Каренин и Интернет

Лев Николаевич Толстой однажды пришел к выводу, что все семьи счастливы одинаково, а несчастны по–разному, профессор социологии Алексей Александрович Каренин сделал другое заключение: по какой бы причине ни развалилась семья, женщина все равно оставит за собой последнее слово. Также он понял, что уходить из жизни насовсем человек должен не когда ему плохо, то есть в минуту душевного расстройства, а когда ему хорошо, то есть в минуту душевной гармонии, когда дух крепче всего сопряжен с раем и капитально удален от бытия.
Причиной таких заключений стало весьма значительное для Каренина событие, а конкретно его собственный, Каренина, развод, поводом для которого послужил случай, а именно тот факт, что Каренин нечаянно набрел в Интернете на любопытнейшую публикацию, в авторстве которой под псевдонимом Тоня Белорусова он с удивлением заподозрил свою собственную жену Анну.
Короче, в Интернете, на безобидном женском форуме, где дамы искренне обмениваются своими наблюдениями за жизнью, он прочел буквально следующее, (естественно, берем текст с сокращениями, выпуская витиеватый малохудожественный сор, типа:
...«Нет, нет, нет», – мысль стучала внутри, не затихая ни на минуту, –  «люблю, люблю, мука»).
Справедливости ради следует заметить, что дойдя именно до этих строк, Каренин понял, что текст ему любопытен, и интересен текст стал именно с этого места, хотя сам Алексей Александрович иронически улыбнулся и вспомнил почему–то совершенно неподходящую, а может неподходящую только на первый взгляд фразу о том, что «приличная девушка одна в Интернет не ходит». Он распечатал текст и принялся читать его дальше, делая в нем пометки, как когда–то всесоюзный староста М.И.Калинин читал «Майн Кампф». Пометки Каренина будут в дальнейшем частично, не полностью, нами воспроизведены. Сам же текст и в дальнейшем будет выделен кавычками.

«А тут еще Анна, спокойная рассудительная, вся такая прямая-прямолинейная. Она уже и так не верила в рассказы о просто хорошей знакомой, а теперь и вовсе врать становилось все труднее. И внутри шевелилась мысль – а вот возьму и все расскажу. И он видел себя как бы со стороны – мужчина под пятьдесят, никогда не изменявший жене, а тут вдруг не устоявший, да и как было устоять перед такой. И опять вспоминалась Ольга, да и вспоминать было несложно. Будучи молодой, красивой и раскрепощенной, она сделала целую страницу в Интернете, и фотографии сделанные профессионалом были очень хороши. Он смотрел их часто.
«Хороша, хороша, люблю, люблю», – тикало в голове, –«сказать, сказать, нет, а все же», – и мысль, о том, что он во всем признается жене, волновала его жутко и приятно. И признание получало какую-то значимость, и даже величие большой человеческой трагедии: большой человек потерял голову от страсти к красивой, умной, страстной Ольге. «Ну может и не страсть была, а расчет», – мелькнула мысль, но Алексей Александрович ее отогнал, она портила общую картину. Хотелось верить в большое и по-своему благородное чувство.
Что же Анна, а если не поймет, не простит, уйдет? Отношения с женой у них уже как полгода висели на волоске. Алексей Александрович разозлился как-то, вспылил, ушел: «Больше я в этот дом не вернусь», – сказал сгоряча и съехал в загородный дом.
Анна со всей ей присущей упертостью ухватилась за его слова и в дом больше не пускала, а может, он и сам не хотел.
«Как ты мог меня бросить?» – повторяла она, и как не пытался объяснить Алексей Александрович, что не так она поняла его уход, ничего не помогало, Анна стояла на своем. Алексей Александрович казалось, что его уход втайне обрадовал Анну: последние два года жили они нехорошо, ничего особенного не случилось, но Алексей Александрович иногда угадывал, что Анна внутри сникла, устала от перепадов его настроения и его частых придирок. Но когда они говорили об этом, Алексей Александрович терялся, начинал упрекать ее, и разговора не получалось. А тут его уход, он как бы все решал. И то, что уход Анна восприняла так спокойно, очень беспокоило его, он втайне подозревал, что у Анны есть кто-то другой, и сама эта мысль была ему неприятна.
Так они и жили порознь, но связь между ними продолжалась, и что их держало, не знали они оба: двенадцать прожитых вместе лет, привычка или признание заслуг и достоинств друг друга, или просто срослись до неотрывности. Алексей Александрович думал об этом, знал, что думает об этом и Анна, но ответа не было. Алексей Александрович пытался умилостивить ее, но она стояла на своем и с отчаянием повторяла «не верю тебе». «Так что, я свободен?» – спрашивал Алексей Александрович. «Да, живи, как знаешь», – отвечала она, и уже на следующий день они созванивались, встречались, говорили, молчали.
Однажды они отпраздновали развод.

Тут Каренин сладко вспомнил, как они вдвоем сидели в итальянском ресторане, пили белое вино, говорили о чепухе – он попросил Анну говорить о чепухе, ему хотелось, чтобы все было как с Ольгой. С той он мог часами говорить о мелочах, не заботясь о том, чтобы выглядеть умно. И сначала вроде как получалось, но потом как всегда перешли на выяснение отношений, Каренин прятал глаза и смущался, испытывая неловкость, но без всякого стыда, потому что отношения с Ольгой воспринимал как болезнь, а болезнь надо лечить, чего ее стыдиться. Кстати, он с удовольствием рассказывал знакомым об этой «болезни», что косвенно подтверждало это сравнение.
Так они просидели в ресторане до ночи, а в результате оказались в постели в их общем загородном доме, как в старые добрые времена.
- Каренин, – сказала Анна, – сегодня ты изменил любовнице. С собственной женой.
Они оба рассмеялись. А ведь действительно получилось смешно.
Вспомнив это известное и приятное событие, Каренин снова углубился в чтение.

«И тут такое – Ольга! Алексей Александрович чувствовал – это что-то большое и сильное и настоящее, он захотел подчиниться страсти, но от Ольги он возвращался к Анне как из командировки.
«Жаль Анну», – думал он, расскажу, расскажу все, надо определяться, так дальше не могу. От любви к Ольге он почти терял рассудок. Быть вместе и только вместе, Алексей Александрович верил, что Ольге понимает его, что она разгадала его значение, и отношения с ней подняли Алексей Александрович на высоту недоступную ему еще месяц назад, когда подавленный размолвкой с Анной он не находил себе места.
Так получилось, что Анна узнала обо всем, когда Ольга уже сказала «нет» и встречи прекратились. Алексей Александрович расстраивался и томился, но чувство любви к Ольге разгоралось и переходило во вновь почувствованную любовь к Анне. И любовь к двум захлестывала его.
    У них с Анной отношения стали незаметно налаживаться еще во время его встреч с Ольгой. То ли чувство вины делало Алексея Александровича мягче, то ли Анна чувствовала что-то и льнула, стараясь самой себе в этом не признаваться, к Каренину.
Это было трудное время, может быть первый раз за много лет, он был в растерянности, не знал, что делать, и в то же время тоненькая мысль, что нужен этим двум женщинам, приятно радовала его.
И вдруг, «нет». И причиной такого поворота была не Анна: Ольга ничего не знала о ней. Жили они далеко друг от друга, общих знакомых не было. Ольге сказал, что уже полгода как ушел от жены, что, в общем, было правдой. Врать Алексей Александрович не любил и не мог, знал, что выдают глаза, но как-то втянулся врать Анне, ну и Ольге тоже. И это беспокоило его представление о себе самом, которое не хотело мириться с мелкой ложью».

Естественно, он пытался объяснить свою связь с Ольгой, понимал ее бесперспективность, но также понимал, что вырви ее из жизни, и жизни не станет вообще, потому что с приходом Ольги он впервые осознал жизнь во всей ее полноте, в другой полноте, будто в другой объемности. Познав эту новую жизнь, он уже не хотел жить по–другому. И Анна ему такую жизнь обеспечить не могла.
Он мог, конечно, не видеться с Ольгой, не встречаться с ней, но потом,  по прошествии недели–двух,  им овладевала такая тоска, что жизнь вообще теряла смысл, и ему, как донор, нужна была она, хоть на час, хоть на минуту, все равно, но чтобы была рядом, чтобы подержать за руку, прикоснуться к плечу, вдохнуть запах. В этом он не видел измены. Но Анна не понимала и не хотела давать ему возможность отдушины.
Нет, и все.
Каренин слушал Анну и улыбался. Ему казалось, что он постиг нечто огромное, что не должно мешать Анне, но слов не хватало, и смысл для Анны оставался загадкой.

«Поэтому, когда Анна случайно увидела его переписку с Ольгой, даже и не переписку, а так отрывки фраз «устала, иду спать, целую, милый», она заподозрила многое, но фактов не было, и расспросы затихли, когда он обнял ее. Когда же она увидела из-за ротозейства Алексея Александровича фотографии Ольги, она поняла все, отпираться было бесполезно. Надо было что-то объяснять. «Почему ты не ушел к ней? Почему приходил ко мне?» спрашивала Анна. И Алексей Александрович не мог объяснить ей, что знал, с самого начала знал, что Ольга, эта ищущая женщина, не остановит свой поиск на нем, он знал, что долго это продолжаться не будет, Ольга возьмет и отложит в сторону, оставив чувство использованности и обиды, не подошел, не тот. И он знал, что если бы не размолвка с Анной, он бы никогда бы и не подошел к Ольге, он не любил салонной хищности, да и то, как Ольга выставляла себя на всеобщее обозрение, как на торги, казалось ему плебейством. И он знал, что именно предчувствие, что он будет оставлен ею, делало ее, Ольгу, такой притягательной.
Он все это знал, но не мог же он это объяснить Анне. И как-то невольно из него вырывался стон о большой любви к Ольге, к Анне, к ним обеим, о невозможности их двоих совместить, о боли, о тоске, о любви, о любви. О любви?..»

Прочитав первый текст, где, впрочем, все или почти все было правдой, Алексей Александрович призадумался на ту тему, что его жизнь какая–то неисправимо окололитературная, как впрочем жизнь любого русского человека, за редким исключением, литературна в том смысле, что развивается по художественному, а не по житейскому сюжету. Он признался жене, что прочитал ее текст в Интернете. Она ничуть не удивилась. Анна посмотрела на него спокойно. Ей, как ему показалось, вообще было неинтересно его, Каренина, мнение.
- Бабство, чистое бабство, – сказал он Анне, считая, что она должна знать, что он думает.
- А я и есть баба, – спокойно согласилась Анна.
И тут Алексей Александрович всерьез призадумался, и кое–какие мысли появились у него в связи с прочитанным. Во–первых, он понимал, что текст писался не для него, во–вторых, из текста было не совсем понятно, был ли тогда любовник, когда он уходил, или нет. Стало быть, тема любовника была никак не разъяснена. Выходило, что он либо был, но Анна не хотела по каким–то соображениям на этом акцентировать внимание читателя, либо просто наводила тень на плетень. Но поскольку чтиво предназначалось не для него, Каренина, Алексей Александрович и вовсе запутался, от этого остолбенел и не по–хорошему загрустил.
Видимо оттого, что в мозгу повисла такая вопиющая неясность, Алексей Александрович стал ревновать Анну, возбудив собственное воображение до непристойного накала, до камасутры, чего раньше с ним по отношению к Анне никогда не случалось, видимо потому, что был во всем виноват и в их отношениях, в некотором смысле, заводила.
Сделав подобные выводы, а также поразмыслив над тем, что часть его прошедшей жизни окрасилась дополнительными деталями, а потому стала более полной и он, Каренин, будто дополнительно прожил свою жизнь, так искусно разложенную по полочкам, что он устремился к следующему тексту, который мы приведем также в сокращении, тем более, что он в художественном смысле значительно уступает предыдущему, хотя написаны они одним человеком и в нем есть весьма любопытные детали, позволяющие нам лучше понять дело.
«В общем это была и не измена. Изменять было некому. Так как муж уже ушел к другой и хоть и попытался было вернуться, но Анна воспротивилась и не пустила. И все-таки это была измена, так как муж еще и не съехал окончательно, еще стояли во всех углах его вещи, и Анна ну просто не могла представить себя с другим. Для нее это было изменой.
    В сорок с небольшим она все еще жила очень правильно, как по линейке, и это ее стало тяготить, потому что она понимала - роль смешна, кому нужна праведница? Сегодня время другое - вырез поглубже и лучше без нижнего белья, правильность скучна.
Анна знала, что всей своей предыдущей жизнью она честно заработала право на нечестность и неправильность. У нее, конечно, были романы, но никогда параллельно, всегда с четко очерченными контурами. Чувство нелюбви к недостойному прочно и тяжело лежало на Анне, не позволяя врать, лениться, начинать разборки первой и много всего того, что пора было уже научиться делать. Анна просто не могла предавать, даже и не потому, что была убеждена, что так нельзя, а просто потому, что внутри был встроен какой-то вентиль, и он был накрепко перекрыт. И пора было и очень хотелось его открыть.
Начать новую жизнь предстояло с измены. Момент был очень подходящий, фактически мужа уже не было, и это морально облегчало задачу, и Анна себе сказала «надо», а к элементарной дисциплине и значению слова надо она была приучена с детства.
С объектом проблем не было. Запаниковав после ухода мужа, что не справится с дорогой квартирой, она побежала к маклерам: «Продаю». Один откликнулся сразу «конечно - конечно» и тут же пригласил Анну в ресторан. Алекс был обычным, это Анне сразу не понравилось, все у него было как у всех маклеров: дорогие часы, дорогая машина, посредственный костюм. Анна, будучи спокойной и в общем уверенной в себе, была раскованна и непринужденна. Она видела - понравилась. Алекс предложил ей встречу, Анна вежливо отказалась, согласилась лишь тогда, когда так совпало. Муж отправился к своей новой и по-дружески посоветовал сходить куда-нибудь, не сидеть дома. И тут звонок, Алекс, не нашлось ли бы у Анны времени, он очень бы хотел и т.д. Анна согласилась, так как верила в знаки и совпадение волн, которые выносят тебя куда надо, даже если об этом сначала и не подозреваешь. И вот именно Алексу теперь надлежало стать избранным Анной. Анна знала, что осчастливит его. Он регулярно звонил ей, был бы очень рад, если бы она согласилась бы принять его приглашение. Тут и повод подвернулся, у Алекса появился вариант для Анны, Анна согласилась, назначили встречу у Алекса в бюро в обеденный перерыв. Анна точно знала, там не будет никого. Свою квартиру она исключила сразу. Идти к нему домой - можно потерять контроль над ситуацией, да и затянуться все может до бесконечности. Бюро подходило идеально. Делу было отведено минут сорок, включая вступительную, деловую часть. Анна не собиралась надолго задерживаться на процессе перехода к новой жизни.
   Техническая сторона дела была продумана, все должно было пройти по ее сценарию быстро, элегантно с достойной эротичностью.
Она придет, Алекс встретит ее, проведет в кабинет, закроет дверь, будет как всегда подробно все объяснять, предложит кофе и конечно поднимется, чтобы проводить ее до дверей, попробовав при этом робко ее обнять. На сей раз Анна не отстранится, а прильнет к нему, а далее дело нескольких минут, будет короткая юбка, будут чулки, их Анна купила специально. Предприятие стоило инвестиции.
Анна еще долго сомневалась, что чулки не будут выгодно смотреться с сапогами, но идти в туфлях в январе, будучи и так слегка простывшей, она не собиралась. Алекс наверняка не заметит такого несоответствия, успокаивала себя Анна. Она одевалась лучше подавляющего большинства и могла себе иногда позволить небольшие промахи.
На следующее утро, Анна позволила себе выспаться, на работу было не надо, она всегда могла устроить так, чтобы у нее был один свободный день в неделю, который она, когда муж еще был с ней, полностью посвящала квартире, уборке, магазинам, приготовлению обедов и ужинов. Теперь мужа не было, и квартира не стоила того, что бы на нее тратить день, а такой день - день рождения новой Анны, и подавно.
Она просыпалась медленно, потом медленно мылась в душе, наносила крем, дезодорант, духи. Все было не как всегда, обычно Анна все делала быстро. Она заранее выбрала себе белье: узенькие трусики, так будет легче, бюстгальтер. Строгая простота дорогого белья выгодно подчеркивала фривольность замысла. Анна долго думала, надеть нитку жемчуга или нет, а если одеть - то с чем. Потом она долго стояла перед зеркалом, разглядывая себя пристально и придирчиво: ничего ли не упустила. В черном нижнем белье, черных чулках, она, очень стройная, выглядела очень неплохо, но - не эталон.
Но это было и неважно. Важно было, все ли в бюро будет так, как она задумала, вдруг что-то случится, и кто-то из сотрудников Алекса зайдет в ненужный момент, например, когда они будут прощаться, и Анне не удастся прильнуть к нему.
Представление, что кто-то зайдет, позже  Анну не смущало. В ее представлении о долгожданном взрослении, это было пожалуй, даже интереснее. Она и Алекс будут застигнуты в пикантной позе - одним махом она повзрослеет на целых два уровня. Эта мысль Анну приятно возбуждала. О репутации она никогда не переживала, ей было все равно, что говорят о ней другие - не обманывала, чужого не брала. Алекс был разведен. Почувствует себя героем, подумала Анна.
На выборе юбки Анна задержалась надолго, какую одеть, прямую - будет неудобно, переживала за Алекса Анна, она очень не хотела, что бы все сорвалось из-за досадной мелочи. Юбка в складку тоже не подходила, Алекс мог запутаться в складках, оставалась лишь одна слегка расклешенная, пожалуй, подойдет, решила Анна. Что же одеть к юбке?
Кофту с большим вырезом она решила не одевать - пошло. Обычный свитер смотрелся слишком просто. Черный тонкий свитер подходил к сапогам, а главное чулкам и делал фигуру Анну еще стройнее.
Анна оделась и, повернувшись спиной к зеркалу, проверила как будет выглядеть юбка в поднятом положении. Вид был дурацкий, но стоять в этой позе Анна будет не одна, сторонних наблюдателей скорее всего не будет, так что кривить нос тоже будет некому. Анна поправила юбку, отдернула водолазку и опять задумалась, надеть ли жемчуг. Очень яркие контрасты она недолюбливала, белое на черном не являлось признаком тонкого вкуса в глазах Анна. Но последний раз, когда она спала с мужем, на ней тоже был жемчуг. Вот она -  связь времен и поколений - почему-то пришло ей в голову. Она надела жемчуг, надела пальто, взяла сумку, проверила ключи и медленно вышла».

Прочитав эти строки, Алексей Александрович сначала криво улыбнулся имени Алекс, справедливо видя в нем изрядную долю пошлости, но затем догадался, что это плохо замаскированное имя Алексей, только отчество не как у него, Александрович, а Кириллович, вспомнил, как тот, улыбаясь, обнажает и выставляет вперед зубы, вспомнил нить жемчуга, купленную Анне в Милане, вспомнил полуспортивный БМВ с трехсот пятидесятым двигателем, мимо которого нельзя пройти, чтобы не полюбоваться, и им овладела ярость, омерзение и бессилие от невозможности вернуть все назад, потому что он знал, что Анна не умела прощать и в общем–то была в его жизни случайной любовью, не обоснованная ни его, ни ее прошлым. С другой стороны, Каренин будто и обрадовался. Ему искренне хотелось, чтобы Анна испытала то, что испытал он сам, и тогда они были на равных, чтобы не звучал постоянно упреком вопрос «Как ты мог?» Эта мысль его так увлекла, что он даже развеселился и со свойственной ему иронией записал на полях такую пометку:
«О любви можно, конечно, сесть и писать длинно, например, «Она никого никогда не любила. Просто втянулась в жизнь. Устроила ее по своему понятию счастливо и добротно, только никому от этого не было хорошо». А можно коротко, например, «она была женщиной с голодным сердцем». Первое, скорее всего, касалось Анны. Второе – касалось Ольги. Каренин знал о ее новых романах, но, к своему удивлению, Ольгу он нисколько не ревновал и воспринимал ее, в отличие от Анны, как свою собственность».
Сделав эту пометку, Алексей Александрович решил позвонить Анне, чтобы окончательно объясниться. Ему приспичило сказать Анне такое, чтобы она все поняла и ей не стало обидно, чтобы она поняла, что он любит только ее, и при этом любит другую, но по–другому, но без Анны эта вторая любовь невозможна. Понять это умом нельзя, есть только чувство. Он знал, что Анна ответит. Она просто скажет:
- А я так больше не хочу.
Он слишком хорошо ее знал.
После долгих гудков Каренин услышал в телефоне мужской голос. Алексей Александрович удивился, проверил, правильный ли номер он набрал. Все было верно.
- С кем я говорю? – спросил Каренин.
- Это водитель такси. Эта женщина забыла телефон на заднем сиденье.
- А где она села в машину?
- На Песчаной.
- Одна?
- Нет, с мужчиной. Они поехали в ресторан. Я их там высадил.
Словоохотливый таксист назвал и улицу, где он подобрал пассажиров, и ресторан, где высадил.
- Если буду проезжать мимо, я телефон завезу.
- Привезите телефон мне. Я заплачу.
- А кто вы? – спросил наконец–то таксист.
- Я? Я муж этой дамы. А впрочем, не надо завозить. Теперь уже бывший муж.

Каренин сперва и с сожалением подумал, что в современном мире между людьми не стало больше понятия общей судьбы. Что нет принадлежности навеки, ведь по сути он любил жену, но в его жизни появилось чувство, равного которому он никогда не испытывал, когда любое событие наполнялось иной, более ощутимой полнотой. Он понимал себя глаголом совершенного вида, достигшего своего внутреннего предела. И он знал, что этого больше с ним никогда не повторится. Но также он знал, хотя и не хотел этому верить, что Анна больше не его Анна. Что она принадлежит другому человеку, и может, тоже дожила или доживет до большой любви, и обрадовался, потому что единственное, что по–настоящему имеет значение в этой жизни, так это любовь, а вовсе не сама жизнь.
Подумав так, Алексей Александрович Каренин с восторгом ощутил себя счастливейшим человеком, будто понял какой–то важный закон природы, открывшийся ему случайно взамен закона всемирного тяготения. Ему открылась сама Большая любовь. Открылась сама Свобода. Открылась сама Воля. Он был волен любить сразу двух женщин, не принадлежать им и не владеть ими. А любить.
   И обретя эту, как ему казалось, гармонию и счастье, он понял, что, пожалуй, пришла ему пора уходить.
Уходить навсегда.