Обида

       Со мной однажды произошел   необычайный  случай – я неожиданно вспомнила свою старую-престарую обиду.
      Я шла в заводоуправление  и обдумывала  вопросы предстоящего совещания. Кругом было все белым-бело от снега, по обочинам высились огромные сугробы, впереди темнел только фасад проходной. И, вдруг, передо мной как будто натянули большой экран и на нем  замелькали картины  события  почти двадцатилетней давности. Яркие, красочные, с мельчайшими подробностями.

       Вот мама дает мне 1 рубль на кино и наказывает, чтобы сдачу принесла в целости и сохранности (билет стоил 10 копеек).  Вот мы с подружкой уже возвращаемся   домой, счастливые, довольные, вспоминаем самые интересные эпизоды фильма. Светит яркое солнце и мы очень счастливы. От переполнявших нас чувств, не просто идем шагом, а скачем вприпрыжку.  На мне синяя вигоневая кофточка с вышитым воротничком и кармашками. Слышу звон упавших на асфальт монеток.
       -Чьи деньги?  Девочки, это не ваши  деньги,  - спрашивает  женщина, подобравшая  монетки
      - Нет, не наши, - отвечают все, кто там был в это время.
      - Нет, не наши, - отвечаем мы  с подружкой.
И только, пройдя еще часть пути, я спохватываюсь, что это были мои деньги, но было уже поздно. Из всей сдачи в кармане осталось только 20 копеек.
       Вижу,  как дома мне досталось по полной программе, даже веревкой по мягкому месту. Вижу эту толстую веревку с узлами на концах, ее завязывали на перекладине и получались качели.  Вижу, как сижу на кухне, на табуретке и горько плачу. Нет, не от обиды, сама виновата.
      И тут мне память преподносит «сюрприз», оказывается, что у этой истории было  и продолжение.
       Спустя два или три дня мама мыла меня в ванне под душем.
      -  Где ты носишься, такой синяк поставила,  - говорит она,  когда я повернулась к ней боком.  А синяк-то, огромный, лиловый, был от той самой веревки с узлами.
      -  Упала,  - бормочу я.  Слава Богу, горьких слез  моих  маме не было видно, они смешивались с  водой из душа.
         Почему я тогда не сказала правду? Побоялась или все же пощадила свою мать? Ответа я не знаю.  Я  даже не знаю, как долго я помнила этот случай.  И поняла ли  тогда, что я обиделась. Скорее всего, что нет.
         
       От увиденного я просто остолбенела, слезы текли по моим щекам ручьем. И один вопрос: зачем, ну, зачем я это вспомнила?
       Это теперь я знаю, что обиды порождают болезни. И эта обида, так долго хранившаяся в тайниках моей памяти, не сама вспомнилась, а с Божьей помощью.

       Еще двадцать лет мне понадобилось, чтобы простить обиду. Не просто найти оправдательные аргументы (а это был 1962 год, только что прошла денежная реформа), не просто сказать, что не обижаюсь,  а именно простить и сердцем и душой.