заключалась в том, что они умели умирать. Что-что, а это делать в свое время они умели - было бы низким этого не признать. То есть мы справились с ними только, когда они одряхлели (вспомним геронтов-генсеков) и растеряли окончательно родительский авторитет. Вот он, источник преследующего кое-кого из нас чувства вины. И все же их участь заслужена (тем более, что никто их физически, прошу прощения за повтор арготизма, не “мочил” — их лишили власти, прогнали, отстранили; те же, что удержались у власти, не “бывшие коммунисты”, чем их любят попрекать, а сменившие идентификацию перебежчики из одной генерации в другую, насколько успешно — другой вопрос).
Кто-то придет в ужас, читая предыдущий абзац. Могу дать только совет отказаться от дальнейшего чтения и вернуться к газетам — к той пище, с которой лучше приучен справляться его мыслительный кишечник. Если развить дальше эту метафору, здесь предлагается не слабительное, а средство от информационного поноса.
Уже догадавшись об этом всем, я узнал, что существуют книжки, в которых люди многократно более прозорливые все это давно описали. Это Фрейд в его последней работе “Моисей и монотеизм”, это Юнг и Фрэзер (читанные, но не отнесенные на собственный счет), это Серж Московичи (“низость в психологии толп всегда одна и та же — убийство своего отца.”). С незапамятных времен либо недалекие отцы “мочат” недостаточно покорных сыновей, либо еще более недалекие сыновья, объединив усилия, “мочат” отца-кабана. И в отчаянии от содеянного сакрализуют и мистифицируют его фигуру (а затем уже “брат на брата” и “революция пожирает своих детей”). На противоположном же полюсе — “Возвращение блудного сына” Рембрандта и “Троица” Рублева. Это все один мета-сюжет, образующий едва ли не главнейший нервный узел нашей цивилизации (добавьте еще сюда фигуру матери — “Царя Эдипа”, “Гамлета” и Богородичного мифа — и человеческий мир в своих определяющих чертах будет описан).
И даже когда дело не доходит до насилия, проходит 25-30 лет — и выросшие дети не желают больше носить и читать то, что носили и читали их родители-“предки”. И, наконец, прямо в лоб: находящиеся в зените мощи родители, не желающие начать делиться властью с отпрысками, вступающими в возраст зрелости (т. е. добывшими жен, давшими первое потомство, освоившими некоторые умения и ищущими себе дальнейшего применения),— эти родители, отцы, прекратившие подавлять сексуальность своих детей и отпустившие их из собственных семей, пожнут в результате бурю, если не начнут делиться захваченной либо полученной властью. Дети всегда правы, и только потом виноваты.
От дальновидности отцов зависит, как все мы будем кататься на своих синусоидах, и не станут ли в очередной раз задержанные до седых волос 30-летние (двадцать семь плюс-минус два — возраст первого взрослого кризиса — вполне может оказаться шагом синусоиды социальной истории), не станут ли они, синхронизировавшись с подоспевшими и на все готовыми 17-летними, скидывать и изгонять в очередной раз многоопытных, но, увы, самонадеянных, заскорузлых и жадных отцов.
В свете сказанного, если не доводить большие массы людей до крайности, к тревожному 2000-ому году еще не созреет поколение, которому хотелось бы бунтовать по причинам более глубоким, нежели несвоевременная выплата зарплат и пенсий. Если “отцы”, захватившие и получившие в свое распоряжение власть и блага, проявят хоть минимальное понимание ситуации. Чего совсем не взялся бы я утверждать о пятилетии между 2010-15 годами.
Но как сказал один современный ребенок (о воскресении мертвых, кстати): [малолетний сын Парщикова, если кому-то интересно; прим. 2012 г. ИК]
— Э-э, когда это еще будет!..

Ну вот, что тут добавить, когда «биомасса идет на всплеск». Как процитировал кого-то парасоциолог Боря Дубин - «наелись, оделись», а в нулевых еще обустроились, покатались, пора и гульнуть. Это психологически. А социально и этологически (потому что в мире животных по мере подроста разыгрываются ровно такие же склоки, но только в более сжатые сроки, - у нас же, слава богу, не стая или стадо, а какая-никакая цивилизация) диагноз тот же: недополучившие свое переростки в союзе с недорослями в очередной раз собираются замочить заскорузлых и жадных отцов-кабанов.

Я не собираюсь роптать на сам замысел, на природу всего живого, классовую борьбу и насилие-«повивальную бабку Истории» (не таким уж дураком был Маркс) - не время и не место для этого. Хотите - валите на площади, но без меня (одно дело было сковырнуть двадцать лет назад коммунистов, - которые, кстати, не продержались даже половины того срока, что крестоносцы в Палестине, - другое, стать фишкой в чьей-то игре на «бабки»).
Гораздо больше меня задевает свершившаяся и пропущенная мной, победоносная Интернет-революция, уничтожающая меня как автора. Но это в сердцах – и больше о себе ни слова. Тем более, что она несет с собой огромное благо всему роду человеческому и просто обязана уничтожить пережитки, что всегда поначалу споровождается резким падением культурного уровня, - не будь 1917, не было бы никаких Шкловских-Тыняновых, а впадали бы в маразм заевшие их жизнь дореволюционные профессора, чьи имена вам все равно ничего не скажут. Не случайно именно в Сети сегодня завариваются заварухи и, одновременно (но не заодно!), формируется некое подобие информированного гражданского общества.

И наконец, к делу - о «болотных» демократах.
Это же надо до такой степени утратить языковое чутье, чтобы собраться на так зовущейся площади в центре Москвы, куда сбегутся и «примкнувшие» письменники из числа самых преуспевающих.
Что этот интеллигентный человек в дорогом пальто и лисьей шапке, как у явившегося за данью баскака, имеющий небольшой домишко в Нормандии - устричном рае, получающий миллионы не-рублей в столичных издательствах (человек не глупый и в личном плане порядочный, отдающий десятую часть доходов на благотворительность, не афишируя этого, как говорят), что имеет он сказать соотечественникам? «Больше так жить нельзя»? Или «пожестче надо с Путиным»?
Другой, пузырь, которому надоело стоять на холоде, и он предлагает теперь еще и «походить» с демократическими хоругвями по улицам, - ему это зачем? Чтобы увеличить продажи своей продвинутой графомании (кто-то из журналюг проверил: работает)? Нельзя исключить, но слишком мелко.
Какие миллионы не-рублей, до которых еще дотянуться надо, когда на каком-нибудь Большом театре, если сесть в кресло товарища министра, можно ворочать миллиардами? Но самое большое искушение – это власть (деньги – жижа, по сравнению с ней), ну и навонять – то есть слава.
А Улицкой это зачем? Ну любят ее во Франции и Израиле больше, чем на родине (хотя кое-кто любит и здесь, пусть и «запоздалой любовью»), - давайте, значит, стулья ломать.
Прибежало немало любопытствующих - понюхать, чем сегодня народ пахнет и в какой стране живем (сами признавались в телекамеру и мне за рюмкой водки).
Ладно. Собчак туда же – Прохорова ей в мужья не хватает для полного счастья, так пусть сказку Пушкина о рыбаке и рыбке откроет (по уму, большинству россиян давно бы пора перечитать эту сказку, со всеми баснями Крылова заодно). Тем временем, на елке в ПЕН-Центре узнал, что мои коллеги подавляющим большинством голосов приняли в почетные члены писательской правозащитной организации Ходорковского, совсем что ли очумели? Словно не наелись еще членством всех этих Новодворских-Витухновских-Пасько, несть им числа.
И вот все эти сытые донельзя умники предлагают интеллигентной толпе (оксюморон, как заметил Битов в «Уроках Армении») себя в поводыри и коноводы. ПОТОМУ ЧТО ПЕПЕЛ КЛААСА СТУЧИТ В ИХ ОЖИРЕВШИХ СЕРДЦАХ. А во взгляде читается все тот же «глубокомысленный вопрос», что и в «Четвертой прозе» Мандельштама: «Почем нынче фунт слоновьего мяса?»
Стояли на Болотной с плакатами «Мы не бараны!» (видел по ТВ). Записал в дневнике (а не в блоге, не так низко еще пал): вы не бараны, господа, вы КОЗЛЫ, которые поведут баранов, – какую-то часть на бойню, до ворот, а остальных вернут в загоны, - за что получат от кукловодов и политических наперсточников по пахучему клоку офшорного сена. Да посмотрите на плутоватые физиономии прискакавших туда по свистку и освистанных (что уже неплохо) самозванных трибунов и недоделанных фюреров. Какой-то Навальный, попытавшийся общаться с толпой в манере Старовойтовой (когда толпу заводят, а она стонет: «Имя, сестра, имя!» - имя врагов народа, то есть, - ау, Марат, друг народа! Но та не давала им имени, а этот даст). Уже какой-то оборзевший дурачок на встрече в МГУ спрашивает ныне действующего президента (тоже не семи пядей во лбу), не боится ли тот закончить свою жизнь на виселице.
Простодушие кандидатов в «бараны» меня поражает – да почитайте Бисмарка или Тарле хотя бы, это же не футбол вам, где можно ничего не знать и достаточно «болеть». Бошку оторвали Каддафи (какой бы он ни был) чуть не в прямом эфире – покривились, но не содрогнулись, мало того – объявили линчевание победой демократии.
Устал я, надоело, соплей оглоблю не перешибешь, на всякий чих не наздравствуешься, всем сестрам по серьгам не раздашь (хоть и хотелось бы, да жизни не хватит). Вот тебе напоследок, читатель, одна из самых простых «мыслей» жившего почти вечность назад нашего современника Блеза Паскаля:
«Нет беды страшнее, чем гражданская смута. Она неизбежна, если всем попытаться воздать по залугам, потому что каждый тогда скажет, что он-то и заслуживает награды».