Гримасы перестройки и голод души

           11 – 12 июля. В поезде. Вижу и чувствую гнусность, дикость того скотского состояния, в котором пребывает теперь народ… Безрукий мужик, одетый в армейский френч, скрутил козью ножку и с вожделённым лицом пошёл по вагону искать огня. Лицо у мужика худое, небритое; радуется тому, что есть, а губы вытягиваются в улыбку-гримасу.  Лень, упадок сил и неверие в лучшую участь. Неподалёку один симпатичный дядя спрашивает приятеля-попутчика:
       - Ну что вам понравилось у нас в России?
       - Одна Маруся у вас хороша! Сразу на всё готова. А у нас не так, у нас долго…
       - Везде живут, богатеют, одни мы дураки…
      
        У мужика разорван рукав френча. Его баба легла отдыхать, а сам он, задумчиво вытянув шею, смотрит в окно. Поезд едва-едва тянется по лесистым местам моей малой Родины. Напротив сидит приятная девка с милыми глазами и полными губками. Созерцательно жмурится, живёт как бы без радости, но горделива. Наша действительность, куда ни глянь, -  суть платоновских романов «Чевенгур» и «Котлован».
               
               
                Письмо  крестнику

               
                "Здравствуй, Валера!
      
         Чрезвычайно рад твоему письму и в особенности тому духовному единению под знаком христианства, к которому ты призвал меня, назвав своим крёстным отцом. Это так много значит, что в одном письме и не расскажешь. Я тебе заранее завещаю всё ценное, мудрое и человеческое, чем располагаю.  И всё же первым движением души было подарить тебе какую-нибудь памятную вещицу, и я уже приготовил тебе в подарок свой 10-кратный бинокль с посвящением. На лицевой части приклеена блестящая пластина с гравировкой: «Дорогому крестнику Валере. Дядя Лев».
      
         У меня некоторая новость. Можно сказать, что купил в деревне дом, и скоро заживу там помещиком. Если там немного переделать на свой вкус обстановку – будет райский уголок. Я призываю тебя, Валера, к духовному общению, ибо это лучшим образом обогащает жизнь, дает ощущение гармонии, смысла, которые мы ищем всю жизнь. Из всех возможностей, свойственных человеку, я отдаю приоритет стремлению мыслить и иметь сильную волю. Разум и воля! Это то, что следует укреплять, растить в себе всю жизнь; без этих качеств нет человека.
      
         Валера, засядь в своё свободное время за книги. Причем, читай по какой-нибудь системе, скажем, труды мыслителей в области истории, философии. Причём, читай только то, что тебе интересно, что интригует, заставляет мыслить. Помни что книги – это клад, только очень многие, будучи дураками, не понимают этого.

          Вообрази, Валера, я строю понемногу сверхлегкий летательный аппарат. Тут великолепная свалка.  У меня уже готовы крылья, хвостовое оперение, ферменная балка и прочие заготовки. Весной перевезу самолёт в деревню и начну там лётные испытания. Когда ты приедешь в отпуск, я тебя научу пилотировать. Но прежде, чем сядешь за штурвал, сдашь мне зачёты, и вот тебе первый вопрос: «Почему самолёт летает, а крыльями не машет?»
Ну пока. Обнимаю тебя.  Дядя Лев."

        16 октября 1990 г. Минувший сентябрь провёл в Чимкенте на юге, видел родственников, побывал у Ярцева и много времени посвятил машине, которую купил у казаха по имени Аширбет. Просто удивительно, как он ездил, не испортив машину совсем. Пока я гнал её до дому, до крови натёр палец, потому что работал подкачивающим насосом. Потом с Ильёй занимались стартёром и устранили непростой дефект, который сами же и ввели.
      
        6 ноября 1990 г. Писать после отпуска совершенно не хочется, и уже воспринимаю это без душевной муки, изломов мысли. Видимо пришло время понять и принять естество жизни. Исчезают иллюзии относительно важности и нужности искать успеха литературного, лезть для этого из кожи. Смысл жизни, очевидно, в постижении новизны, в многомерности и полноте постижения самой жизни. Хочу записывать свои мысли, это – основное, из чего будет состоять мой дневник.
      
         13 декабря. Вспомнилось: мы жили у деда в деревне. Это было в детстве; стояло лето и тёплый день. Я купался в пруду, высоко над головой стояли светлые, тёплые облака, временами набегали тени, налетал грозовой дождь. В этот день мы всей семьёй фотографировались. Мама, дед, бабка, дядя и тётка, ещё одна тётка, братья и сёстры – все сбились в кучу и смотрели в фотоаппарат, весёлые и спокойные душой. Всю жизнь потом мне не хватало этого неба и близости родных.
               
                ------------------------


      
          Бог присутствует в наших душах и в нас самих ровно настолько, насколько мы сами впускаем его в душу…
      
          22 января 1991 г. Сегодня возвращался утром из города в порт, ехал в автобусе, думая, что же ещё предпринять для душевного равновесия, представлял, будто живу последний день. На остановке вошли мать и её сын лет тринадцати. Пацан тащил свою сумку обеими руками. Потом он сел на барьерную перегородку у выхода, и тут сумка перетянула его в сторону – малый повалился спиной на кресло, которое было несколько ниже перегородки. Я, стоя рядом, без раздумий подхватил его, приподнял за плечо. Мальчишка улыбнулся улыбкой Бога…
      
          6 февраля 1991 г. Рабочий день. С утра по мёрзлому снегу приехал на велосипеде на Як-42 – готовить его на Ленинград. Перед вылетом беседуем с бортмехаником. Этот Толик Перваков родом, оказывается, из Егорьевска. Вспомнили озеро Любляна, вместе порадовались пережитому.
      
          В будке, вернее, на транзитной стоянке вместе со мной трудились «братаны». Это близнецы – забавные, пухлые и потешные, точно медвежата. Волков сказал про них однажды, что у них один ум на двоих. Четверо спецов АиРЭО сноровисто забивали козла, и уже до обеда счёт у них был 19:17. Кому что, конечно, но и эта игра в домино требует ума, тонкого расчёта на опережение.

          Иван Ильич Перевозчиков - пожилой и незадачливый наш коллега - попал на днях в переплёт с заглушкой, которую он не снял с Як-40 перед вылетом.  Беседовал о своих нуждах и чувственно просил помочь ему с консультацией. Шутки ради я порекомендовал ему прочесть повесть Толстого "Смерть Ивана Ильича". Ветеран при этом тупо помолчал.

          Вечером приехал к Галине, а там, как и следовало ожидать, в постели лежит не заснувшая ещё козявка Валентина. Очень долго её не было и вот явилась. Я в шутку предложил Галине удочерить её и жить всем вместе.
      
         22 февраля.  Утро тёплое, но ещё не весеннее, встретил в угрюмом состоянии духа. На работе требовалось снять служебную дверь с Ту-134. Понемногу увлекся и переборол лень – отсоединил дверь, петлю порога в заднем багажнике. Затем почти до конца смены лежал в вагончике, читая Бунина. К полудню к нам с Любимовым пожаловали коллеги с банкой самогона. Один из них, мужик лет пятидесяти, улыбающийся дикой, редкозубой улыбкой, налил себе полный стакан и профессионально выпил. Заедать было почти нечем. На троих имелась одна лишь карамелька. Мужика звали Уткин. Второго, малознакомого, Любимов ухватил ради шутки за нижнюю часть живота в момент, когда тот пил самогон.
      
          - Ну не надо, что ты! – упрекнул Любимова Уткин. – Когда человек занят святым делом, даже змея не ужалит.
      
         Мужик, однако, с безмятежностью  выпил и лишь потом, закусывая, укоризненно, молча смотрел. После обеда в вагончик явился ещё один товарищ по службе, бывший бортмеханик – Шагерланов. Внешне это сухощавый, сморщенный мужичок с коричневым лицом. Он тоже с воодушевлением опрокинул стакан самогона, тут же достал из кармана завалявшуюся луковицу и захрустел ею.

         Этот человек редко бывает недовольным жизнью и собой. Рассказывал, как вчера вечером обвёл вокруг пальца жену:
      - Проводил её на прогулку, а сам чекушечку водки оприходовал. Закусил куском хлеба с аджикой; жена вернулась и не поняла ничего, не почуяла…
Был ещё Юрий Борисович – Ю.Б.. Он довольно оригинален: невысокий, лысый, с улыбкой человека шалого, игруна. Тоже пил и закусывал салом.
    
         24-25 февраля. Нет ничего отраднее дороги, если она не сопряжена с проблемами, чуждыми целям постижения новизны. Ещё в постели, читая «Путешествие в Арзрум», я убедился, что и Пушкину было присуще стремление к скитаниям в условиях самых неказистых. Очень забавно описывает Александр Сергеевич эпизоды, как армянин парил его в бане, как мял и ломал его члены, спрыгивал на плечи, танцевал по телу – таким был массаж, неописуемое удовольствие.
      
        «Нет ничего в этом мире такого, о чём бы стоило слёзы лить,» - это уже, кажется, из Бунина.
      
        Галина собиралась в гости на день рождения, а я на вокзал, чтоб ехать куда глаза глядят. Снег таял в этот тёплый, солнечный день, и всё же было печально. Мы шли, заглядывая в полупустые, убогие магазины; от скуки я хохмил, но вскоре и расстались. На вокзале ничего путного выбрать не удалось. Не подходили маршруты для такого короткого срока в два дня. Почти до вечера бродил я по книжным магазинам, чувствовал прелесть и некоторую иллюзорность литературы.
      
        Вечером созрело желание лететь в Ленинград. Работа в ночь особенно не томила, одно вышло скверно: я совсем не успел отдохнуть; часа два грезил с безотрадными сновиденьями. Утром почувствовал какую-то бодрость, погода благоприятствовала, и вот в девятом часу взлетели на Як-42 в сторону Пулково. Поверх облаков как-то тускло светило солнце; однообразный безжизненный пейзаж напоминал пустыню, чувствовалась совершенная затерянность и заброшенность человека в пространство Вселенной. На память пришла картина Крамского «Христос  в пустыне» Как это верно: всякий человек здесь странник, хотя внешне и окружён людьми.
      
        Несмотря на слякоть, мелкий моросящий дождь, приятно было ехать автобусом, в метро, и шагать петербургскими улицами. Но тут подстерегала меня досада. Перестроечное время до такой степени подлое, что нельзя ни в чём быть уверенным. Оказалось, что нет билетов на Москву, и мой план полетел ко всем чертям. После трех часов мытарств и унижения я должен был изменить маршрут и следовать в Тулу. Но в Ясную Поляну ко Льву Николаевичу на сей раз попасть не удалось; надо было думать о своевременном возвращении в Воронеж.
      
        Но вернёмся назад, в Ленинград. Часа два я всё ж таки провёл там с удовольствием. Сначала брёл по Невскому в толпе; не чувстововалось уже изысканного ленинградского обхождения, тонкостей, изящества. Кооперативные товары все сплошь имели сущность цинизма и порнографии. Видел вывеску-картину: изображена девица знойного обличья с небрежно отставленной сигаретой и ногой, заброшенной на другую ногу. Внизу эффектная надпись: «По договорным ценам».
      
        Внезапно я оказался у дверей небольшого ресторанчика, и вот забрёл, уподобляясь в какой-то степени Чехову, Бунину, которые бывали в ресторанах Петербурга нередко. Мне показалось удобным присесть к столику, где располагался один молодой кавказец. Понемногу разговорились. Очень ему понравилось, что я холостяк, что поддерживаю в себе это убеждение, выбор. «Что бы ты ни выбрал, всё равно будешь каяться», - сказал я, и грузин пожал мне руку.

        Откуда-то с кухни доносились женские голоса. Матерно выражаясь, прекрасный пол беседовал о перестройке. Как это характерно для ресторанов Руси! Даже в Питере, где всё, казалось бы, отличалось изяществом обхождения. Чего уж говорить о Воронеже! Там однажды на глазах у посетителей официантка, не отходя от стола,  перевернула грязную скатерть другой стороной. Ловко и откровенно, как фокусница. Глядя на это, оставалось только расхохотаться.
       
        Грузин оказался приятным собеседником; мы очень скоро сошлись во взглядах на жизнь, пофилософствовали и расстались совершенными приятелями. А вечером я уже мчался поездом сквозь мглистые, холодные просторы России. Плохо спал, но пережил в некотором смысле отраду – видел во сне Алёшку – доброго, ласкового и сам испытывал к нему нежность. Кажется, мы ездили на мотоцикле. Боже, будь милостив к нему!
      
        …Тула ничем не порадовала. Напротив, едва улетел на Л-410, который сильно жужжал на взлете. Сидеть было неудобно; кое-как задремал. Рассказ «Господин из Сан-Франциско» произвёл большее впечатление, чем вся реальность нынешнего путешествия. Отсюда вывод: путешествовать надобно не слишком часто  и лишь изрядно поработавши… А если едешь, чтоб развеять тоску, то и само путешествие будет тоскливым, поскольку тут простая попытка уйти от самого себя. Лучший выход – работа. А дорога должна приносить радость. Однозначно.
      
        21 марта. Ночью славно думал над рассказами, легко вспоминал далёкие эпизоды из прошлого. Прав был Бунин, утверждая, что ночь для человека – время волшебное. Я лежал часа полтора в вагончике, тщетно пытаясь уснуть. Тут вошла женская фигура, оказалось, стюардесса. Закурив, принялась звонить мужу, требовать, чтобы встретил и называла его при этом: «Волк позорный».

         Просунув руку в окошко вагончика, чувствую свежесть ночного неба; всё-таки люблю я аэродром, люблю свою работу!.. Тает снег, через неделю его совсем не будет.
      
         30 марта. Конец марта. Еду на железнодорожный вокзал от Ярцева. Общение с ним на сей раз явно не сложилось и едва не зашло в тупик ввиду серьёзной различности наших взглядов на жизнь. «Прекратим этот спор, иначе мы поссоримся,» - сказал он, доказывая мне, что жить следует хватко, брать от жизни максимум материальных благ. Утверждал философию типичных жлобов. Я же толковал ему, что смотрю на всю эту возню, как на ничего не стоящую бессмыслицу, главное, дескать, мудрость, свобода, покой и т.п. Так мы препирались всё время, словно на разных языках разговаривали. «Кому - то из нас впоследствии предстоит прозреть…» На этой фразе и расстались. Отъезду моему сопутствовала грусть, но кое-чему я всё-таки рад, а именно – переписал у Ярцева древнюю китайскую философию, купил на вокзале «Жизнь Будды», а это шедевр.
       
        Не считаю себя ни писателем, ни журналистом, ни даже техником, так как я – самое типичное  божеское создание, существо без имени и профессионального назначения, просто комар или другой какой зверь, живущий в земной природе. Главное же «моё» - в способности мыслить и видеть, воспринимать жизнь так а не иначе и писать, выражать это мышление в рассказах. А престиж, опубликование трудов не должны меня впредь беспокоить.
Смотрю на жизнь, как на некое волшебство, где всякая возможность самовыражения, самореализации – уникальна. И не стоит ни о чём сокрушаться. Ценить эти зарницы, эти штрихи побед и достижений – вот в чём равновесие бытия, нескончаемая душевная радость.
      
          22 мая 1991 г. Вчера ночью маялся оттого, что душа пребывала в голоде. Стыдно, что столько сил, времени и средств уделяю оболочке, телу, а дух, сущность свою  оставляю без внимания. Всё думается: отчего так много грусти, тоски, безысходности? А всё, очевидно, потому что не тем занимаюсь, не так существую. Жизнь, как песок между пальцев… Надо мыслить, терпеть земную канитель, вести необходимое хозяйство и отдавать оставшиеся силы духовности. Вот и всё. Счастье, очевидно, в том, чтобы уметь отбрасывать от себя бездну вздорных и чуждых духу желаний, забот, ибо мало человеческого в вечной давке за материальными утехами. Замечаю с прискорбием, что воссозданная в литературе жизнь, если взять Чехова, Бунина, гораздо милее, достойней реальной действительности, где почти всё мерзко, пошло и подло. Странно, но это так… Прав Бунин, говоря, что назначение в том, чтоб оставить по себе чекан своей души и обозреть красоту мира.
      
         10 июня 1991 г. Меня часто удручает состояние людского сообщества, та реальность, которая знаменует собой некий исход, завершение всемирной истории. Имею в виду не социальные потрясения в России; их мы выдержим, переживём, но то, что определяет гибельную перспективу для всего человечества. Это необратимо. Я по крайней мере не думаю, что людям удастся выкарабкаться из этой бездны, в какую они влезли. И тем не менее, считая собственную жизнь на фоне грядущих катаклизмов вроде бы бесполезной,  я утверждаю  духовность, благородство и героический труд. Пусть всё летит в тартарары, эта тенденция от меня мало зависящая, но я сохраню верность своим позициям. Мои идеалы человечности – Чехов, Толстой, Бунин. И надеюсь, Бог не оставит меня…
      
        «Смерти нет, есть только отдых между вступлением в новую жизнь, нет ужаса смерти, есть лишь прекращение земной части бесконечного пути, в котором пребывает вечная душа.» Это высказывание Елены Блаватской, женщины с космической судьбой.
      
         Живу, словно зверь в открытой природе и чувствую себя хорошо; привязанность к комфорту – самая минимальная, поскольку комфорт  есть блажь цивилизации. Закалить тело и дух, чтоб не были страшны ни наводнения, ни вулканы, ни пожары, ни землетрясения. Ничто не способно поколебать дух!..
      
         29 января 1992 г. …Как в  сущности прекрасна жизнь! Пережил нынче счастливое утро, читая спозаранку Бунина. За окном ещё в темноте, посвистывая, шумел ветер, а мне с громадным наслаждением представлялась жизнь Бунина, его ощущения в самом начале пути. Счастье в том, что я словно бы раздвинул границы собственного бытия. И каждый миг прекрасен. Вот, например, такое откровение Бунина: «Я всю жизнь искал радости и счастья, любви и благородства». Прекрасная формула самореализации! Жить именно так, а не иначе. Это чушь, будто бы счастье возможно лишь тогда, когда решаешь вечные сверхзадачи, стискиваешь зубы в борьбе с самим собой.  Очевидно, стоит жить иначе, вкушая всякий миг  с благоговением, с любовью к делу, к отдыху и к познаниям.

        Сегодня день рождения Антона Павловича Чехова. Мир его праху и царствие небесное!.. Замечательный был человек, любимый мною всю жизнь.
      
        Высказывание Льва Толстого: «Одно запомните: жить, как и стрелять, надо всегда чуть-чуть выше цели. Всё равно как быстрое течение реки на лодке пересекать. Чтобы достигнуть противоположного берега,  надо сильно грести против течения…»

        В.В. Розанов уверял: «Ах, люди! Пользуйтесь каждым вечерком, который выйдет ясным. Скоро жизнь проходит, пройдёт и тогда скажется «насладился бы»,  а уж нельзя: боль есть, грусть есть, некогда. Только не пишите ничего, не старайтесь, жизнь упустите, а написанное окажется глупостью или вовсе не нужным».

         Каково? Вот так и следует жить, помня, что в этом мире самая сущая наша роль, сверхзадача – созерцательность. Действительно, куда разумней – всецело отдаться постижению уже отражённого в книгах, кинофильмах и т.д.