Последний день сотрудника

-Очень хорошо, - шептал Эдуард. – Сходится. Идеально.
Руки рассеяно перебирали бесконечные кипы бумаг, перелистывая страницу за страницей, пальцы теребили подшитые полугодовые отчеты, а глаза старательно искали ошибку.
В этом кабинете умирало всё. Цветы умерли первыми, неделю назад – они закончили свою ничем непримечательную жизнь на подоконнике, куда едва доходили солнечные лучи. Никто из работников горшок не трогал, считая, что этим должен заняться кто угодно, лишь бы не он сам. В этом кабинете умирала жизнь. Она угасала медленно, вот уже в течение двух лет, и не было никого, кто радовался бы и смеялся в этом душном офисе, чьи окна выходили на теневую сторону. Даже солнце отвернулось от них. Или они от солнца.
В этом кабинете работало трое – до безумия идеальный Эдуард, медлительная Луиза и вечно сонный Сэль. В их кампании не было никого, кто работал бы лучше и исправнее их и кто ходил бы с более мрачной и усталой миной на лицах. У них даже выражение лица было одно на всех. 
Эдуард не мог сказать, что не любил свою работу. Ему здесь очень нравилось. Сидеть часами за своим покрытым лаком столом, наблюдать, как умная, но нерасторопная Луиза – сербка двадцати семи лет – старательно набирает текст на своем компьютере. Сэль был родом из Нью-Мексико, он являлся вторым из лучших работников кампании (первым был Эдуард) и имел бы весьма жизнерадостный настрой, если бы хроническое недосыпание и множество дурных привычек. Эдуард первое время не любил этого парня, но позже смирился, высоко оценив способности коллеги, которые помогали им в работе.
Целыми днями все трое просиживали в своем кабинете, и лишь изредка Луиза, хватая кошелек, спускалась пообедать. Эдуард каждый день исправно доставал из своей черной борсетки суденышко с едой, чаще всего это была остывшая картошка и кусок говядины. Сэль же никогда не брал обед с собой и не ходил в местную столовую. Вместо этого он заваривал в электрическом чайнике крепкий кофе, усаживался возле подоконника и пил, зажевывая терпкий вкус напитка дешевыми сигаретами.
«Как поэтично», - всякий раз думал Эдуард, глядя, как затягивается коллега, блаженно прикрывая глаза.
Через полчаса возвращалась Луиза, немного улыбаясь, но спустя пару минут ее губы, очерченные бледно-розовой помадой, распрямлялись, стирая с лица жалкие потуги счастья. К тому времени Эдуард расправлялся с говядиной, затем укладывал пустое суденышко в пакет и мыл руки. Сэль допивал одним глотком оставшийся кофе и, швыряя еще горящую сигарету в открытую форточку, неизменно садился за свой стол.
Они проводили остаток дня практически молча, изредка обмениваясь деловыми фразами, а в самом конце рабочих часов Эдуард глядел в окно и слегка улыбался, завидев вечерний закат.
Собираясь, они из вежливости говорили друг другу какие-то бытовые вещи, в которых никто из них троих не видел абсолютно никакого смысла. Пока Эдуард зашнуровывал сменную обувь, Сэль, пытаясь улыбаться, услужливо помогал девушке одеться. Луиза дарила ему в ответ усталую, но искреннюю улыбку, заворачиваясь в весеннее пальто и затягивая на шее полупрозрачный шарф. К слову, из всех троих она была более раскрепощенной, и скорее всего, причиной тому был тот факт, что пришла работать в специальный отдел Луиза не так давно – около девяти месяцев назад. Раньше вместо нее был хмурый старичок, но о нем Сэль и Эдуард не говорили. Да они вообще мало о чем говорили.
Трое коллег шли вместе до выхода из здания, после чего обманчиво, лживо добродушно прощались и разбредались в разные стороны. Луиза, будто очнувшись ото сна, живенько махала рукой парню, чья машина каждый вечер встречала ее с работы, и скакала к жениху, эхом разнося звон своих каблучков по площадке. Сэль сильнее кутался в свою джинсовую куртку, убирал челку, падавшую на лоб, и закуривал. Только после этого он шел в сторону кофейного автомата, выбирал себе латте без сахара и, уже бодро шагая, направлялся в сторону своей дорогущей машины цвета картошки, что ел каждый день Эдуард.
Эдуард же машины не имел. Позволить по деньгам он это себе, конечно, мог бы без видимых проблем. Но не видел в этом смысла, так как жил в двух кварталах от здания офиса, да и к тому же любил пешие прогулки.
Он провожал взглядом своих сотрудников, видел, как в них расцветает жизнь, как появляются искренние улыбки, которых не вытянешь из них в офисе, видел, как эти двое счастливы оказаться за стенами этого здания, и даже немного радовался за них. Белая, старательно игнорируемая зависть в те минуты наполняла его душу, словно вино – бокал, и едва не переливалось через край, как Эдуард мысленно напоминал себе, что зависть ни к чему не приведет. Зависть не решит всех проблем, особенно тех, что зарыты глубоко в тебе. А основная проблема заключалась в том, что в Эдуарде не было жизни. Он не просыпался, едва оказавшись на улице. Он чувствовал себя так же, как и в своем офисе, ничего не менялось вот уже два года. Этот кабинет съел его, но ему почему-то казалось, что он любит свою жизнь. Любит каждый день, похожий на предыдущий, словно сиамский близнец.
В тот вечер Пасадена встретила Эдуарда обжигающе теплым дыханием вечера. На душных улицах загорались рекламные щиты, фонари и различные вывески. Надписи пестрели перед глазами, постепенно становясь похожими друг на друга. Словно дни, проведенные в умертвляющем офисе. Этот день не отличился ровно ничем, о нем никто не написал бы книгу и даже не вспомнил при надобности. Однако это был предпоследний вечер лучшего работника кампании.
Как зачастую бывает в рассказах и повестях, ничего не предвещало беды. Эдуард меланхолично шагал по широкой улице, окидывал взглядом прилавки, вежливо улыбаясь продавцам, что слишком громко зазывали покупателей внутрь. Покинув торговый квартал, мужчина выбрался на аллею. Она обдавала все вокруг приятным благоухающим запахом, весной здесь было особенно здорово. Это было единственное место, где Эдуард чувствовал себя на толику больше, чем просто живым мертвецом. Сразу за аллеей следовал городской парк, потом метро и, наконец, неприметная улочка, в середине которой находился крупный, уютный дом. Стены его были настолько красными, что от одного брошенного на него взгляда начинало щипать в глазах. Покрасить жилище в такие кричащие тона было идеей Морганы – сестры Эдуарда. Моргана была похожа на своего брата только внешне – прямые темные волосы и тусклые зеленые глаза на двоих. Моргана представляла собой благоухающую, лучезарную жизненную частицу, которая придавала Эдуарду немного сил своей заботливой стрекотней.
Они жили вместе вот уже два года. Муж Морганы умер от рака кишечника, и через неделю Эдуарда перевели в спец. отделение. Моргана, худая, словно скелет, обтянутый бледной кожей, выглядела в свои тридцать четыре года на восемнадцать и не находила в этом ровно ничего хорошего. Младшего брата она любила, как своего ребенка, каждый день готовила ужин и стирала простыни. Эдуард любил бы сестру не меньше, если бы мог понять значение этого слово, если бы смог прорваться сквозь пелену лживой жизни, что угасала в нем с каждым днем. Но этого не происходило. Работа погасила в нем все эмоции, подобно воде, случайно пролившейся на тлеющий огонек.
После ужина Моргана уходила на курсы французского. Эдуард отправлялся в свою комнату, открывал ноутбук и сверял счета. Он осознавал всю важность своей работы. Она не терпела ошибок, и каждая буква, цифра, каждый символ имели катастрофически большое значение. Эдуард не позволил себе за два года ни одного просчета. Впрочем, этого не позволили ни Луиза, ни Сэль, и именно поэтому они сидели в одном из самых важнейших отделов кампании. На этих трех сотрудниках держался весь бизнес. Благодаря этим трем китам кампания каждый раз выходила из очередного дела с честно заслуженными миллионами. И мало кто знал, что большинство операций проворачивают трое молодых людей, один из которых заядлый курильщик, второй живет со старшей сестрой, а третий из них вообще девушка. Женщин в их деле мало кто любил, но с талантом Луизы в таких случаях всем приходилось считаться.
Так вот, в тот вечер Пасадена разразилась салютами. Огоньки фейерверков взмывали в темное небо, возвещая об открытии фестиваля на главной площади, и озаряли своим светом близ лежащие дома. Эдуард поднялся из-за стола, отложив предпоследнюю папку со счетами, и подошел к окну. Впервые за эти два года ему вдруг захотелось сделать что-то … человечное, домашнее, уютное. Он подумал и решил, что к таким вещам относится выпивка. Выудив из шкафа на кухне бутыль с прекрасными, как утверждал когда-то отец, виски и плеснул в прозрачный стакан немного. Он выпил, стоя у открытого окна, и ветер так необычайно приятно теребил волосы, забираясь за ворот расстегнутой рубахи, а когда салюты умолкли, Эдуард отложил стакан и вновь принялся за сверку. Никто этого делать не просил, Эдуард всегда проверял лишний раз – мало ли, каждый может ошибиться. В таком случае не происходит ничего смертельного, как правило, но если ошибку не заметить вовремя, то она может нанести серьезный урон. В тот вечер Эдуард впервые за долгое время выпил виски и даже глянул телевизор. В тот вечер сестра вернулась еще веселее, чем обычно. В тот вечер ничего не предвещало беды. В тот вечер Эдуард почувствовал себя почти человеком. В тот вечер случилось нечто кошмарное.
-Нет, - шепнул Эдуард.
Предпоследний листик из отчета выпал из его похолодевших рук, оседая на пол, словно кленовый лист.
-Нет, нет, - он помотал головой. – Не может быть. Не может. Просто не может.
Он бормотал, часто моргая, и внутри нарастало клокочущее чувство паники. Многие в кампании бы отдали довольно много денег, чтобы увидеть паникующего Эдуарда Стэйла, но его сестра отдала бы куда больше, чтобы не видеть, как глаза брата наливаются страхом, а руки мелко подрагивают и ощутимо леденеют.
-Что такое? – встревоженно шепчет она, хватая брата за холодные запястья.
Эдуард поднимает на сестру обезумевшие глаза.
-Ошибка, - едва слышно отвечает он.
Моргана глубоко вздыхает.
-Ты меня напугал. – Она нежно трет его руки своими теплыми ладонями. – Возьми и просто исправь ее.
Эдуард, почти всхлипывая, на секунду прикрывает глаза.
-Да, ты права.
Моргана улыбается.
-Не переживай, Эд, - она ободряюще хлопает его по плечу и выходит из комнаты. – Ужин почти готов, спускайся через десять минут.
Эдуард отрешенно кивает, а когда за сестрой закрывается дверь, наклоняется, чтобы поднять упавшие листы. Он долго смотрит в них, изучая. Черт возьми, как он мог?! Ошибка. Это, дьявол бы ее побрал, ошибка! Как, почему он ее допустил? Он ведь был так внимателен и осторожен! Черт побери.
Исправив неточность, Эдуард понимает, что заметил это очень вовремя. Стоило ему пару дней повременить – и прости-прощай, контракт с «Инновайшн Рострикс Корпорейшн».
Однако эта ошибка послужила точкой опоры для одного случая.

-Я уже всё исправил, - стараясь не подавать виду, что голос дрожит, Эдуард глядит прямо в глаза начальника.
Тот не поднимает на него темных, полузакрытых глаз, уставившись в отчет. Эдуард ждет, как он скажет ему, чтобы он не волновался, что ошибка незначительная, что молодец, Эдуард, ты вовремя всё исправил, можешь идти работать. Но нет.
-Мы потеряли семнадцать билетов от этой кампании, - вдруг произносит начальник, и Эдуарду кажется, будто он слышит эти слова через беруши.
Толстый палец начальника тычет в запись, и Эдуард с ужасом понимает, что пропустил что-то впервые за два года. И впервые за всю жизнь ему хочется умереть по-настоящему.
Тяжелый взгляд начальника упирается в него, ровным счетом ничего не выражая, а с узких губ летят обрывки фраз:
-Не волнуйся… это немного… всё нормально, Эдуард… ты не виноват.
Эдуард зачарованно кивает и, не сказав ни слова, резко разворачивается на каблуках.
В кабинете всё как обычно – Луиза набирает текст, нацепив на нос нелепые очки с толстыми стеклами; Сэль что-то высчитывает, с поразительной скоростью стуча пальцами по клавиатуре, а в его зубах зажата дымящаяся сигарета.
Эдуард молча заходит и занимает привычное место. И чувствует, как внутри разливается бурлящая, неконтролируемая река чувств, буря эмоций. Которых не было уже два года. И невыносимо хочется закричать.

В тот вечер Пасадена, как нарочно, встретила Эдуарда мелким дождем. Торговцы укрывали свой товар от воды, громко переговариваясь друг с другом. Этот вечер был настолько непримечательным, что можно было бы даже написать книгу о том, насколько он был непримечательным. Этот вечер мало чем отличался от предыдущих, однако это был последний вечер работника кампании.
Аллея больше не радовала своим цветением – дождь заглушил любые запахи своей свежестью, а внутри Эдуарда вдруг проснулось слишком много эмоций для того, чтобы по достоинству оценить запах природы. Отчаянье, стыд, горечь, слишком много слов было припасено у Эдуарда, но ни одно не могло с точностью передать его состояние.
Морганы дома не оказалось. Сегодня тренажерный зал, вспомнил Эдуард, разуваясь. Всё внутри бушевало, кричало, вырывалось наружу, побуждало сделать что-нибудь не так, как обычно. С точностью наоборот.
Громко хлопнув дверцей холодильника, Эдуард отпил с горла бутылки молока – давно хотелось это сделать. Затем он взял в руки кусок хлеба и парочку ломтиков ветчины. Вцепившись в батон зубами, он оторвал немного и тут же отправил в рот ветчину. Жевал, как травоядное, чавкал, казалось бы, на всю округу, аппетитно причмокивал, и еда едва ли не вываливалась из его улыбающегося рта.
Расправившись с «ужином», Эдуард, громко топая, пробежался по лестнице, ведущей наверх и, ветром залетев в свою комнату, мигом оказался у окна. Отворил его, высунулся по пояс и оглушительно рассмеялся, чувствуя, что из глаз вот-вот посыплются звезды.
Следующим пунктом был соседский домик, в котором второй год жила наимилейшая девушка, подруга Морганы. Эдуард питал к ней симпатию еще с первой их встречи – помнится, тогда он только-только начинал работать в кампании. Перебежав через дорогу, Эдуард забарабанил в дверь. Через полминуты на пороге возникла пожилая женщина.
-Добрый вечер. Чем могу помочь?
Эдуард ее видел впервые, но по смеющимся глазам и вьющимся локонам узнал в ней мать своей соседки.
-Миссис Сингл! – воскликнул он, не давая той возможности ответить. – Я пришел к Вашей дочери!
Не успел он договорить, как за спиной матери появилась низкорослая блондинка. Эдуард посмотрел ей прямо в светлые глаза и разом обомлел. И как он мог раньше не замечать, как прекрасна эта девушка?! Эти волосы, струящиеся водопадом, небрежно обрамлявшие худое лицо и свисавшие почти до пояса, тонки руки и неподражаемые ноги, что были едва прикрыты короткими шортами. Эдуард почувствовал, как губы непроизвольно разъезжаются в широкой улыбке, а тот орган, который до этого дня выполнял лишь одну-единственную функцию – перекачивал кровь – заколыхался в груди, затрепетал и обдал всё внутри волнующим, обжигающим пламенем. Стало трудно дышать. Тем временем светловолосая соседка смотрела на парня крайне ошарашено. Ей довелось видеть Эдуарда всего несколько раз за эти два года – режим работы не позволял пересекаться чаще, поэтому видеть его на пороге было крайне странно, особенно в таком виде. На худых плечах Эдуарда колыхалась полурасстегнутая рубашка, темные волосы взъерошены, как у воробья, в глазах будто черти справляли какой-то праздник с салютами, на ногах не было ничего, кроме полосатых носков, и что самое удивительное – улыбка на пол-лица.
-Скарлетт! – вдруг воскликнул Эдуард и поймал ладони девушки. – Можно на «ты»?
Соседка изумленно улыбнулась и быстро закивала.
-Да, конечно, что случилось, Эдуард?
Эдуард улыбнулся еще шире – если это вообще было возможно. От мысли, что она помнит его имя, стало невообразимо приятно. Эдуард сделал глубокий вдох – он выплескивал наружу все переживания, он словно заново учился чувствовать.
-Ты мне нравишься, - выдохнул он, наблюдая, как округляются прекрасные глаза Скарлетт. – С первого дня нашей встречи!
Повисло молчание. Миссис Сингл удивленно охнула. Эдуард смотрел на соседку, та смотрела на него, и он был счастлив уже потому, что девушка не отдернула своих рук. А ведь могла бы. Он наверняка выглядел в тот миг, как сумасшедший.
-Вау, - наконец, произнесла Скарлетт, смущенно улыбнувшись.
Сердце Эдуарда пропустило удар.
-Неожиданно, - засмеялась девушка.
Сердце Эдуарда принялось скакать в грудной клетке.
-Я и не знаю, как это прокомментировать, - Скарлетт глядела прямо ему в глаза, пока ее мать заговорщицки хихикала.
Сердце Эдуарда принялось стучать по ребрам, и он понял, что надо уже что-то сказать.
-Дождь почти закончился, - сказал он, пытаясь справиться с дыханием. – «Брэкфаст» на следующем переулке – отличное кафе.
Скарлетт замерла. На лице все еще играла улыбка, и сердце Эдуарда сообщило ему, что остановится в ту секунду, когда с этого лица улыбка сойдет.
-Зайди за мной через полчаса, - слова соседки прозвучали оглушительным гонгом в пронзительной тишине, и сердце Эдуарда радостно запрыгало, а черти в глазах, кажется, принялись отбивать ирландскую плясовую.
-Непременно! – движимый чувствами, доселе ему неведомыми, Эдуард сделал шаг вперед и чмокнул Скарлетт в раскрасневшуюся щеку.
Девушка зарделась сильней прежнего и тихо рассмеялась.
Эдуард выпустил ее ладони из рук и, махнув рукой, побежал назад в дом. Его провожал голос миссис Сингл, что упрекала дочь в том, что она, негодяйка такая, не познакомила мать со своим парнем. Что ответила смущенная Скарлетт, Эдуард уже не слышал, да и не было в этом необходимости. Сегодня вечером они наговорятся вдоволь.

Этот вечер Эдуард мог бы отметить одним из самых необычных в своей жизни.
Они со Скарлетт сходили в «Брэкфаст» и выпили по две чашки цейлонского чаю с кремовыми тарталетками, и Эдуард впервые рассказал о своей работе кому-то, помимо сестры. В тот вечер он заново научился дышать и улыбаться, искренне не понимая, что его останавливало делать это раньше.
Это был последний вечер работника кампании.

Заспанным взглядом с утра Эдуарда встретил Сэль, что с остервенением докуривал сигарету, перебирая папки в поисках чего-то конкретного. Луиза что-то просчитывала на калькуляторе и даже не подняла увлеченного взгляда, когда Эдуард вошел.
Эдуард не стал садиться за стол. Едва оказавшись в стенах этого офиса, он почувствовал невероятное угнетение. Но перед глазами всплыли вчерашние картины – улыбающаяся Скарлетт, ее перемазанные кремом уголки губ, вечерний выпуск телешоу и любимая старшая сестра, несшая поднос с теплым молоком наперевес блюдцу с тостерами. Всепоглощающая атмосфера кабинета отступила, и Эдуард позволил себе то, что не имел смелости сделать все эти два года – улыбку. Краем глаза глянувшая на него Луиза застыла в удивлении, а в моргающих глазах Сэля застыл немой вопрос.
-Спасибо за сотрудничество, - произнес Эдуард, наблюдая, как из рук Сэля падает тлеющая сигарета – прямо на лаком покрытый стол.
Луиза, будто в замедленной съемке, сняла с носа очки.
-Удачи вам, ребята.
Эдуард вышел, а двое лучших сотрудников кампании глядели на закрывшуюся дверь, не в силах произнести ни звука.

-Я заберу вещи послезавтра, - произнес юноша в сером пальто.
Сьюзен, молодая диспетчер, даже оторвалась от своих записей и глянула через очки, чтобы убедиться, что улыбающийся парень перед ней – действительно Эдуард, что хранил безмолвие два года и здоровался с ней исключительно кивком. А сейчас он, более того, улыбался. Наверно, у него ребенок родился, решила диспетчер и согласно улыбнулась в ответ, принимая протянутую бумагу. Когда до нее дошел смысл сказанных слов, Эдуард уже вышел из здания.
-Записка об уходе?! – недоуменно взвыла Сьюзен, вскакивая с места.
Эдуард поспешил к торговому кварталу, счастливо улыбаясь.
В этот раз он покинул здание не в качестве сотрудника кампании. Он был всего лишь тем, кого ждала девушка в цветочной аллее.
Пасадена встретила его теплыми лучами.