Семипалатинск

В первый раз он увидел её в коридоре. И ведь с утра не ёкнуло сердце. И ничего не предвещало. Он был совсем не готов. Среди сотни пустых лиц, снующих туда сюда, она одна, в ореоле сияния, свет из окна протекал её насквозь, её улыбка наполняла переливами бриллиантовых вспышек всё пространство. Пол пошёл волнами, дверная ручка стала мягкой как пластилин и осталась в руках. Вокруг её вилась кольцом  и щебетала стайка подружек, а она, прислоняясь спиной к подоконнику, прижимала к груди папку с файлами и кивала им с царственной простотой.
И улыбалась.

Проходя мимо, Петя споткнулся об эту  улыбку. Он заплёлся в ногах прямо напротив девчонок, на ровном месте.  Шея мгновенно окаменела и залилась краской, от окна в него прыснул смех - Петя поплёлся дальше, проклиная себя за скукоженность, за очки, за кривую осанку, за короткие брюки, за мамин старомодный вязанный джемпер...

С этого дня мир опустел. Из него сразу ушло всё, что было важным, что составляло его жизнь: мама, книги, занятия на факультативе, гупии - скалярии, планы на будущее, аспирантура, люди, домА - всё... В опустевшем мире протяжно хрипел осенний ветер и гонял сухие жёлтые листья, хоть и зима...  От этой песни  хотелось плакать огненным мёдом, лечь с журавлями на крыло и  умирать каждую секунду... и так всю вечность.

В мире осталась только Она. Она стала его миром.

Он встречал её везде; под веками, на секунду прикрывая глаза, в свинцовом зимнем небе, в звуках радиоволн... он выдавливал её утром из тюбика зубной пасты, она улыбалась ему из ложки супа, мама говорила её голосом и беспокойно вглядывалась в него её угольками глаз.
"Петя, что с тобой?"

В маршрутке он дёргался  всем телом и оборачивался на невинное прикосновение к плечу: вдруг она? Безумие. А ночью... он изводился порой до утра, истощая себя снова и снова, до полного изнеможения, но удовлетворения так и не находил, а вместо него тлел пепел, в огромных трубах зверьём выла пустота, в лицо хохотала безнадёга, печаль, и не было - не было места нигде, не было смысла да и желания прекратить звучание этой длинной изматывающей ноты...

Он дышал ею. Из него уходила вся сила, кругом меркли краски и  темнело, а земля совсем переставала держать, если  хоть раз в день не видел её. Чёртово наваждение. Он ощущал её  сквозь стены и лабиринты зданий, на огромных расстояниях. И вскоре примелькался настолько, что при встречах с ним она с подружками отворачивались в сторону, сдавленно закрывались книгами, шушукаясь ему в спину, а после взрывались хохотом на весь коридор.

В такие моменты Петя бредил ядом, величием лестничного пролёта, свистом в ушах с пятого вниз и манящим холодком подвального кафеля. Или прекрасной свободой чистых крыш: ты сам всегда имеешь право поставить точку, только ты, - чёрный асфальт, это твой парашют, твой бонус, твоё противоядие.

Но боль, этот отравленный шип ломом в груди - он так сладко ныл, боже, будь его воля, он бы вытащил его и вонзал бы в себя снова и снова...

Дома рисовал её портреты, вешал на стенах, говорил с ними. Читал им... Знал, она не может не любить стихи,он даже придумал чьи ей больше  нравятся.  Экономя  на завтраках, он иногда покупал дорогущие голландские ромашки, прибегал  и возлагал перед каждым рисунком по  цветку.

Мама наблюдала всё это  молча, озабоченно поджав губы.

Что известно о чуде? Только то, что оно бывает. Его ищут, его требуют у бога. Милое чудо... Чудо предсказуемо своей неожиданностью. Если оно происходит, то только с другими. Если оно и случается, то только когда не ждёшь.

Он не ждал и она подошла сама.

Ни в каких снах, ни в каких самых своих изощрённых фантазиях  он бы не осмелился заговорить с ней первый. И даже второй. И вообще. И вот в гардеробе: привет Петь. Ты ведь Петя, правда? А я Лера. Подай, пожалуйста. Спасибо. Ты куда сейчас? Не хочешь кофе? Щас так холодно, брр. Я угощаю, если чё.

Как он ненавидел себя! Свои прилизанные волосы, торчащие на макушке, чудовищные линзы, жиденькую эспаньолку с претензией, стоптанные, прошлогодние, совсем не зимние туфли, свой собачий  побитый вид, что каменной глыбой выпирал из зеркала. Он мямлил, мычал и не мог членораздельно произнести ни слова.
Но как он завидовал себе сейчас!
Как он боялся упасть и не сойти с ума!
Как он боялся проснуться!

Она взяла его под руку и повела.

На улице ни ветерка, только мягко падал и падал снег... Сон продолжался и был очень похож на реальность, хотя и не похож совершенно. У него подкашивались ноги и даже горячий кофе и коктейль не смогли унять  озноб. Они брели по пустынному бульвару Пушкина, она лепила снег и  бросала в него. Петя таял. На него нашло и он вдруг начал читать что-то из Блока:
                никогда не забуду, он был или не был?
                этот вечер... пожаром зари
                сожжено и раздвинуто бледное небо
                и на жёлтой заре - фонари.
                я сидел у окна в переполненном зале,
                где-то пели смычки о любви,
                я послал тебе чёрную розу в бокале
                золотого как небо, аи...

Она похвалила, но быстро перевела  на что-то более приземлённое. Рассказывала о себе, о парне, с которым недавно порвала. Представляешь, он спал с моей лучшей подругой! Вот сволочь... Интересовалась как у него, Пети,  дела? Потянула его ещё в одно кафе, где они выпили. Сон окрашивался; яркие, пронзительные тона - оказывается, он совершенно не догадывался, насколько нов, необычен  мир!

С крыш скатился вечер, на улице стемнело. Петя был пьян. Её губы в сантиметре, они танцуют одни и без музыки, она опустила его руки себе ниже талии и, не мигая, смотрит ему в глаза... Она сама целует его. Он неумело отвечает на поцелуй...

Уходят из кафе. Лера тащит  в какой-то подъезд. Там, поднявшись в темноте на  площадку, она притянула  за угол и с жаром впивается ему в губы. Она расстёгивает себя и его, решительно вжикает молнию на брюках, опускается и лезет сама рукой...

Ангелы замерли и завистливо прикусили языки...

Лера поднялась: Петечка, мальчик мой... Опустила  брюки, повернулась к нему спиной, прижалась и прилягла на батарею головой. Иди ко мне... вот так, хорошо... осторожно...ещё...

Сделала всё сама.

Петя взорвался почти сразу, как только вошёл в неё.

Она удивлённо приподняла голову: Тю-ю-ю... што, всё?! Блять, дебил, ты што ТУДА кончил? Пидарас, блять, нахуя ты это сделал?! Сука...

Она резко одёрнулась, раздражённо достала из сумочки влажную салфетку и сняла куртку. На, подержи, бля. Стянув до пяток джинсы, она присела на корточки к нему лицом, будто его здесь и не было, и стала ковыряться у себя там, выуживая на салфетку Петину сперму. Брезгливо откинула  в сторону, оделась, закинула в рот жевательную резинку, достала мобильник и деловито набрала номер. Алло, Машка? Ну всё, ****ец, проспорила, Луи Витон мой. А то... ха-га... Да, здесь, со мной. Так, а ну иди сюда, - поддела  оледеневшего Петю коготком за пуговицу, - на, скажи чё-нить,- приложила ему к уху мобильник. - Ал-лё... - Ну чё? Тока прикинь, этот долбоёб мне прям туда кончил! Идиот, бля. Не хватало мне ещё залететь. Та не, ты чё, *** с мизинец, чмо, да. Ага. Ну ладно, давай, позже наберу.

         *

Домой добрался за полночь. Мама не спала. Даже  не ложилась. Что-то случилось? Ты что, пьяный?! Почему ты весь грязный?! Кто тебя...? Что произошло, Петя?!
Да нет, мам, всё нормально, только сейчас не надо, пожалуйста, иди спать.
Она ещё хотела спросить, что с голосом, но не стала.

Петя зашёл в ванную.

Мама так и не сомкнула глаз. Утром, идя ставить чайник, она в испуге остановилась у закрытой двери. В ванной продолжала журчать вода, слышалось энергичное трение мочалки и неестественно бодрый Петин голос, мурлыкающий какую-то детскую весёлую песенку.