Алексей Кольцов

(Текст радиопрограммы из цикла "Современники классиков": 1.Василий Жуковский; 2.Константин Батюшков; 3.Петр Вяземский; 4. Василий Пушкин; 5. Антон Дельвиг; 6. Вильгельм Кюхельбекер; 7. Александр Грибоедов; 8. Евгений Баратынский; 9. Дмитрий Веневитинов; 10. Василий Туманский; 11. Федор Туманский)

ПРЕДИСЛОВИЕ К ЦИКЛУ

Цикл радиопрограмм в рубрике «Душа поэта» назван «Современники классиков» условно, и, разумеется, не вполне отражает истинную картину литературного процесса. Скорее, это игра слов и смыслов, своеобразная аллюзия, отсылающая к популярной литературной серии «Классики и современники».

Целью программ является прежде всего просвещение – напоминание известных (главным образом, специалистам или особо интересующимся литературой) фактов жизни и творчества авторов, чьи имена и некоторые произведения на слуху – но не более того. Несмотря на то, что это явная литературоведческая компиляция, все же основана она на личном взгляде автора и ведущей программ на личность и творчество того или иного поэта. Надеюсь, что хотя бы эскизно, но удается обрисовать атмосферу эпохи, о которой идет речь в программах. Кроме того, надо иметь в виду, что эти тексты – составляющая часть «литературно-музыкальных» композиций, выходящих в эфире радио «Гармония мира» (Одесса).

Формат программ – один, два или три выпуска продолжительностью по 14-15 минут, однако здесь двойные и тройные выпуски для удобства чтения объединены в один цельный текст.

12. АЛЕКСЕЙ КОЛЬЦОВ

Мы привыкли воспринимать классиков и их наследие как нечто застывшее, привязываться к датам и стилям, точное установление которых становится самоцелью исследования жизни и творчества художников, забывая, что для каждого из них их собственная жизнь была – движением, процессом развития в приобретении бесценного духовного опыта. И если при изучении творчества художника приоритетной точкой зрения является именно эта, то в познании ценности его творчества анкетные данные уходят на второй план.

Сегодня мы будем говорить о самобытном русском поэте пушкинского времени Алексее Кольцове, жизнь которого была недолгой: он умер в возрасте 33-х лет, в 1842 году 29 октября, а не 19, как указано на его надгробии. С одной стороны – это досадная неточность, но по большому счету, она ничего не отнимает, и не добавляет к познанию сути его творчества, ведь жизнь Алексея Кольцова была ярким примером попытки самообразования и самосовершенствования – вопреки неблагоприятным обстоятельствам жизни.
Хотя сам начинающий поэт в 1829 году так говорил о своих поэтических опытах:

Пишу не для мгновенной славы:
Для развлеченья, для забавы,
Для милых, искренних друзей,
Для памяти минувших дней.

Надо сказать, что в отличие от большинства других русских поэтов, у Алексея Кольцова изначально не было условий для развития его поэтических способностей. Родился Алексей Васильевич Кольцов 3 (15) октября 1809 года в Воронеже, в мещанской семье скупщика и торговца скотом, который был человеком деятельным и, как сегодня сказали бы, успешным предпринимателем. А мать поэта была женщиной необразованной.

Изучать грамоту Алексей начал дома в девять лет самостоятельно, и даже смог поступить в уездное училище, но проучился там чуть больше года: отец решил, что этого образования вполне достаточно для участия сына в торговых делах, и на этом обучение мальчика закончилось. Всю жизнь он чувствовал недостаток и образования, и воспитания, и всеми способами старался наверстать упущенное.

Мы знаем Алексея Кольцова прежде всего как поэта, привнесшего в литературу неповторимую народную образность и мелодичность, однако немало в его творчестве и стихотворений, наполненных философскими размышлениями человека, пытающегося осознать и себя, и свое место в мире. Вот, к примеру, обращение 1829 года к другу Андрею Сребрянскому:

Не посуди: чем я богат,
Последним поделиться рад;
Вот мой досуг; в нем ум твой строгий
Найдет ошибок слишком много;
Здесь каждый стих, чай, грешный бред.
Что ж делать: я такой поэт,
Что на Руси смешнее нет!
Но не щади ты недостатки,
Заметь, что требует поправки...
Когда б свобода, время, чин,
Когда б, примерно, господин
Я был такой, чтоб только с трубкой
Сидеть день целый и зевать,
Роскошно жить, беспечно спать,-
Тогда, клянусь тебе, не шуткой
Я б вышел в люди, вышел в свет.
Теперь я сам собой поэт,
Теперь мой гений... Но довольно!
Душа грустит моя невольно.
Я чувствую, мой милый друг,
С издетских лет какой-то дух
Владеет ею не напрасно!
Нет! я недаром сладострастно
Люблю богиню красоты,
Уединенье и мечты!

Кольцов не случайно обращается с просьбой «но не щади ты недостатки», ведь семинариста Андрея Сребрянского можно назвать не только его другом, но и наставником: он был душой дружеского круга, где молодые люди беседовали о литературе и философии. Кольцов начал общаться с ним в 1827 году, и это общение повлияло на его эстетическое развитие. Однако еще раньше, в училище, Алексей Кольцов не только запоем читал книги из библиотеки или брал их у товарищей, но покупал их себе сам – на деньги, данные родителями на сладости. Сначала он полюбил сказки – про Бову, про Еруслана Лазаревича, «Тысячу и одну ночь», затем увлекся романами и стихотворениями, и в 1825 году даже написал свое первое подражание любимому поэту Дмитриеву.

Все эти факторы оказали влияние на формирование творческого своеобразия Алексея Кольцова, но главное, что все, что он узнавал, все, что впитывал, он переосмысливал – и в результате стали появляться на свет сначала подражательные, потом все более самостоятельные стихотворения, в которых всегда присутствует и настоящее чувство, и живая авторская мысль. Как скажем, в стихотворении «Путник» 1828 года:

Сгустились тучи, ветер веет,
Трава пустынная шумит;
Как черный полог, ночь висит,
И даль пространная чернеет;
Лишь там, в дали степи обширной,
Как тайный луч звезды призывной,
Зажжен случайною рукой,
Горит огонь во тьме ночной.
Унылый путник запоздалый,
Один среди глухих степей,
Плетусь к ночлегу; на своей
Клячонке тощей и усталой
Держу я путь к тому огню;
Ему я рад, как счастья дню.
…
В этом, да и во всех остальных стихотворениях ясно видна характерная авторская черта Алексея Кольцова, которую Салтыков-Щедрин точно определил как «жгучее чувство личности»: все, о чем пишет Кольцов – будь-то природа, или внутренние переживания – мы воспринимаем сквозь призму личности автора, который удивительным образом заставляет нас буквально раствориться в его поэтическом мире:

На заре туманной юности
Всей душой любил я милую:
Был у ней в глазах небесный свет,
На лице горел любви огонь.

Что пред ней ты, утро майское,
Ты, дуброва-мать зеленая,
Степь-трава - парча шелковая,
Заря-вечер, ночь-волшебница!

Хороши вы - когда нет ее,
Когда с вами делишь грусть свою,
А при ней вас - хоть бы не было;
С ней зима - весна, ночь - ясный день!
…
Это отрывок из стихотворения «Разлука» 1840 года. Оно, как и многие другие, положено на музыку, поскольку по своей поэтической сути это – песня. Именно в этом жанре Кольцов стал популярен, ведь он не подражал народному стилю, а органично его развивал. Всем нам хорошо известны романсы и песни на стихи Кольцова – например, «Последний поцелуй» («Обойми, поцелуй, приголубь, приласкай»), или же «Русская песня»: «Я любила его жарче дня и огня, как другим не любить никогда, никогда!». Еще одним его излюбленным жанром была дума, в котором поэт в полной мере мог выразить свои философские взгляды на жизнь.

Вынужденный помогать отцу, с которым, кстати, у него был конфликт из-за «пустого» занятия – стихотворства, Алексей Кольцов, разъезжая в торговых делах, общался с людьми не только по деловой необходимости, но и собирая, записывая народные песни. Также он составил сборник «Русские пословицы, поговорки, приречья и присловия».

Несколько стихотворений любимой девушке он также написал в народном стиле. С ней его разлучил все тот же властный отец: Алексей в восемнадцать лет хотел жениться на крепостной шестнадцатилетней Дуняше, жившей в их доме, но отец категорически был против, и в отсутствие сына продал девушку проезжему донскому казаку, и она вскоре умерла. Вот одно из самых ранних посвящений ей, 1827 года, написанное в жанре песни, и положенное впоследствии на музыку Глинкой, Даргомыжским, Рубинштейном:

Если встречусь с тобой
Иль увижу тебя,-
Что за трепет, за огнь
Разольется в груди.

Если взглянешь, душа, -
Я горю и дрожу,
И бесчуствен и нем
Пред тобою стою!

Если молвишь мне что,
Я на речи твои,
На приветы твои
Что сказать, не сыщу.

А лобзаньям твоим,
А восторгам живым,
На земле у людей,
Выражения нет!

Дева - радость души,
Это жизнь - мы живем!
Не хочу я другой
Жизни в жизни моей!

А вот – стихотворение другого, более философского рода, в котором сквозит горечь от мелочности отношений в ситуации, когда речь могла бы идти о любви:

МЕЩАНСКАЯ ЛЮБОВЬ
Итак, вчерашний разговор
Свершил нежданный приговор.
Не нужны темные намеки,
Ни ясный, ни лукавый взор,
Где в честь за поцелуй – упреки,
За ласки – дерзостный укор,
За шутку скромную – презренье
Платить обратно в награжденье
И доводить враждой до слез.
Что взгляд последний произнес?
Вы думали, меня смутите?
Нет, я не стану возражать,
Ни кланяться, ни умолять.
По-моему: любить – любите,
А нет – прощайте! Что вздыхать?
…
Первые публикации Алексея Кольцова – в 1830 году – были анонимными. Но уже в 31-м известный публицист Станкевич напечатал в «Литературной газете» его стихи с коротким предисловием об авторе. На молодого поэта обратили внимание и поддерживали его Жуковский, Вяземский, Владимир Одоевский. В 35-м году на средства того же Станкевича был издан единственный прижизненный сборник «Стихотворения Алексея Кольцова». А в 1836 году Пушкин во втором выпуске своего альманаха «Современник» опубликовал стихотворение Кольцова «Урожай».

Но особенно поэт сдружился с Белинским. Поскольку они были близки по своему социальному происхождению, Белинский хорошо понимал жизнь своего товарища, душой стремившегося к прекрасному, но вынужденного существовать в обществе людей недалеких, которые не упускали случая поднять его на смех. По мнению Белинского, именно из-за постоянного нервного напряжения у Кольцова развилась чахотка: «Для восстановления его здоровья нужно было прежде всего спокойствие, а между тем его ежедневно, ежеминутно оскорбляли, мучили, дразнили, как дикого зверя в клетке», – писал впоследствии критик.

Из-за этого в Воронеже, где Кольцов занимался нелюбимым делом и безвыездно жил среди чужих, по сути, людей, последние годы жизни были для него мучительными. Тем не менее, незадолго до смерти он узнал и радость любви, о чем в 1841-м году писал Белинскому: «Жизнь переменилась, недоступная дверь блаженства растворилась для меня. Один человек так перестроил весь Воронеж, весь мир, весь свет, всего меня… Порадуйтесь моей радости; на томительном полдне моей жизни засветила, наконец, и для меня звезда блаженства». Речь здесь идет о Варваре Огарковой, которой Кольцов посвятил полушутливое стихотворение еще в 1829 году:

Служил я прежде Лизе скромной,
Служил, как долгу гренадир,
Как Дафне добренькой сатир.
И чтоб была она довольной,
Я все намеки и желанья
Любил немедля выполнять.
Но наконец без воздаянья
Мечтам был должен отказать.
Я ждал еще, я ждал чего-то,
Надежда мне сулила что-то;
Надежда скрылась – я забыт,
Как дряхлый, старый инвалид.
Но ты, соперница Венеры,
Мои мечты, мои химеры
Желаньем оживила вновь;
И в сердце чистом, непорочном,
Как солнце – в янтаре восточном,
Зажгла безгрешную любовь.

Через двенадцать лет оказалось, что это шутливое признание было поистине пророческим, но любовь не смогла спасти поэта от прогрессирующей чахотки, от которой Алексей Кольцов и скончался. Его могила находится в Литературном некрополе Воронежа, а стихи его о простых чувствах простого человека, наполненные радостью и грустью, по-прежнему берут за душу и волнуют сердца.

Виктория ФРОЛОВА