Гл. 4. Объявление на заборе и корректировка мечты

Глава четвёртая.

Объявление на заборе и корректировка мечты.

Первая из обещанных историй связана с нашим поступлением в Литературный институт. Поэтому расскажу вначале свою предысторию, которая привела меня через годы в эту уникальную студенческую альма матер, в которой пытались в годы нашей учёбы (вторая половина 70-х, начало 80-х годов) и ныне пытаются научить писательскому искусству того, кто этого очень жаждет.
После окончания восьми классов в 1967-м году я пошёл учиться в вечернюю среднюю школу и уже с пятнадцати с половиной лет начал работать на заводе. Вначале учеником жестянщика, потом слесарем, токарем. А после окончания вечерней школы уехал в Набережные Челны и два года работал в Гидрострое, на строительстве Нижнекамской ГЭС.
Именно в Набережных Челнах вдруг пришла ко мне мечта стать писателем. Она вытеснила предыдущую мечту, - стать астрономом (а для этого поступить учиться на физмат или мехмат Ленинградского университета). 
Любовь и огромный интерес к тайне звёздного неба остался у меня на всю жизнь. А охлаждение к профессии астронома произошло, видимо, из-за интуитивного осознания, что тайны и мистику звёздного неба не понять через математические формулы, телескопы и прочие методы, которыми земная наука пытается разгадать эти великие загадки мироздания.
Со временем, я понял, что и тайну человека не разгадать литературными методами сюра, магического, критического, социалистического, националистического или иного реализма. Ибо громадные тайны звёздного неба, как и мистическое происхождение и бытие человеческой души, запечатаны (точнее, были запечатаны до определённой поры на протяжении нескольких последних тысячелетий) для познания заблудшими и заколдованными землянами. И сделано это было не случайно, а по воле могущественной ипостаси Премудрости Божией.
Но подобные мои прозрения произошли гораздо позже. По сути, лишь в последние годы, когда вступила в свои права эпоха мистического расколдовывания и процесса духовного исцеления наших глубоко заблудших и страждущих душ. Глубинный этот процесс духовного прозрения и исцеления каждой души – великая и очень интимная тайна. Он очень индивидуален. И, в общем-то, всё только теперь начинает открываться человечеству в истинном свете. Точнее, той душе, которая будет готова к прозрению и сильно возжаждет этого…
Впрочем, это уже тема отдельного разговора и не одного. А пока вернусь в Набережные Челны далёкой весны 1972 года…
Шёл мне в ту пору лишь двадцатый год. Я вёл дневник и всё ещё боролся между этими двумя мечтами, одинаково далекими тогда для меня, как и загадочные звёзды, сияющие на прекрасном ночном небе...
И вот в начале апреля 1972 года на деревянном заборе в посёлке Гидростроителей, где я тогда жил, прочитал я объявление, в котором все желающие приглашались на заседания местного литературного объединения «Орфей».
Собирались местные литераторы в комитете комсомола треста «Металлургстрой». Ибо один из создателей «Орфея», Валерий Суров, был в числе комсомольских вожаков этого треста. Там я и познакомился с некоторыми местными литераторами: уже упомянутым, Валерием Суровым, Русланом Галимовым, Иваном Юлаевым, Евгением Кувайцевым и некоторыми другими. Через несколько месяцев к ним присоединилась юная пэтэушница Инна Лимонова. А с Николаем Алешковым я познакомился уже в Литинституте.
Первые трое писали поэзию и прозу. Последние трое были в ту пору чистыми поэтами и через четыре громадных года (с конца августа 1976-го) именно они стали моими литинститутскими однокурсниками.
Самым знаменитым из всех «орфеевцев» образца весны и лета 1972 года был, несомненно, Евгений Кувайцев, - поэт и бард.
Двадцатишестилетний в ту пору Женя был женатым человеком и отцом обаятельного (кажется, трёхлетнего) мальчугана. У доброй и миловидной его жены, к сожалению, был порок сердца, и в начале 80-х она умерла после операции в киевской клинике академика Амосова. Потом у него была вторая жена, родившая ему дочь, но об этой его жизни я толком ничего не знаю.
Поэтому ещё раз вернусь к 1972 году. Рано полысевший, лицо в конопушках, простой и обаятельный Евгений Кувайцев, поэт и плотник, был так непохож на комсомольского вожака-трубадура, которым он представал в своих газетных публикациях того времени.
«Эгэй, комсомольцы! Молодо-зелено! Вам эта стройка доверена! Самая трудная, самая важная! Вперёд, неотступная, братва отважная!...»
Помню, как поразили меня, 19-летнего наивного пацана эти строки, которые принадлежали не какому-то известному поэту, а неведомому мне плотнику одного из бесчисленных строительно-монтажных управлений громадного «Камгэсэнергостроя». Я и не думал, что в наше время молодые плотники могут писать такие энергичные и жизнерадостные стихи, напоминающие задорные кличи из далёкой для нас эпохи 30-х годов двадцатого столетия.
Позже, однако, (точнее, через четыре года) я узнал от самого Евгения, что для прохождения творческого конкурса в Литинститут такие стихи лишь вредили ему, и он много лет не мог пройти творческий конкурс.
Но об этом позже. 
Разумеется, Женя не подстраивался под политические лозунги. Он просто был искренним и жизнерадостным сыном своего времени. Его стихи охотно печатали не только газеты (от местной с поэтическим названием «Камские зори» до многомиллионной «Комсомолки»), но также поэтические сборники и даже некоторые из толстых журналов. В том числе, знаменитый «Новый мир», который в 72-м или в 73-м году взял литературное шефство над Набережными Челнами и его знаменитыми стройками. А строились тут не только великий автозавод и Нижнекамская ГЭС, но и новый прекрасный город…
Впрочем, сам я в марте 1973 года покинул Набережные Челны и вернулся домой, - в город Рубежное, Луганской области. Вернулся в духовном кризисе, но с мечтой подготовиться и поступить в свой заветный Литературный  институт.
Однако, осуществление этой мечты оказалось делом не столь быстрым, как мне хотелось.
И тем не менее… 

Продолжение следует.