Утопание в Элевсинских топях

        Мода пошла на Шпенглера. Все только о нем и говорят. Все только его и читают, хвалят, любят, понимают. Кругом все читают Шпенглера, обсуждают его мысли. Люди ничего не делают, лишь читают Шпенглера. Все в городах остановилась. Никто не ходит на работу. Всем не до работы. Детей не заводят люди больше, ибо не нужны они никому. Но были те, кто не знал о том, кто такой Гете, Шиллер, Кант. Были те, кто не ведал о Ницше. Обыватели не читали книг, они плодились как кролики и воевали, убивали себе подобных.
        Дед один кричал миру о том, что он дух Шпенглера, мол, я – пессимист цивилизации. Я, как и он отрицаю идею прогресса, я, как и он возвращается к учению о круговороте. Дед работал в кочегарке, к нему приходили молодые люди за советами. Он начинал речь свою так:
- Я одичал жутко, мне снятся полутрупы, мертвые бабки. А я его дух, так что слушай меня, я тебе скажу, что религия – это опиум, она для масс сделана, чтобы их в банке с пауками держать. Культура никогда не религиозна. Моя мать работала на химическом заводе до 45 лет, а после этого всю жизнь болела. Где справедливость? Сталин уничтожил ее, хоть и дал квартиру и пенсию. Это вообще не жизнь. Античная душа для меня непонятна, а вот дух современной Европы я вполне понимаю. Судьба есть, но только в духе европейской мысли. Цивилизация – это уничтожение культуры. Цивилизация – демократична. Я борец с духом мещанства. Капитализм и социализм заражены духом мещанства. Россия – это царство антихриста. Я очень люблю «старые камни» Европы. Я не буду осушать болота. Прогресс ненавижу, политиков всех в костер.
       Он говорил мне, сидя у печи в час ночи, огонь полыхал со страшной силой, а за окном дул свирепый северный ветер. В сугробах спали белые мишки, они видели сны про Африку.
- Наша биография становится нашей биологией, что разум и тело общается между собою посредством «молекул эмоций». Мы тут ради Ночи, в Ночь идет, там наша Родина. 
       Я помню его интересную фразу, которая до сих пор звучит в моей голове: «Мы яркие, сияющие звезды, наделенные глубокой связью со вселенским знанием. Мы же есть магниты, мы притягиваем Ночь, мы ее обожаем. Мы все тут странники, мы не будем жить в мире этом, мы его отрицаем, нас интересует мир иной, там, где нет притяжения земли».
       В его котельной всегда звучал только джаз. Он же не имел прошлого и будущего. Смеялся над тем, что родился кочегаром, с черными от сажи руками и лицом, что его ремесло сводится лишь к умению поддерживать нужную температуру в печи. Грянул кризис и склады опустели. Никто больше не привозил ему угля. Но он все равно сидел весь день возле печи день, а ночью ложился на кушетку, укрывался махровым одеялом и мечтал о том, что уголь привезут и все будет идти по-старому. Ему ничего не оставалось больше, как спасаться от гнетущей реальностью в своих мечтах. Он ждал уголь, как жених ждет невесту. Лишь книги Шпенглера грели ему душу, он ощущал, что в нем сидит его дух. Он Европу любит старую, новую не признает, либералов ненавидит.
       Дед часто вставал с кровати и подходил к маленькому окошку, надеялся, что вот-вот грузовик доставит уголь на склад, но машины не было, а он и не унывал, ведь уныние есть смертный грех. С каждым днем его глаза сияли все таинственнее и загадочней. Дома, что без тепла были мрачными, стояли шеренгой находясь в полусне. Люди часто спускались в подвал, открывали двери кочегарки.
- Когда же будет тепло, а? Дед, давай топи, у нас кости во льду скоро будут, - говорили они ему, а сами смеялись, ибо любили деда.
- Не могу сказать, я бы сам рад бы знать, но уву, мне теперь книги Шпенглера ближе, чем ваши жизни унылые, - отвечал он им и закуривал трубку.
        К нему приходили дети и игрались с остатками угля, что валялись в углу, они рисовали им на стенах кочегарки цветы и созвездия. Никто не знал, почему нет машины с углем. Вместо ответа лишь молчание. Дети бросались углем друг в друга и смотрели на кочегара, который мечтал у своей кровати.
- О чем мечтаешь, дед, дай мне совета: ехать ли в Европу или нет? – спросил как-то Колька. Чумазый паренек из соседнего дома. – Там буду изучать Канта, вот только в Европе его понимают люди. У нас все Гете любят. Немцы мы что ли. Видимо, что немцы.
- Да кто его знает, дружок, во мне дух Шпенглера диву дается, когда глядит на вас, ведь вы неучи, - обычно отвечал кочегар.
       Колька принес ему карты и бутылку сухого красного вина. Началась игра в покер. Он привел еще малышек с собою. Детки сидели на его кровати, осмысливали свою позицию карточную и пили с горла для согревания внутренностей лекарство от скуки. Жильцы поговаривали, что будут проводить в скором времени газовое отопление домов, но это пока лишь только в проекте.
     Дед лежал под одеялом и смотрел свои сны, в них были приключения, странствия по средневековой Европе, борьба с прогрессом, наукой. Печь же плакала, ибо давно не ощущала тепла. Казалось, что теперь все будет иначе, чем раньше. За окном стоял мороз такой силы, что бутылки с водою лопались, если стояли хотя бы час на воздухе.
        Жители шли сюда жаловаться на холод, но это было от скуки лишь, они понимали, что кочегар тут не причем, не его вина, что уголь не везут. Люди писали властям письма, но власть молчала. Одна женщина говорила, что в ее квартире падает с потолка штукатурка, а все потому, что этажом сверху живет столяр, который делает стулья, он стучит сутками напролет и от того потолок ходит ходуном, но столяр таким образом решил согревать себя, ведь в сарае работать уже не возможно стало работать. Жильцы готовы были съесть власть от злости за такое отношение к ним. Один дядя зажег свечку и сжег флаг и портрет президента и потом стал хохотать так громко, что жене пришлось взять его под руку и увести домой, а кочегар уже не обращал на эти сцены внимания, ибо привык к ним. А девочка, что не могла найти нигде тепла пошла к реке и утопилась, решив, что на том свете согреется либо в раю, либо в аду, не все ли равно, ведь тепло и там и там, а ее мамаша, узнав о несчастии, взяла полено и запустила им в окно пролетающей на всей скорости автобусу, выбив таким образом лобовое стекло, а после она быстро юркнула в подъезд, отдышалась там, а потом, когда наступила ночь, то пошла к кочегару за советом.
      Дед читал Шпенглера, люди слушали его внимательно, люди считали, что кочегар знает тайну бытия, а потому носили ему чай и еду, ведь кочегар улыбался чем-то, только ему одному понятному, а люди поговаривали это от того, что он верит в дух, знает, когда привезут уголь.
        А на улице шагали люди, спорили, кричали, решил не работать, устроить забастовку. Голые барышни танцевали в баре, им кидали буржуи доллары, а белые мишки по ресторану ходили и кусали буржуев. Звуки с улицы доносились до кочегара, он переосмысливал все услышанное и составлял для себя картину такую четкую, что дальше уже и некуда. Жизнь шла своим чередом. Парни катались на санях, мечтали об ананасах, рябчиках.
         В его подвале ему было жарко, ибо тело его горело огнем. Его хотела приютить к себе мать, чтобы он ощутил в себе силу духа, ведь ее девочка утонула, а она потому-то и готова ему всю свою любовь даром отдать. А он вежливо отказался, сказав ей, что не надо отдавать свое сердце философу, ведь он любит лишь античность, а не современный мир.   
       За конями по снегу шли голодные дети, в руках они держали факелы, хотят поджечь дом помещика, чтобы отомстить ему за свой голод. Собаки лают в ночи, ярко светит луна, якорь держит мальчик с рыжими волосами, он бросает якорь в окно и тут же туда же летят факела. Сгорел к утру дом помещика. Люди, выйдя на улицу, обнялись, ибо поняли, что им надо жить дальше, чтобы буржуи не зазнавались. Теперь-то дед сказал им всем, выйдя на площадь, вы должны читать Шпенглера. Хватит спины гнуть на буржуев, вы все спите, вы все больны, все вы просто машины. Европа мертва, но мы можем оживить ее лишь в себе.