Если легок как дым

Ч.первая.

Когда из тела исходит Дух, оно становится мертвой материей: мы ошеломленно падаем на колени перед трупом и целуем ему руки, но того, кого мы знали, здесь больше нет: только безжизненное сплетение конечностей да болтающаяся голова. Если тот, кого мы любим, умирает, все кроме биения его сердца теряет важность, и мы молим богов о том, чтобы он выжил и становимся счастливы его дыханием так, что не передать: нет ничего сильнее момента, когда мы замечаем, как в глазах улетающего из нашего мира появляется живой блеск: он остался с нами. Как за своим ребенком, затаив дыхание, мы наблюдаем за больным, как он вышевеливает губами слова, а после, оторвавшись от постели, пробует совершать робкие шаги. Если же мы сами мертвы внутри, то стесняясь, просим Бога забрать скорее нашего умирающего, «ради его же блага». В нас попросту исчезает вера или мы признали смерть, не знаю.

Когда из мира изойдет Дух, мы потеряем наш внутренний Огонь. Это значит, что нам перестало хватать воздуха для горения. Что с нами станет, и что мы будем делать, когда Дух окончательно нас покинет? Как сможет быть здесь небо, если мы выбрали землю наших иллюзий? Как сможет существовать свет, если перекрыть костру доступ к воздуху?

Что произошло с нашим миром, когда стало нечем дышать? Он одряхлел: усох, сморщился, опустился и придумал себе бесконечные костыли, мешающие принять и осознать свое старение, расстаться с грузом прошлого и трансформироваться, выйти вне.

В наших сенсорных телефонах и кредитных картах нет воздуха. Его нет в наших квартирах, сборищах и храмах, как нет его и в наших знакомых, в нашем сексе и в наших зрелищах. Есть тень улыбки, а есть след от подошвы сапога, и это разные вещи. Здесь сохранились свои дети, свои невинные и жаворонки, но какой от них будет толк, когда все наши электронные монстры превратятся в орудия саморазрушения?

Те маленькие звери, созданные и призванные нами, инструменты, из которых мы соорудили костыли и подпорки нашему жалкому миру: деньги, компьютеры, правительства, религии - в них нет ничего дурного, но мы не подружились с ними, не сумели верно себя поставить, найти с ними общий язык. А нужны ли они нам были? Поймите, чему мы их научили.

Крошечные, суетливые идеи и спокойная, всегда глубокая, материя: с зари человечества они хотели быть друг в друге и направлены они на служение человеку. Они прекрасны в своей невинности, за что мы сотворили из них монстров?

Огромное количество всего. Но что это за все? Возможность поехать «на отдых»(от чего мы устали?) в теплую страну? Возможность отправиться за покупками в супермаркет? Возможность вечером завалиться перед ящиком? Возможность выбрать тариф по вкусу и круг общения по параметрам? Это возможности большой жопы. Мало кто рад удаче заснуть вечером в своей постели, зато каждый подставляет шею петле бесполезностей. Банально, да, но почему-то никто не сопротивляется. Огромное количество всего. Что из этого выходит? Почему все стали такими старыми и одуревшими? Какой-то жуткий вселенский маразм.

Вес давит, петля затягивается, алкающий зев, углубляясь, пожирает сам себя, наши желудочные души покрываются язвами от тех ядов, которыми мы их заправляем. Мы съедим всех птиц, и не останется ничего кроме безмерной тяжести придуманных обязанностей, ничего кроме предвиденного будущего. Каждому из нас не хватает запала, чтобы спросить: «На кой мне это надо?». Мы ищем смерти, мы всю жизнь ждем смерти.

В этой Вселенной: в любом ее месте, даже самом темном, может порой вспыхнуть какое-то неуловимое движение. Оно промелькнет и в аду христиан, и в нашем бессмысленном городском аду, где в центре торгового комплекса может лететь по катку, расправив руки, стройная девчонка, и это не слишком бросается в глаза, да там, может, толком ничего и нет. Но вот тот момент, когда молодой режиссер побежит под обстрелом с камерой в руке — это нечто намного более прямое, и будет понятно всем, кто еще жив.

Личный Рай человека — это очень  просто, а когда в перспективе нашей персональной радуги маячат чудовища, что мы делаем?

Чем нужно было думать, чтобы загнать себя в информационную сеть телеграфов, телефонов, телевидения, интернета? Да ничем, собственно, и не нужно было, это неоправдавшиеся не ожидания. Меня волнует, сколько мне написали новых комментариев мои кретины и как поживает мой счастливый фермер, надавить кнопку и посмотреть шоу, а у другого нет ног, а кого-то еще расстреливают в Ливии или Китае вместе с его семьей. Ни всплеска, ни отзвука. Разве мы — это не звук? Но что с ним, и что с него за толк? Если здесь и осталась радость, то это радость смеющихся умирающих каннибалов. Этот мир испортился.

Чем нужно было думать, чтобы так углубиться, так ввернуться в ту тяжесть, что больше не стоит и минуты нашей жизни? Принцип емкостного сенсорного экрана. Прикасаясь к его поверхности, вы становитесь конденсатором. Вы понимаете, до чего сложна и наворочена эта хрень, но в чем ее смысл? Что за насмешка? Нас правда так затягивает подглядывание за миром атома и его поведением? Мы путаемся: отрицаем волшебство Бытия и собственное, но подчиняемся магии вещей, науки, медицины — чего угодно. Может быть, это интересно, но зачем для этого предавать свой мир забытью, и зачем нам все то, чему мы научились благодаря нашему извращенному любопытству? Мы вуайеристы вещей? В школах нас учили каким-то странным знаниям, но для нас была реальна школа и ее пространство, люди, взаимодействия - не строчки из учебников. И дело не в науках, в них нет ничего дурного, это весь наш мир стал ареной какого-то странного помешательства  и безудержного пьянства, мы постоянно чем-то отравлены и довольны. Видимо, нужно, чтобы взбунтовались невидимые и неосязамые почки, печень и мозг человечества.

Если земля в ее нынешнем виде погибнет, то люди будущего смогут сказать: «да, наши предки умели тратить время, это они делали хорошо.» Из всего, что здесь имеет толк, я вижу только стихи и нашу водку, но первым не спасешь, а вторым не взлетишь.

Когда материя окончательно вытеснит Дух, Он обернется всеочищающим огнем. До сих пор каждой ночи на смену приходил рассвет, но ведь мы живем в новом времени, нас семь миллиардов людей и у нас есть семьдесят семь миллиардов машин. Уже не только городам или нациям, а всему тому шарику, на котором мы жили, дышали и пели, может прийти конец, тому комку глины, который дал вырасти дыханию жизни и предметности. Первые обезьяньи палочки, а после кирпичи, копья и перья сами ложились в наши неуклюжие лапы, обучая обращаться с формами, но ружья и банкноты мы смастерили позже, когда совершенно забылись своей запустелой гордостью и позволили темным рукам залезть в наши души. Мы выбрали убить все или умереть еще во времена Древнего Рима. Первооткрыватель бумаги не знал, что из-за него деревья будут превращать в желтую прессу. Альфред Нобель, славный парень, был потрясен, когда его брата и тысячи других людей убило его собственное изобретение. Царь-бомба, Карибский залив и четыре осечки, и еще тысяча видов оружия, которое наворотили после. Создать безмозглого голема и возложить всю ответственность за сущее и будущее на кучку ублюдков и хрупкие микросхемы, в суть, пользу и радость которых мы так и не вникли, одержимые нашей слабостью, нашей глупостью, мы позволили испуганным жадным хищникам завладеть нашей свободой. Они и не моргнут, если решат убить нас всех ради своего мизерного мира мишуровой власти. Как мыслят гоблины? Может быть, их ведет зло, но абстрактного зла не существует, за ним стоит нечто иное. И потом, каждый самый опустившийся человек — это всегда в первую очередь либо напуганный, либо избалованный ребенок, проблема в людях, но не на кого возложить вину. Мы имеем право кинуть камень только в себя, хотя никто ничего не запрещает. Все это не важно, но:

Подумайте сами, у нас мало времени(и даже если мы не чувствуем приближающуюся грозу, мы никогда не знаем, сколько нам осталось), и мы уже не можем и не хотим ничего менять, нам комфортно и хочется себя удавить одновременно. Может быть, единственное, что доступно каждому отдельному человеку Земли - это постараться быть адекватным, когда прийдет его время, но и это неуловимо. Просто когда наступает конец, человек либо знает, что ему делать, это правда из правд, либо он неадекватен и сходит с ума. Так молнии озаряют ночное небо, так мученики воздвигаются на крест или становятся к стене, отказываясь принять то, что претит самой структуре их бытия, жертвуя всем земным ради неназываемого, но пока мир не взорвался, мы еще ловим лицом последние отблески вечернего солнца, не обращая внимания на подступающий холод. Нам есть что терять, но и нечего одновременно.

Можно продолжать быть адекватным этому миру с его жратвой, сексом, наркотиками, социальными сетями, социальными заморочками, разговорами, с полным безразличием ко всему происходящему, с полным безразличием к самому себе, с чудовищной концентрацией на себе. Это значит, что тело победило, победила усталость и ночь первой клетки, живущей в каждом из нас.  Здесь очень мало людей, адекватных другому воздуху, дуновения нового ветра становятся неровными, судороги усиливаются, не оступиться труднее, но и победы радостнее, и их все легче заметить внимательному глазу, и здесь важно не то, что ты будешь делать, тебе чаще всего ничего не остается, важно только то, что ты приближаешься к границе смыслов, может быть, в первый раз за всю историю человечества. Тебя могут убить, пытать, ты можешь шляться без пристанища или даже прятаться дома весь свой век, это не меняет ничего. Новое пламя горит только в новом воздухе, и чем ярче пламя, тем сильнее окажется приток свежего воздуха. А пока мы гаснем один за другим.

Что мы делали всю жизнь? Вот мы сидим с нашими паровозиками и кубиками на полу, и нам еще ничего не нужно кроме себя и всего на свете. Мы активно вступаем в контакт с тем, что нас окружает, даже если мы аутичны. Для нас нет ничего, что не было бы нами, и «запах молока, и мамин смех»: мы впитываем все, мы еще очень слабы на поверхности, но в нас столько же сил для роста и столько потаенной любви, сколько в новой звезде, «на небе то же, что и на земле». Но нам уже четыре тысячи лет, и мы состарились. Первый появившийся на земле желудь был страстен и юн в сравнении с теми, кто оставался в заброшенной роще и ему было тяжело приспособиться к новой среде, но хотя он был всего лишь слабым маленьким орешком, он сумел выжить и вырос в прекрасное стройное дерево. Дерево одряхлело, потеряло силу, высохло и его обрушило легким дуновением ветра, но оставило после себя плоды. Новым желудям — новый мир, все старое сгинет, как бы нам ни хотелось обратного. Глупо думать, что конец человека - это конец всего, как глупо и полагать, что мы одни во вселенной. Мы все — маленькие зернышки старого дерева в огромном лесу, и рухнет оно или нет, от нас почти не зависит, там другая проблема. И если у нас не получится найти подходящее место для роста, то погибнем и позабудем все кроме ощущения невыносимого и отправимся в какое-то другое пространство, в те повторения, из которых не смогли выйти в этом мире. Мы побоялись осознать себя лодочкой на волнах, ошибочно полагая, что вода — это всегда буря, и мы уйдем на дно моря. Но у воды есть место и для тихой речной рыбалки, и для океанской бури — для всего. Мы же зажмуриваем глаза, и настолько боимся, и настолько соскучились без непогоды, нас так задрал штиль, что все сердца здесь призывают морское безумие, не желая, впрочем, промочить обувь.

Когда мы перестаем быть желудями, мы слезаем с наших горшков, откладываем в сторону игрушки и почти забываем себя, потому что выросли, и вот мы уже ходим в школу, защищаемся от других членов стаи, или чаще становимся ее частью, в любом случае становимся ее частью, нужно что-то титаническое, чтобы уже тогда захотелось вырваться из круга повторений. Именно в школе мы учимся всю жизнь блуждать в сторону миража, обманчивого маячка, прикрывая глаза рукой от света Солнца. Но Солнце уходит, а мы так и не успели до него долететь, мы почему-то испугались, что спалим крылья, как Икар, и этот страх неудачи осел в нас навсегда, хоть мы и знаем, что ТАМ бояться нечего. Существует грустное, а страха нет, мы не боимся, этим заняты какие-то другие вещи в нас. Мне грустно, что я когда-нибудь всех забуду, но это не страх.

А когда мы завершаем «обучение жизни», мы приступаем к обязанностям. Большая часть из нас отправляется на работу, и все чаще и чаще мы вживаемся в совершенно бессмысленную пахотьбу за деньги, и из нашей пашни произрастает то, что вызывает у нас усталость, а если бы мы пригляделись внимательней, то у нас на загривке шерсть бы поднялась дыбом. Тогда, если мы сохраняем честность перед собой, мы смотрим вниз и видим, что наши ноги давно оканчиваются копытцами. Цок-цок, «бе» да «му». Может быть, честность перед собой — это одна из самых важных вещей на всем белом свете, она предоставляет шанс увидеть свои лапы, и соскоблив наросшие мозоли, вернуть чувствительность.

А еще наши жизни приятно разнообразят разные крутые вещи. Вот мы берем в кредит айфон, а вот смотрим увлекательную фантастику, а вот пялимся с вожделением на красивую задницу, и иногда нам везет оказаться на ком-то или под кем-то, смешно пуча глаза, после чего мы быстро засыпаем беспокойными дремами, в которых нас еще с крокодиловых времен преследуют смутные образы венерических заболеваний и механизмов откладывания яиц. Вообще, секс без чего-либо еще вылезает там, где исчезает Дух. Это не плохо, это просто животное, земное, оно лишается смысла, и мы начинаем придумывать разные странные вещи, мы даже делаем вид, что влюбляемся, когда уже пусты и просто хотим трахаться. Мы путаемся в самых простых вещах. Нельзя найти смысл там, где его нет для нас. Он там есть для кого-то или чего-то другого.

Но практически ни для кого это совершенно не имеет значения. Проходит время, которого, как оказывается, и не было никогда, и вот мы уже звоним и заказываем себе гроб. Или чаще нам заказывают. Или мы заказываем его своим детям и друзьям.

Мы подметили структуры логики жизни и привязались к ним, но в мультиреальности нет нашей логики и не присутствует явного нам прямого движения, оно становится явлено тогда, когда приходит время и только тогда. Здесь нам никак не поймать границы смыслов, мы знаем, что это мозаика, но не можем ее собрать. Мы переносимся из состояния в состояние, переползаем из пространства в пространство, перепрыгиваем из сна в сон: вот мы идем по улице, а вот мы едем в метро, а вот мы играем на гитаре, а вот мы углубились в мысли, а вот к нам лезет в голову какая-то гадость, а вот мы пытаемся избавиться от настырных родичей, а вот листья опадают за окном, и окно все белое и с белым же подоконником, а вот мы боимся, а вот — библия, а вот — буддизм, а вот мы — только память, вот мы — секс, а вот мы - боль. Почему мы решили, что все это — мы? Как мы позволили всему подряд стать нами настолько глубоко, нужно же было выбирать и чувствовать? На дом пришлите двух Олесей и пиццу — вот привычки современного мира, и еще странная неловкость. У нас же всегда был шанс что-то сделать или уйти. Мы оставили себе все и теперь выжимаем из него последние капли. Нельзя вечно получать только ласку и пользоваться, когда-то даже самому слабому прийдется встать в полный рост и обнаружить себя гигантом. Мы об этом забыли.

Мы не помним, может быть, самого главного — чего мы хотим, и зачем мы здесь оказались. Я знаю, что мне не надо трахать слона, чтобы развратный пьяный слон позвонил мне в три часа ночи в домофон. А что мне надо? Умудриться вспомнить, что надо - это, может быть, самое важное в этом мире.

****

Я не умею хорошо говорить и писать, и вообще мало что понимаю в этом мире, и сам привязался к огромному количеству вещей, но где-то внутри каждого из нас есть маленький последний огонь, который никогда не уходит и переходит из жизни в жизнь. Пламя, которое озаряет любой мрак. То, что остается с тобой и в дикой оргии, и в стенах тюремной камеры за ночь перед расстрелом, и даже в кинжале Брута. То, что может скрываться за предельной тупостью и усталостью, но никогда не прячется и не отворачивается. Иногда его просто остается очень мало. А когда пора уходить, оно является всей силой экзистенциального переживания, доступного нам. Ведь когда мы сидим на месте, оно обрушивается на нас и пробуждает всей своей мощью. Бог может проявлять не только красоту, но и ужас.

У нас нет ничего кроме веры, интуиции и желания вырваться. Но в то же время у нас есть психи, семь миллиардов психов, которые когда-нибудь, и возможно, скоро тронутся окончательно и рудник, в который мы превратили наш общий дом — пристанище и колыбель духов, людей, коров, кошек, деревьев и микробов. Я никогда не хотел жить в руднике или таскать его с собой, так почему же я стал обессиленной черепахой? Я все больше и больше погружаюсь на дно за новыми сокровищами, но они у меня давно есть, а то, чего нет, стоило было искать где-то в другом месте, и на дне рудника меня ждет соленая магма. «Ты не знал», - говорит мое оправдание. «Врешь», - говорит что-то внутри. «Ты ни в чем не виноват», - говорит Мать: «ты просто заблудился и засиделся дома, мой блудный сын, я люблю тебя».

Диван — это диван. На нем сидят. Можно спать и на полу, и на земле, но диван — это место для сна. Это диван. Стакан — это стакан. Из него можно пить воду, а можно — водку. Стакан нам действительно был нужен. А зачем нам все это? Зачем нам нужен «бизнес-ланч лапша» и в банке паштет из гусиной печени, которой там нет, но где-то гусей все-таки режут тоннами, жизнями, зачем нам ружья, «ну, помилуйте, ну, в кого вы там будете стрелять?», зачем нам интернет, в который мы всрали наши последние надежды, зачем, скажите, кому в здравом уме, какому чистому сердцу может быть нужно тупое телевизионное шоу или ****ские новости? Есть здесь люди, которым это правда нужно? Здесь есть люди, которые могут жить без воздуха? Мы думаем о деньгах и любовниках, топчемся, переминая ноги, у себя в парадных, с сигаретами в руках, с пустыми глазами, с пустыми речами, иногда у кого-то в руках появляется бутылка для гашиша, у кого-то на столе — дешевое пойло, реже дорогое, в носу — порошок, в вене — шприц, в голове — дурь, в жизни - привычки. Мы возвращаемся в наши квартиры и смотрим видео в интернете. Одни люди не знают, как им выжить, другие — что им делать со своим временем. Поэтому то, что должно произойти, случится рано или поздно. Зачем нам все дары природы, если мы по-прежнему жрем, ждем и чешемся, не зная, куда себя деть? Мы не смогли придумать, что со всем этим сделать, и мы себя убьем.

Мне не нужно думать, когда ко мне на колени запрыгивает мой полосатый кот. Я не прогоняю его и глажу. Он расправляет хвост, подходит ко мне и хочет, чтобы его пустили на ручки. Это, может быть, из того немногого, что у меня здесь еще есть, все остальное пробивается изнутри, там нет этого времени.

Мы не справляемся. Мы не можем стать честными сами с собой.

Когда все это закончится, когда мир взорвется, что мы будем делать? Неважно, начнется через три месяца новая, третья по счету мировая война, вызванная финансовым беспределом в мире, растущей конкуренцией между странами и всеобщей системой кредитов или земля сама подымется на дыбы?

Когда люди останутся наедине со своей реальностью, а когда-нибудь это произойдет, они будут ходить и не знать, куда им деться.

Те, кому «не повезет» умереть, будут стоять на коленях перед умирающим миром и вот это почему-то станет важным одинаково для всех. Здесь нельзя остаться в стороне, из этого невозможно проснуться, нельзя убежать.

Где в пустыне для умирающего от жажды место бессмысленным телефонным разговорам? Какое место в мире человека, завязшего обеими ногами в болоте, занимают его долгосрочные планы на жизнь, и нет рядом руки, которая смогла бы нас выдернуть. Мы все скоро станем похожи на барона Мюнгхаузена, тянущего себя за волосы. Какой «долгой счастливой жизни» мы искали?

Наши привычки, наши уютные дома и вырванные у мира пространства, все наши узы меркнут перед тем, что нам действительно было нужно, когда мы сюда пришли. И если мы отказываемся искать это, мы призываем его по-другому. Если мы обессилены нашей болью, мы просим прекращения мучений. Мы хотим освободить место для того, что прийдет после. Но получится ли у него прийти или мы утащим за собой все в могилу?

Может быть, самое правильное — это то, чего меньше всего хочется.

Это же неуловимая мозаика, и мы не справляемся. Мы несознательны, нас беспокоят только крохотные повторяющиеся элементы, наши привязки, которые мы не можем вычленить из общей массы. Микроскопические события, имеющие катастрофические последствия. Цепочка пройденных моментов: мы дорожим ей больше, чем собой, вся наша проблема в том, что мы знаем куда идти, но не видим, а когда и видим, чего-то внутри нас не хватает для того, чтобы сделать всего один маленький шаг — самый сложный и самый страшный. А потом уже поздно.

Как так получилось, что мы построили наши заводы, наши границы, потребление ради потребления, руководство ради безопасности, выродившееся в тиранию и коллективное штампование: как мы позволили признать за кем-то право утверждать свое владение нашим общим небом и нашей общей землей, которые никогда никому и не принадлежали, но давали нам все? Мы продали это за долю в пироге, это наши тридцать сребренников. Только наши жалкие желания владеть маленькими уютными домами, женщинами, мужчинами и прелыми удовольствиями, и страх все это потерять и позволило: мы попросту привязались к нашим тапочкам. Это несознательность. Даже не слабость, просто безумие этого мира. Бред жизни: кто-то лежит, как мертвец, кто-то бежит, как дурак, а кто-то прыг-скок носится с кочки на кочку. А еще есть гоблины.


"Если труден твой путь,
То тебя заберут куда-нибудь"

Если бы мы знали, видели, чувствовали, как прямо сейчас гибнут другие люди, как расстреливают в настоящий момент каких-то чуждых нам негров или арабов, мы бы смогли спокойно есть, пить, спать, трахаться? Если бы мы стояли рядом. Если бы нам хотя бы было дело до себя. Разве мы могли бы проводить свое время в том, в чем проводим его сейчас? Ни звона, ни всплеска. Крик с трудом рождается в пересохшей гортани, мы хрипим мертвым сипом, но звучать и звать уже не можем, и если не сможем совершить свой первый вдох в новом мире, то на этот отчаянный больной зов прийдет соответствующее исцеление. Блаженны нищие духом. Необходимо дойти до предела, чтобы врата открылись, тогда окажется, что это было самое простое и самое легкое движение, маленький шаг, заработанный жертвами нашей крови, того живого сока, что плескался в упругой, вибрирующей полости первой клетки, рожденной на земле от земли и неба. Мы профукали(ненавижу это слово) божественный замысел, а ведь мы и есть он, и если Дух слабеет, то и мы слабеем.

Нет времени сидеть на месте, но мы можем только искать очищения внутри себя и пытаться успеть в своем внутреннем хаосе все расставить на верные места. Любовь — глубочайший замысел Творца, и ничего кроме нее нет. Что мы заберем с собой в яму? Мы забудем все, и все повторится.

Те люди, которых я знаю, кто не зачахнет, те сойдут с ума, у них поедет крыша. Все, с кем я сталкиваюсь, неосознанно тянутся к смерти. Кто-то просто хочет лечь и умереть, а кто-то — забрать с собой десяток жизней и застрелиться, но все этого боятся и пытаются оттянуть, спрятать голову в песок, прикрываясь пофигизмом или моралью. И когда голову вытолкнет на поверхность ударная волна, и вокруг окажется голая пустыня, один действительно ляжет и умрет, а другой схватит вилы и вилку.

Нам не хватило, видимо, Лениградской блокады, когда умирающие от голода и холода становились упырями и принимались охотиться на человечину. Нам, видимо, не хватило изнасилованных собаками женщин Чили. Нам не хватило рабства, не хватило чужой боли. Видимо, бог войны давно обращал на нас свой гнев. Нам плевать на то, что было и на то, что есть, пока нас не трогают.

Если вы узнаете, что через девяносто дней начнется конец мира, если вы узнаете, что через полчаса превратитесь в радиоактивную пыль, если провалится вся столь реальная для вас информационная сеть, и до вас дойдут слухи, что в пыль уже превратилась Москва или Нью-Йорк, или Пекин со всеми их обитателями, и вы — могикане, которым предстоят вечные скитания, если вы обнаружите, что все окончательно слетело с катушек, станете ли вы последними романтиками планеты Земля? Нет больше ни лестниц с сигаретами, ни интернетов, ни википедии, ни ночных клубов, ни рек, ни тротуаров, ни деревень, ни лесов, ни памятников, десятилетиями есть только выжженная пустыня и, может быть, легенда о земле обетованной. И даже если все обойдется, погрузитесь в этот мир, представьте, что потеряли все: оно того стоит. Что вы будете делать? Выживать? По кайфу, наверное. Если это случится, мы получим то, чего хотели. Разве это надо?

Чтобы жить Жизнью, надо, наверное, не выживать, а доверять. Людям невозможно доверять, их можно узнать, хотя и это не отменит ошибок, растениям невозможно доверять, они как бы просто есть, нельзя довериться и горе, она стоит здесь миллион веков, и не для нас, и времени, в котором мы притворяемся, что разбираемся, а оно на самом деле просто не укладывается в рамки нашего понимания, но всему этому вместе и каждому по отдельности довериться можно, для этого только нужно заглянуть вглубь себя. Это и есть то, что ведет нас по Пути: есть дороги, а есть Путь. Мы должны научиться доверять, и у нас есть когти не просто так, они могут быть нужны, чтобы защищать слабых, но для себя достойнее стать открытым всему так, чтобы только Провидение решало, когда тебя убить.

Если вокруг тебя есть кишащая масса, но ты одинок и не находишь ничего, остается только обратиться к тому, что ты не видишь. Мы все это знаем.

Иллюзии когда-нибудь заканчиваются, закончатся и человеческие плутания.

Что за радость звучит во мне, когда я ощущаю возможность гибели — радость смерти или веры в новое рождение? Смерти нет, не может быть небытия, но есть усталость, и она пройдет.
Какая печаль всю жизнь звучала во мне за катящийся к чертям мир, за тех, кто хотел вырваться и провалился и за тех, кто не дойдет до Страны Смысла. Возможно, мы приближаемся к ключевому моменту человечества, как бы там ни было, это странная пора.

Мне стыдно перед моими кошками за то, что они могут погибнуть из-за меня и из-за таких, как я. В чем виноваты растения и песни, и облака? Они не смогут больше расти и звучать, и летать, луч света не промелькнет в грозовые тучи навсегда ночного неба, в горение и гниение мертвой груди земли. Сколько миллиардов лет ее сердце бьется ради нас — это же одно короткое биение!
Что мы позволим с этим сделать? Все наши маленькие истории сгинут. Никто больше бережно не достанет груду пыльных манускриптов из старых ящиков — не будет ни ящиков, ни интересующихся.

Мы не сможем принести в жертву ничего кроме своего безумия, когда станет уже слишком поздно. А что мы готовы принести в жертву сейчас? Нам необходимо отказаться от всего, чтобы этот мир стал легким. Вы готовы к этому? Увидеть мир, в котором больше не нужна иллюзия опоры, но есть Свет и Путешествие. И оторвавшись, шагнуть туда, где нас давно ждут и тревожатся? Мы все ищем Мать и Дом, мы все хотим вернуться тихой ночью или радостным днем, но жаждем вывернуться, а в реальности где-то есть один мальчик в лодочке, бросаемой волнами бушующего моря и толпа засранцев в гамаках, своими раскачивающимися тушами вызывающих ураган.

Мне не нравится этот мир, но я безумно его люблю. Я мало где был, и, как мне казалось, редко видел что-то стоящее, но и это немало, а потом, и не важно, что проглядел. В чуждом мне мире человеческого бреда я нашел свой собственный: сидеть и пялиться целыми днями в окно, за которым когда-то ели людей, а сейчас кирпичная стена с бутафорской колючей проволокой, и из-за них высовывается здание химзавода с расположенными в нем офисами. Иногда я замечал, как солнышко отражается от окон дома напротив и стройную башенку на углу проспекта, и таинственное окошко на крыше завода. И пока я смотрел и не понимал, пока мы все блуждали в потемках среди ясного дня, краски начали сгущаться — ДУШНО, ДУШНО, ДУШНО

Мы нацепили на морду розовые очки. Мы призвали в этот мир туалетную бумагу с запахом лаванды и жасмина, которую почему-то стыдливо прячем водой в наших канализациях. Но когда ты идешь по улице, и у тебя расстроен живот, как никогда в жизни, то нет ни твоей мамы, ни твоей папы, а есть жуткая боль, раздирающая кишки и то, что лезет наружу. Это и есть наша реальность. А что еще мы стараемся спрятать так же?

Забыв, где наш дом, мы остались жить с людьми и вещами, от которых устали. Птицы улетают из гнезда и меняют горизонты, а мы зацепились в своем прямоугольнике - и все, хочется распрощаться ведь, хочется обрести перспективу, но что-то не позволяет, мир нам сопротивляется. С такой тяжестью врата рая так и останутся для всей земли овалом угольного ушка. Иногда мы расстаемся или сбегаем, но тут же находим новую привязанность, либо холодеем и остаемся одни. В сердце же не бывает таких долгих ритмов.

Неужели мы совсем с ума сошли? Что заставляет нас каждый раз заново совать руки в огонь, до потери удивления о том, почему огонь жжется. Рано или поздно мясо на наших пальцах обуглится.

Тело всегда заботится, но хочет умереть. Наши клетки суицидальны от собственной усталости, они делятся и делятся и выживают много миллионов лет, копя беспредельную тяжесть. Все, что поддерживает и возвышает из тьмы эту сложнейшую структуру - наш Дух. Тело хочет умереть, развалиться на первичные составляющие, Дух не дает ему этого сделать. Мы знаем, как Дух покидает тело отдельного человека, иногда еще при жизни, но чаще после смерти, как Дух покидал раньше целые страны и виды, почему мы не можем рассмотреть то, что происходит повсюду?

Одни ангелы радуются возможности указать, другие — приютить, а третьи счастливы твоим падениям. Одни люди бьют, другие гладят по голове, третьи проходят мимо. Все взаимосвязано, все нам о чем-то напоминает, заставляет двигаться. Мы всегда посередине борьбы между светом и тенью. Мы — это то, что оживотворяет материю, но мы — и тело. Мы — искорки посреди хаоса,  Бог, «вспоминающий сам себя», сила, играющая сама с собой. Это огонь, рожденный небом и землей. Глупо отрицать в себе Бога или засовывать его в рамки смешных законов, Иисус был замечательный парень, Будда был замечательный пофигист, Мухаммед был вдохновенный пророк и безграмотный пастух, и у них был Бог внутри, а не где-то еще, и Его там было много. Я не могу себе представить Ешуа, в страхе слезающего с креста и бегущего к своему джипу вместе с Машей, еще Машей, Петей и Андрюшей, чтобы умчаться из Иерасулима, который через полчаса накроет ядерным ударом, в политически индифферентную Палестину.

Сильным и слабым, умным и глупым, маленьким и большим: всему дана возможность существовать.

И где-то внутри старой толстой женщины по яркому лугу носится со своими младшими братьями-собаками маленькая девчонка-егоза. Что мы все будем делать, когда окажется, что любые пространства луговых собачек и сурков исчезнут, как мы схватимся за голову, когда поймем, что этого здесь нет, что мы заходим в дома, а в них пусто, звуки покинули города и дороги. Все, чем мы были — уход от себя, отступление от своей сути. Так наша сила возвратит движение.

То, что заставляло нас сидеть и не делать ничего — что это? Что заставляло копаться в песке и выдумывать то, чего нет? Если хочется пить, надо искать ручей или пресекать источник жажды, а мы выстроили шалаши у реки, ссали в нее, бросали в нее наши трупы и теперь пьем жуткую воду. Когда-нибудь мы поймем, что жизнь здесь не будет продолжаться вечно, что шанс всегда очень маленький, на то он и шанс, что весь тот мусор, который мы выдыхали, создал ту углекислую чушь, которой мы дышим.

Мы можем расстаться со всей тяжестью, которая нас давит. Но это ведь не просто взять и сбежать,  мы очень сильно запутались. Нельзя легким движением разрубить те узлы, в которых мы зачем-то залипли, нельзя разрубить собственное сердце, сбежать — это последний вариант. Есть время для бегства и время взлететь буревестником. Испытание Духом — это не то, что требует слов, это то, что здесь есть самое простое.

Мы все можем почувствовать себя. Это несложно. Это то, из чего мы все произрастаем, то, что не оставляет ни на секунду и наделяет смыслом всю цепочку мучений морских глубин, сумасшедшая цифра существ от первоклетки через динозавров к человеку и тьме ныне живущих видов, о которых мы не думаем. Это то, к чему мы всегда можем обратиться, то, что мы можем почувствовать. Где бы мы ни были, кем бы мы ни были, мы все — едины, и внутри каждого дорога, по которой мы идем и поем, а еще глубже — место, которое мы зачем-то покинули.

Мы сейчас будем пить с Олей пиво, слушать Федорова и Марка Рибо, и какой-то частью мы окажемся там, откуда приходит этот безумный ритм. Мне очень сложно это понять, но может быть, "Огонь" Ленечки Федорова важнее всех моих слов и меня самого, вас всех, да и много чего еще.

Спасибо всем. Я не жалею ни о чем, я счастлив, что у меня были Юра, Женечка, Сатпрем, мои родные, мои коты, наша собака Хан и все, кто меня поддерживал и мешал мне, так или иначе в этой жизни и в прошлом: люди, звери, цветы, музыка, книги, трансцендентное и неназываемое, всех мне не увидеть, не охватить и не перечислить. Простите меня, пожалуйста, за все, что требует прощения, а я отпускаю все свои обиды и привязанности.

Девушки поют.


Ч.три.

Мы выкинули бездарнейшую трель, когда приняли как факт тот мир, в котором из ничего появилось что-то, сжалось, разжалось и превратилось в звезды, планеты, атмосферы, жизнь, людей. Нам выдумали сушеный мир, в котором все происходит просто так, наши ученые готовы вылезти из кожи вон, выдумавая очередной взгляд на природу материи, времени, пространства, а мы впитываем все это, как губки. Нас с рождения учили терять смысл.

Пять тысяч лет назад для купца звон монет был абсолютно новым явлением и доставлял радость. Появлялось то, что даровало время не только на отдых и выживание. Животное впервые за много миллиардов лет смогло вздохнуть свободнее, мы отделились от нашей природы миром идей.

Когда в первый год своей жизни мы лежим и смотрим сквозь прутья наших кроваток на окружающие предметы, мы еще не понимаем их сути, но нам интересно. Мы смотрим, как боги-взрослые подносят кружки к губам и после вытирают рты, подползаем ближе на своих слабых руконожках, чтобы понять эту таинственную штуку, тянем пальчики, чтобы повторить жесты богов, но - бац! - кружка как-то сама роняется, и вот мы смотрим на выражение лица мамы, слушаем странные звуки, которые она издает, волнуемся за нее и удивляемся ее гневу - и вот это воспоминание сохраняется с нами на всю жизнь и предопределяет многие наши поступки.

Клетке не нужно думать, она ползет по своей внутренней плоскости к теплу и свету, и соответствует своей сути, но что-то(что это?) призывает ее меняться и собираться в загадочные структуры-города. И вот уже жираф, и бегемот, и суровый тигр, и ромашка - многранные существа - бегают, резвятся, кушают друг друга или стоят на месте и кушают воздух, землю и солнце.

Атом нельзя принудить вращаться против его закона. Спутать человека намного проще, как найти свое место среди бесконечного людского потока, тянущегося из прошлого в будущее?

Нельзя питаться чужими смыслами, для тебя их нет. Если ты - не актер, то выйдя на сцену, ты займешь место актера. Если ты - не музыкант, то тебе стоило бы сжечь свою гитару или подарить первому встречному ребенку. А если ты - желудь, то ты либо попадешь в свою землю, либо погибнешь, но ты не сможешь превратиться в одуванчик или лебедя. Человека подняло над миром природы, у нас есть крошечный выбор. Нам потребуется бесконечно тонкая простота для того, чтобы найти себя, и в ней нет обезьяньих понятий добра и зла. Если ты родился врачом и сумел им стать, то ты не делаешь добро, а лечишь. Но больше медиков нам нужен воздух.

Каждый из нас, рассмотрев свою жизнь, увидит, какое дерьмо он в себе прячет. Мы уже не можем нестись по улице, прыгая через лужи, радуясь встречному ветру: нам не взлететь, мы стерли свои крылья об песок наших цементных пустынь. Для чего? Рано или поздно, если наш общий поезд еще покоптит небо, мы обзаведемся семьями, детьми, вещами и условностями, и мы потеряем само воспоминание о взлетной полосе. Ради кого мы себя душим? Ради того, что называем "любимым"? Скорее, ради собственной слабости. Нет, бывают, наверное, люди, которые нашли недостающую часть себя, но разве мы все к ним как-то относимся?

Когда мы блуждаем где-то по земле с чужими и нелюбимыми, наша вторая половинка тоже плутает с кем-то, если еще не умерла, и пока мы ее не найдем, окружающих нас людей, миры, пространства понять и полюбить будет бесконечно трудно. А все, что может поддержать нас самих - это Любовь.

Нельзя уйти из дома в другой дом, так мы просто перейдем из комнаты в комнату, нельзя выйти из дома в никуда, "никуда" просто нет. Единственное, что можно сделать - это успеть до смерти прибрать бардак своего внутреннего жилища и выйти в неизвестность. Мы боимся неизвестности, потому что все путаем и многие еще даже не учились(или разучились) толком думать, и в нас самих чего-то катастрофически не хватает для того, чтобы найти свой мир согласно его сути, в кошачьем мяу есть вопрос, но нет проблемы, так же и в мире каждого человека нет проблем, есть нерешенные вопросы. Все проблемы - это то, что мы призвали себе ненужного или то, с чем мы хотим успеть разобраться. А разбираться нужно срочно. Мы можем жить в очень большой и чистой квартире души, но если все наши соседи одновременно заткнут пробками свои ванны и включат воду, то сперва ручьи польются по нашему потолку, а после и весь наш общий дом рассыпется от влаги.

И попадая в пространство души, мы каждый раз возвращаемся обратно в мир бутербродов, телевизора и валокордина. Видимо, мы что-то должны сделать, и нас ведь забирают только тогда, когда шанса не остается.

Можно, наверное, перевернуть душу с ног на голову, что это даст? Если ты по природе не душевный эквилибрист, безумец, то только понимание того, что раньше ты хотя бы твердо стоял на земле да еще боль от удара об землю.

Слова, которые я записываю, сами по себе не имеют никакого смысла. Когда я один или в кругу единомышленников занимаюсь любовью с музыкой, может быть, очень неумело, не остается ничего кроме этого. Слова - это всего лишь та оболочка ума, который понадобился нам для того, чтобы прожить именно такую жизнь и вспомнить себя, открыть в себе и Отца, и Мать, и Творение. Вспомнить звук первого вдоха вселенной и первый вопрос и смысл клетки, родившейся на земле. У каждого вопроса уже есть готовый ответ, нужно только умудриться их совместить. Мы все - тот самый вдох, и тот самый вопрос, бьющийся раз за разом, пока ответ не будет получен для сидящего на берегу моря. Мы - единое целое Поиска. Нам пришлось стать людьми, чтобы суметь это осмыслить. Зачем душа оказалась запертой в клетку, и кто играет на костяной, деревянной, серебряной или пластмассовой - каждому свое - флейте нашего тела?
Что толкает тележку времени и заставляет деревья расти, звезду гореть, а дятла выдалбливать свое дупло: нам сложно оценить масштаб Вселенной.

Бытие - это мультиреальность, в нем есть, вероятно, все на свете кроме смерти. Зачем мы прибыли именно в эту реальность? Это наш безнадежный маленький персонально-коллективный ад с его узами или пространство поиска?

Мы - это плод любви Земли и Неба. Если это не продолжения наших рук, то ни физика, ни йога, ни мастерство владением меча нам не нужны. Может быть, только нарисованная зеленая дверь. Мы - дети, открывающие новые миры. Семечки, прорастающие в новые вселенные.

Некогда мы расстались с нашими животными разумами и влюбились в пространства ума. Мы проводили в объятиях с умом все свое время, радовались нашим общим достижениям, отточили орудия знаний и слов, но когда познали его границы, не смогли соединиться с ним или оставить, мы продолжаем затянувшуюся оргию, надоевшую всем ее пресытившимся и утомившимся участникам. Все сходят с ума от скуки.

Человек остается человеком, пока извлекает из себя то, что ему доступно. Так он может раскрыть свой внутренний Огонь. Когда люди пользуются руками только для того, чтобы закидывать в рот пищу или мастурбировать, а ртом - для того, чтобы обмениваться информацией, они становятся стаей скучающих обезьян, обладающих волей и потенциалом человека. Чтобы понять, кто мы есть, нам стоит осознать себя такими же животными духами, как собаки и волки, только лишь обретшими и извратившими силу мысли.

Если "загорится дом, в котором остались кот и велосипед", мало кто побежит спасать велосипед, он "не живой и не светится", но если мы запутались и не умеем отличить кота от велосипеда, тогда что?

У меня нет времени, я не хочу здесь оставаться вот так, со своим грузом слов: это вряд ли то, что уносит. Моя речь, мои записи путанны и вторичны к мудрости других людей, но надеюсь, что они окажутся кому-то полезными. Я не хочу кому-то понравиться своими мыслями или вызвать усмешку: это мое личное дело. Я беру лист и легко отпускаю его по ветру, может быть, он долетит до кого-то, кому нужно, если не пойдет ко дну массой железа и бетона.

ЧИКИ-ЧИКИ-ЧИКИ-ДА! ТА-ДА-ТА-ТА-ДА!


08.02.2012.