Глава 2

         
            Глава 2

            Матвеев возобновил, заброшенные во время подготовки к выпускным экзаменам, тренировки по самбо. В один из июльских вечеров, Максим вернулся домой из спортивной школы, повесил сумку на вешалку и услышал, что отчим с кем-то оживлённо беседует на кухне. Он знал, что матери нет дома. Татьяна Васильевна уехала в деревню, заболела престарелая тётушка и ей была нужна помощь. Сергей Михайлович решил воспользоваться свободой и пригласил приятеля на рюмку чая. Такое бывало и раньше. Из кухни выплывал сигаретный дым, отчим не курил, и своим гостям курить не позволял. «Что это за особенный гость сегодня» – удивился Максим. По-видимому, мужчины «чаёвничали» уже давно, и гость чересчур освоился. Когда отчим перебирал спиртного, то всегда начинал разговаривать громче обычного. Его слова были слышны отчётливо, а чужой человек бубнил, что-то в ответ. Кажется, гость начинал раздражать хозяина:
            – Вот для чего ты так вырядился, Женя?
            – Это образ дервиша. Нищего по-нашему.
            – Образ. Дервиш! – передразнил Сергей Михайлович, – Какой ты к лешему дервиш? Всё у вас так! А ещё русскими писателями себя величаете. Раньше на Руси юродивые были. Юродивых боялся даже сам царь Иван Грозный. Слово юродивого считалось гласом божьим, не было в этом игры или вранья, им верили. Юродство – образец самоотречения во имя веры от всех благ мирских. Сколько силы духа в людях было, а сейчас пустозвонят все кому не лень. Слушать противно. О справедливости трещат, а сами юлят и приспосабливаются. Одни диссидентов из себя строят, а другие блаженными прикидываются и те и другие врут. Правду сказать кишка тонка. Потому что выгоду для себя ищут. И делают вид, что не замечают того, куда страна катится. Скажешь не так? Чего вырядился?! Раньше бы за такие дела…
            – Что раньше? Хочешь сказать – Сталина на вас нет!
            – При чём здесь Сталин, я про Ивана Грозного.
            Известные исторические личности у отчима всегда были излюбленной темой застольных посиделок. Максим заглянул на кухню, стало любопытно посмотреть на человека, который так взбесил, обычно дружески настроенного Сергея Михайловича. Отчим сидел спиной, а лицом к двери расположился субъект довольно странного вида. Незнакомец был одет в узбекский халат на голое тело, на голове, бритой под «котовского», аляповатым блином красовалась тюбетейка. Несмотря на экзотическое одеяние, мужчина был русский. Собеседники не сразу отреагировали на появление Максима. Гость сосредоточенно слушал хозяина и тут же парировал:
             – Что мне твой Иван пусть и Грозный. Беззаветным поборникам соцреализма, иногда, удаётся говорить правду. Мало нас таких. Наши голоса теряются в огромном хоре лизоблюдов, прославляющих советскую власть. И славят они её совсем не бескорыстно. В этом ты прав, Серёжа. Молчалины блаженствуют на свете! Нос по ветру держат, плотно сомкнув ряды. И тут – бац! Книга, бывшего политического заключенного, Александра Солоницына. Слыхал про такого?
            – Слыхал. И что? Уехал, теперь там вещает. – осторожно заметил Сергей Михайлович.
            Слишком откровенничать с малознакомым человеком не имело смысла, но Приютина ничуть не смущало шапочное знакомство. Хотя, Максиму показалось, что это больше игра на публику.
            – Не скажи. Он правду сказал. Единственный. Не про свои страдания, а правду, ту голую правду про всех. Как есть выложил. Сталина уже в живых нет, а прихлебатели ещё живы. Вот и выперли выскочку из страны. С глаз долой. Кому хочется правду про себя знать.
            – Всё верно, Женя. Себя увидели в героях его рассказов. Я тоже об этом подумал. Себя они узнали. Себя…
            Человек в тюбетейке опустошил стакан и продолжил:
            – Так и есть, Серёжа! – с жаром воскликнул Приютин. –Это встало всем поперёк кадыка. Себя, себя они увидели. Как в зеркале. Они как думали, разоблачили культ личности Сталина и разом отмылись все.
            – Да. А кто доносы строчил? Не Сталин же их писал.
            – А я про что. Дерьмо то у них и закипело. Все эти творческие союзы. Круговая порука. Механизм давно отлажен, живи и радуйся – литературные премии, тиражи, заоблачные гонорары. Даже за откровенное фуфло, между нами говоря. И вдруг является никому не известный выскочка и литературные аристократы почувствовали себя плебеями. Этого ему никогда не простят. Или вот взять Владимира Семёновича. Умер Высоцкий и пусто вдруг стало. У меня сегодня душа болит, Серёга, веришь, нет! Такое чувство, словно кусок сердца оторвали.
            Максим надоело стоять в дверном проёме, он подошёл к столу и взял с тарелки бутерброд с докторской колбасой. Успел откусить, но услышав слова про смерть Высоцкого поперхнулся. Сергей Михайлович постучал ему по спине:
            – Жуёшь на бегу. Садись за стол и ешь по-человечески.
           Но Максим его не слушал, он остолбенел от сногсшибательной новости и недружелюбно покосился на странного человека в халате. Гость не вызывал у него доверия:
            – Как умер? Высоцкий умер?
            – Умер. И все молчат. Какая подлость! Олимпиада у них. Праздник портить не хотят – гость развёл руками.         
            Максим смотрел на загорелые ладони незнакомца, и, всё ещё не веря своим ушам, перевёл взгляд на отчима. Сергей Михайлович утвердительно покачал головой, и наконец представил своего приятеля:
            – Познакомься. Это знаменитый писатель Евгений Приютин. Ты читал его повесть в журнале «Юность». А этот «юноша бледный, со взором горящим» мой сын Максим.
            Приютин слегка прищурил глаза и нарочито манерно поклонился. Человек ошеломивший Максима новостью о смерти Высоцкого, произвёл на него отталкивающее впечатление. Этот фигляр в узбекском халате и есть писатель? Максим удивился, как такому субъекту удалось написать героическую повесть о геологах. Зачем ему понадобился этот дешёвый маскарад. И фамилия у него какая-то фальшивая, прилипчивая. Больше не удостоив Приютина своим вниманием, Максим забрал тарелку с бутербродами и пошёл в свою комнату. Известие о смерти Высоцкого потрясло его. Включил телевизор. Там показывали соревнования гребцов, водный стадион в Крылатском был переполнен. Азартные вопли спортивных болельщиков казались странными и противоестественными. Как же так!? Словно и в самом деле ничего не произошло. За весь вечер ни слова о смерти актёра. Может быть этот Приютин, что-нибудь перепутал? Пьяный бред. Максим дожевал бутерброды и выключил телевизор. Взял с полки кассету с песнями знаменитого барда, вставил в магнитофон. Легендарная хрипотца в голосе исполнителя вызвала щемящее чувство безвозвратной потери. Было слышно, что на кухне отчим продолжал спорить с Приютиным. Как вообще можно спорить в такой день – умер Высоцкий! Как будто рухнуло что-то большое и очень важное. Максим выключил магнитофон и лёг на кровать. Сделалось тоскливо и даже больно. Это была какая-то другая, незнакомая ему боль, не такая как на тренировках после удачного захвата соперника, когда сводило мышцы и ломило суставы. Это была не физическая боль, у него впервые болела и ныла душа. Максим прислушивался к этой особенной боли и тогда его посетила мысль о бренности бытия. Зачем человек вообще живёт, если всё так скоротечно? Высоцкий умер! А он, Максим Матвеев, будет так же ходить на тренировки, чтобы совершенствовать собственное тело и закалять дух. А зачем? В чём цель и ценность жизни? Если в один момент тебя не станет.
            Голоса на кухне сделались глуше. Мужчины окончательно утомили друг друга, и продолжали говорить лишь по инерции. Приютин рассказал анекдот: «Решил Брежнев по стране прокатиться, посмотреть, чем народ живёт. Сидит Леонид Ильич в купе спец-вагона, хорошо ему комфортно, зачем куда-то ехать. И попросил он шторы задернуть, а своему окружению повторять – мы едем-едем-едем. Кто посмеет царю перечить. Так и сделали. Брежнев успокоился, задремал, и думает, как же хорошо мы всё в стране обустроили».
            Сергей Михайлович улыбнулся, больше для приличия. Анекдот был с длинной бородой и с очень недалёким смыслом. Все уже и без того поняли. Страна, действительно, задремала под стук колёс мифического поезда развитого социализма. Приютин тоже не смеялся. Гостя изрядно развезло, и всё же стакан из руки он не выпускал. Намекая хозяину на то, что пора налить. Ходили слухи о непростом характере писателя и Матвеев даже начал опасаться, что мирно завершить застолье не получится. Сергей Михайлович был крепким мужчиной и знал, что в случае чего, скрутит Приютина без особого труда, но не хотелось наделать лишнего шума. Было стыдно перед Максимом. С Приютиным они сошлись случайно. Коллега попросил развлечь столичного гостя после творческой встречи. Сергей Михайлович согласился, думая, что такой сюрприз обрадует пасынка. Общение с писателем не заладилось, Приютин слишком торопливо пил и так же некрасиво закусывал. Был неряшлив, часто курил, стряхивая пепел прямо на пол. Сергею Михайловичу он изрядно надоел и вдруг Приютин как-то грустно посмотрел на него, кажется, даже протрезвел в эту минуту, и произнёс то, чего хозяин дома никак не ожидал услышать:
            – Знаешь, а Советский Союз скоро развалится. Вот помяни моё слово. Строили-строили и ничего-то путного так и не создали.
            – Ну это ты зря. А освоение космоса!
            – Космос. Это, конечно, огромное достижение. Я о людях. Столько дерьма на свете. Недавно вернулся из творческой командировки. С коллегами посетили одну нашу братскую республику. Познакомился там с местной поэтессой. Красивая стерва. Глаза чёрная бездна, а имя нежное как мёд – Лейла. У нас с ней бурный роман закрутился. Я от неожиданности совсем голову потерял, так втюрился в эту восточную гетеру, что даже хотел Люську свою бросить ради неё. В конце командировки, по всей форме, сделал предложение руки и сердца. Букет роз и всё такое, чтобы красиво было. Она меня на смех подняла.
            – Почему? – скорее для проформы, чем из интереса спросил Матвеев.
            – Говорит, творчество для неё лишь возможность общаться с разными людьми и весело проводить время. А замуж она собирается за сына прокурора. Родители уже договорились. Захир, так зовут её жениха. Так вот этот Захир институт заканчивает и тоже станет прокурором. Ему уже должность подготовили. В каком-то совхозном стаде две сотни баранов до свадьбы жир нагуливают. Представляешь, прокурор своих баранов в совхозном стаде держит. И там это нормально.
            – Отара.
            – Что?
            – Не стадо, а отара баранов.
            – Вот-вот. Бараны мы все. Какой к чёрту социализм! У них там как были баи, так и остались. Должности по наследству передают. А ты говорит, моя прекрасная гетера, голь перекатная. Как семью содержать собираешься? И вся любовь.
            – Однажды в Баку был, тоже заметил, что совсем другой мир. Хотя, теперь и у нас тоже самое. Ты мне я тебе – ни к чему хорошему не приведёт. Куда-то не туда завернули и не заметили. Думаю, придёт время, одумаемся.
            – Нет, Сережа. Не одумаемся. Так и нырнём в эту пропасть вниз головой. Нырнём и радостные песни горланить будем. Хорошо если не поубиваем друг друга.
            Пять минут назад Матвеев считал писателя пустым местом, а он неожиданно сумел удивить его. Сергей Михайлович устыдился своего презрения к этому человеку в нелепом наряде, и почти с отеческой нежностью в голосе сказал:
            – Слушай, Женя, поздно уже. Давай я тебе раскладушку поставлю и переночуешь у нас.
            Приютин продолжал:
            – Ходили там по школам стихи читали, умные слова говорили. Нас как дорогих гостей угощали в лучших ресторанах города. Мы и рады услужить. Не хочу. Как она мне про баранов рассказала, ничего не хочу. И писать больше не буду. На зло всем побрился и наряд этот на рынке прикупил. Меня на прощальный сабантуй за это не пустили. Догадались, на что я им намекаю, нарядившись дервишем. Зажрались на народных харчах.
            – Женя, пойдём в кровать, тебе выспаться надо.
            – Пойдём. А я с ней своей Люське изменил, скотина. Тварь я последняя.
            – Ладно тебе Женя. Все мы бываем неправы. Пойдём спать.
            – Пойдём. Меня Люська пилить будет. Наплевать. Хоть высплюсь.
            Приютин, по всей видимости, забыл, что находится в другом городе:
            – А твоему парню моя повесть и в самом деле понравилась?
            – Да.
            – Я так рад. У тебя хороший сын.
            – Хороший.
            – А вот мы с Люськой бездетные. Люська из-за меня дурака аборт сделала. И нет нам прощения.
            Приютин покрутил в руке пустой гранёный стакан, икнул, из другой руки у него выпала вилка:
            – А я им хоть немного, но отомстил. Ты бы видел их морды, когда я налысо побрился и напялил на себя наряд дервиша. Пусть гады знают. Не всё продаётся. А ты знаешь, почему эта Лейла со мной любовь крутила. Ой. Не поверишь. У её жениха друг сердечный имеется, тоже прокурор. Скоты. И представляешь она об этом знает. А папаши этих двух «благородных семейств» договорились, потому что всем выгодно. Я спрашиваю. Лейла, как ты могла согласиться? А она в ответ. Что я ничего не смыслю в жизни. За то, что она прикроет позор, вся семья Захира ноги ей целовать будет. Я как дурак лезу с вопросом. А как же любовь? И тут она меня, конечно, поддела. Ты говорит по любви женился и что толку. Изменяешь своей жене. Вот и вся любовь. Мне и крыть нечем. Я такой же скот. Скоты мы все.
            Приютин потянулся, чтобы поднять вилку и выронил стакан. Стакан упал на пол и разлетелся вдребезги. Он пытался собрать осколки, но Сергей Михайлович остановил его:
            – Не надо, Женя. Я сам уберу. Всё нормально. Пошли спать.
            – Пошли. Я тут наговорил лишнего, если что – забудь.
            – Забуду. Поднимайся.
            Максим услышал шум на кухне, вышел из своей комнаты, и помог дотащить писателя до дивана. Гость рухнул на диван и сразу захрапел. Отчим махнул рукой:
            – Ладно. Пусть здесь спит. Да. Совсем из головы вылетело. К тебе этот ваш новенький заходил, кажется, Борис его зовут. Просил передать, что договор на завтра в силе.
            – Хорошо.
            – О чём это он?
            – Собирались с ребятами за город. К Борьке на дачу. У него родители в Крым уехали.
            – А понятно.
            Сергей Михайлович достал раскладушку, спальник и пошёл спать на балкон. Это обстоятельство немного развеселило Максима. Пьяный отчим всегда спал на диване, который теперь занял Приютин. Матери дома не было, но отчим по привычке в спальню не пошёл.