Сказка о московском домике

               
      

            ГЛАВА  ПЕРВАЯ.

          Москва город большой. И дома в ней бывают большие и маленькие, низкие и высокие, красивые и так себе. Дом, о котором мы начнём рассказ, был как раз из таких – «так себе». Невысокий, одно подъездный, ещё сталинской постройки, из жёлтого кирпича с толстыми стенами и покатой крышей. Не дом, а по московским меркам домик! И стоял он не очень удачно – на перекрёстке. Неудобно. Его всё время надо было объезжать. Нет, чтобы в тихом дворике, никого не беспокоя, стоять себе незаметненько…
          А за домом был крохотный палисадничек, с тремя скамейками и десятком старых сырых лип. За палисадником опять дорога, а за ней уже река Яуза с горбатым мостиком. Красивое место, но беспокойное. Впрочем, как и весь город. Да и где в Москве нынче спокойно? Вот и вокруг нашего домика целый день кипела суета-маета. Если раньше, в его молодости, десяток авто проезжал за час, да звякал трамвай отсчитывая четверти часа,  то в наши дни!.. Впрочем, Вы и сами знаете...
*****
          Первый этаж занимал магазин. Кому пришло в голову открыть доходное место в доме, к которому ни подойти, ни припарковать машину невозможно так, чтобы жизнью не рискнуть, вы скоро узнаете. А пока пройдёмся по этажам его. Их восемь.
         Второй этаж, что сразу над магазином, занимал его владелец. Личность, по-своему замечательная, Сейран Акопович Джанумов, выходец из славного города Баку, балагур и ловелас, каких поискать! Он с кавказским размахом объединил оба этажа и встроил лестницу, по которой в любой момент мог спускаться на первый этаж. Ещё он пристроил верандочку к своей лоджии, сначала малюсенькую деревянную, а потом, когда все смирились и поуспокоились, и побольше - кирпичную, превратив её в маленькое кафе. Получилось очень симпатично, а главное, удобно. Частые гости, которых принимал дорогой Сейран Акопович, с бакинским  радушием и гостеприимством очень любили погулять в этом уютном кафе, занимающим половину палисадника.
          Но москвичи народ терпеливый и радушный. Если власти не возражают, то почему бы и нет!? Пусть будет кафе... Тем более что и жильцы нашего дома тоже пользовались услугами оборотистого южанина. Достаточно было спуститься на первый этаж, прямо в тапочках и халате, и можно купить всё что нужно или заказать прямо в квартиру. Очень удобно! Тем более что продукты у нашего рачительного хозяина были всегда свежие и самого широкого ассортимента, на любой взыскательный вкус. Как он этого добивался и что имел при такой малой «проходимости», непонятно! Но факт! К тому же, продукты можно было взять в долг, «на счёт», а деньги отдать потом, когда будут. Ведь они когда-нибудь будут - я имею ввиду "деньги"?! А Сейран Акопович никогда не докучал должников мелочными напоминаниями и преследованиями. Он терпеливо ждал, когда у человека будут деньги. Благородный человек – решили в доме.
         А как удобно стало справлять всякие торжества и праздники! Просто спустился в кафе, и через час уже весь дом гуляет и поёт. Да! Да! Поёт. Потому, что у Сейрана Акоповича ещё и голос! Прекрасный тенор. И хоровое пение ему не было чуждо. Славный человек Сейран Акопович!
         Напомним, что с двух сторон наш дом «омывали» две дороги. И в час пик, а это по нынешним временам, с семи утра до семи другого утра, умным кавказцем была организована «выносная» торговля. Малолетние «коробейники» обегали стоящие подолгу на перекрёстке машины, продавая самые необходимые товары и услуги. Например, памперсы для автомобилистов. Или пирожки, или покурить кому что... или выпить… Да мало ли ещё чего захочет жадная московская душа в удушающе-липкой московской пробке! Кто бы мог додуматься, что столько людей за день воспользуются столь необходимыми предметами, и принесут хозяину их немалую прибыль. «Сотни людей, да по сто рублей – это ж, бешеные деньги!» - думали завистники. А они, поверьте мне на слово, были!..
*****
         На третьем этаже, в одной из четырёх квартир жил водопроводчик Пётр Семёнович Телогрейкин. Откуда у него взялась столь «тёплая» фамилия, он не знал, но очень ей гордился. И собой тоже. Вот он и завидовал. Да как! Сложив свой сантехнический дар с даром математика и калькуляриста, он высчитывал, сколько воды утекает через немецкий унитаз, установленный, между прочим, его руками, в магазине «Бакинского миллионщика», и сколько денег тот зарабатывает на таланте Телогрейкина и на своей торговле!.. Получалась огромная несправедливость!
         Своей болью умный сантехник делился не только с соседями по дому и всему околотку, который он обслуживал, но и с «заинтересованными органами». «Органы», почему-то ни хрена не заинтересовались, зато среди соседей он нашёл нескольких единомышленников. Из них он сколотил «партию борцов за экономию воды», в отдельно взятом унитазе, которая, с удивительным постоянством, проводила заседания по «данному вопросу» и «выносила решения». Собрания проходили или в квартире самого Петра Семёновича, когда не было жены его дома, или на «выездной сессии» в подвале нашего дома, ключи от которого были у беспокойного сантехника по «служебной необходимости». Воду «борцы» не лили, а употребляли исключительно самогон, приготовленный женой Петра Семёновича, Дарьей, и то же, Семённой. Не бесплатно! Телогрейкин продавал «единомышленникам»  женино изделие по его себестоимости, тридцать рублей за литр. Чтобы не огорчать жену. Сколько воды уходило на изготовление данного продукта, сантехник не считал.
          Ладно, оставим Петра Семёновича с его неравной «борьбой», и пойдём по дому дальше. Конечно, описывать всех жильцов нашего дома мы не будем - на это уйдёт слишком много драгоценнейшего времени наших читателей. Они, не дай Бог, от скуки раззеваются и уснут, поэтому, пробежимся по некоторым, наиболее интересным «особям». И про женщин, живущих в нашем доме, я буду осторожно рассказывать, вскользь, ибо, каждая из них достойна поэмы! Только начни!..
*****
          Соседнюю квартиру с Телогрейкинами занимал детский поэт Роман Евгеньевич Малышкин-Нечитайло. Интересный, можно сказать, роковой мужчина с точёным лицом и стройной фигурой, на которого заглядывались все женщины и  не только нашего дома. Жил поэт одиноко, и к пятидесяти годам не найдя ещё «свой идеал», томился одномоментными связями. «Исключительно, для вдохновенья», - как объяснял он друзьям и обиженным мужьям. Какое вдохновенье дарили детскому поэту дамы, можно только догадываться!.. Так же, для вдохновенья, употреблял он благородный шотландский виски, предпочитая его всем другим напиткам, видимо, по причине своего происхождения. Он утверждал, что является отпрыском старейшего и многочисленного на Руси, рода Лермонтов. Отсюда и тяга. Благодаря широчайшим родственным и любовным связям, он много печатался и жил в относительной роскоши, не испытывая недостатка в средствах.
         А однажды, находясь в меланхолии и обессилено потягивая трубку, он удобно устроился в мягком старинном кресле, стоящем в лоджии, и укрывшись шерстяным шотландским пледом, наслаждался видами прохладного вечера. Чу, Роман Евгеньевич уловил знакомый тонкий аромат виски... Испытывая некоторое томление, после вчерашних чрезмерных возлияний, поэт принюхался. Да! Точно! Так и есть - перепутать невозможно! А дома, как назло - ни капли! Можно было бы, и пересидеть, и перетерпеть, но аромат усиливался и звал. Обеспокоенный пиит, слегка пошатываясь, пошёл на зов.
         Искать долго не пришлось: соседка, Дарья Семёновна, привезла из деревни аппарат и готовой пшеничной браги. Только она начала «процесс», как аромат потёк по дому. И старый дом ожил! Захлопали двери и послышались возбуждённые мужские голоса.
         Первым в дверь интеллигентно поскрёбся поэт. Видя его красивое синюшное лицо в малиновом бархатном берете и с золотой серьгой в ухе, добрая женщина запустила литератора в квартиру. Проведя гостя в «залу», она угостила страдальца самогоном давнишним, настоянным  с полгода на шиповнике и калгане,  и налитым в бутылку из-под виски. Бутылки эти она забирала из коробок, которые выставлял поэт в общий коридор, так как их нигде не принимали. Поскольку цвет настоянного самогона и бутылка соответствовали оригиналу, страждущий подмены не заметил и употребил его. Крепость только ошеломила поэта. Семидесятиградусный напиток устремился по жилам, будя в нём, давно забытые страсти. Переведя дух, закусив протянутым яблоком, и  огладив добрую женщину по широкой спине, Роман Евгеньевич забрал початую бутылку и ушёл к себе. «Вот демон», - ласково подумала Дарья Семёновна.
         Испив же половину, мастер сел за лучшее творенье в своей жизни! При свечах и гусиным пером... Это было новое слово в детской литературе! Обнажённые вакханки на берегу озера прыгали через костёр, водили хороводы, и  уходили с парнями в лес...
         Видно, затронул самобытный напиток заветные струны благородной души поэта, и полилось из неё, долго сдерживаемоё всякими чванистыми условностями, раскрепощённое творчество. Выплеснул поэт копившиеся  десятилетиями образы на бумагу, доверил белоснежной сокровенное  и, описавшись, заснул.
         В тот вечер Дарья Семёновна одна не осталась. Один за другим в квартиру её потянулись мужики. За отсутствием Телогрейкина, который дежурил в домоуправлении, пришлось управляться самой. Отпуская готовый продукт по пятьдесят рублей за «пол-литру»,  она быстро управилась с ближайшими соседями, но ближе к полуночи слух о том, что открылась новая «точка» да почти даром, быстро распространился по району, и потянулись такие личности!.. Что «точку» пришлось быстро закрывать.
        «Пусть муж этим занимается. На то он и муж», - вспоминая звериные рожи и убогих доходяг, думала Дарья Семёновна, кутаясь в пуховое одеяло и сладко позёвывая. Через минуту дородная деревенская женщина, неведомо каким случаем, заброшенная в столицу, спала крепким сном праведника. И снился ей суженый-ряженый в малиновом берете с одним ухом...
*****
        Поднимемся же этажом выше. На четвёртом этаже, в шестнадцатой квартире, проживал Большой человек – Илья Сергеевич Бескорыстный – собственной персоной. Отставной служащий Конторы, а теперь  полковник запаса и управдом. Семья его занимала четырёхкомнатную шестнадцатую квартиру, а он сам жил в семнадцатой – рядом, превратив её в служебное помещение. А домоуправление отдал в своё время Сейрану Акоповичу не «безд-возд-мездно», конечно.  На «благодарность» он и прикупил семнадцатую квартирку, изведя  её бывших жильцов уголовным дельцем, а затем переселив их в места не «столь отдалённые».
        Весь пятый этаж занимало семейство чиновника средней руки при московском градоначальнике Аввакума Ипатьевича Трубецкого. Когда-то он приехал в Москву из  Сибири за своим товарищем-однокорытником, который в скором времени занял пост мэра, а потом быстро пошёл «наверх». Благодаря его протекции и Аввакум Ипатьевич устроился в мэрии, но «наверх» его не взяли, а оставили «своим человеком» при новом мэре. Служебная машина по рабочим дням прибывала за Аввакумом Ипатьевичем и останавливалась у главного подъезда, перегораживая почти всю проезжую часть, так, что образовывалась огромная пробка и приходилось объезжать её по обочинам. Неудобно, но не нарушать же из-за этого традиций чинопочитания! А так хорошая семья - никто слова плохого о ней не скажет.  Да и не посмеет!
         Не зевай, читатель – осталось всего три этажа! Да и то там жила мелюзга всякая: менеджеры-приказчики, айболишки, да учителишки всякие - неудачники -  времени и описания не достойные. Поэтому опустим рассказ о них до удобного случая.
*****
         Вечером описываемого дня, когда весь дом пропитался самогонными миазмами, на площадке между четвёртым и пятым этажами столкнулись Илья Сергеевич и Аввакум Ипатьевич. Церемонно раскланявшись и поинтересовавшись здоровьем супруг и детей, соседи перешли к главному -  откуда аромат?
         - Дарьюшка балуется… Это точно. А ведь я ей запретил! Вот скаженная баба! – полушёпотом доложил Илья Сергеевич. Управдом полуобнял чиновника и поднявшись на пролёт, подвёл его к заповедной двери.
         - Внимай! Чуешь!? Да больше и не кому… - он подсунул нос к самому замку и шумно втянул воздух. – Ну, точно она! Будем брать!? Тебе сколько?
         - Я, пожалуй воздержусь… Надо попробовать… Я тут на площадке подожду… Ты вынеси немного… - и чиновник юркнул за угол. Он не любил светиться, особенно в таком деле. Жена его Марфа Кузьминична, весёлая румяная сибирячка, не одобряла общений мужа с простыми людьми. Положение не позволяло! А Вава, так ласково звала она супруга  дома, якшался со всеми как равный. За что и получал «отпевание». За углом же, прячась за синим пластиковым ведёрком, можно было остаться незамеченным.
         - Дарьюшка, открой! Это я пришёл… Поговорить надо… - проблеял козликом управдом.
         Скрипнула дверь и его с шумом втянуло внутрь.
         - Я п-погово… - хлопок и тишина.
         Аввакум Ипатьевич томился ожиданием недолго, минут через пять дверь опять скрипнула, и Большой человек вылетел из квартиры с пакетом в руках.
         - Вот, добыл, - раскрасневшийся Илья Сергеевич развернул пакет и показал полутора литровую пластиковую бутыль из-под кваса. – Пойдём ко мне, попробуем...
         «Ко мне» значило в семнадцатую. В шестнадцатую Большому человеку давно ходу не было. После отставки  деятельный Илья Сергеевич почувствовал страшный дискомфорт: словно с разгона уделался в стену каменную. Заниматься-то стало нечем. И не для кого. Ну, навязался в управдомы, используя старые связи. Ну, посадил жильцов из семнадцатой. Мало! Тогда полез в дела собственной семьи. Получил отпор похлеще  злостного империалистического. Дети, оказывается, выросли, у жены давно своя жизнь, свои интересы, внуков нет. Кроме денег от него ничего не ждут. Во как! Вот и стал заходить домой всё реже и реже, а к Дарье Семёновне всё чаще и чаще…
         В семнадцатой «трёшке» две комнаты были отведены под «конторку», как ласково величал домоуправление Илья Сергеевич; он даже таблички на дверях повесил: «управляющий» и «бухгалтерия», в третьей же обретался он сам. Туда-то и ввалились товарищи по борьбе с «зелёным змием». Борьба длилась недолго - противник был уничтожен за полчаса! Причём весь, без остатка! После первого стакана, «только пробовавший» Аввакум Ипатьевич сказал:
         - Вот у нас в Сибири самогон так самогон! А здесь... - он обвёл комнату рукой, – Фигня, вода!
         - Ну не скажи, Вакуша! Моя Дарьюшка мастерица! Меньше пятидесяти градусов за ней ни разу замечено не было. У неё даже интел…лиг…ген…ные, ик блин, люди берут. Я видел, как этот малиновый поэт заходил... Думаешь, он ей стихи читал?  Ни-фи-га! Бутылку, ик блин, вынес. А это о мно-ого-огом, ик,  говорит! Только я ей в доме гнать запретил!.. ИК... А она, скаженная баба,  не слушает...
         - А вот, давай проверим! – стал подначивать гость. – Подожжём!
         - А, давай! – они налили в блюдце жидкость и подожгли. Самогон вспыхнул синим пламенем, подняв столб огня над столом, комната стала похожа на первобытную пещеру, а блюдце аж затряслось и загудело, как при спиритическом сеансе!  Мужики зачарованно смотрели на огонь, и каждый думал о своём: Большой человек о том, что нужно беречь здоровье и переходить только на самогон, и ещё, что нужно усилить наружное наблюдение за бакинцем. Телогрейкин и компания не справляются – всё про какие-то унитазо-литры докладывают.
         А сибирский мужик представлял себя у костра после удачной охоты, молодого и любвеобильного. Такая охота в его юности была... И с молоденькой Марфой Кузьминичной тоже, да только закончилась она в тот раз печалью – женитьбой. Отец её – местный егерь, утром приставил к его заиндевевшему лбу допотопный немецкий «маузер» и сказал: - "Либо ты, кобель блохастый, не вылезая из спальника, ведёшь её к венцу – либо пуля в лоб и к вечеру тебя дожрёт здесь росомаха"... А так всё хорошо начиналось!..
         Мысли о жене заставили его ускориться: он ведь вышел на минутку - вынести мусор, пока она смотрит свою лабуду. Они чокнулись и влили в себя по второму стакану.
           Через пять минут, перед третьим заходом, управдом решил произнести тост: - Чтоб у нас всё было, ик, а мы ни за что не платили!
           - Что ты имеешь в виду, дружок? – не понял старо-русской мечты, чиновник.
           - Чтобы дом с баланса, ик, сняли, а об этом никто, ик, не знал! Чтоб свет, вода, газ были, ик, а мы за это не платили!
           - О как!..
           - А ты знаешь, какие мы деньги каждый месяц государству, ик,  любимому перечисляем!? Мильоны, блин! А могли бы перенаправить, ик, их на другие нужды... - и Илья Сергеевич хитро, с прищуром смотрел на Вакушу.
           - Это как же, Илюша!? – прикинулся дурачком  Аввакум Ипатьевич.
           - Ты ж, ик, в мэрии, не я! Я б давно всё, ик, устроил... А деньги, ик, пополам!.. – он поднял стакан, - ну, давай, поехали!..
           Приняли по третьей и, подавив рвотный позыв почти одновременно, приятели решили закусить.
           - Вакуша, да ты заку-сывай, ик,  не стесняй-ся! – Илья Сергеевич разорвал пополам курицу-гриль, утром прихваченную в магазине  Бакинца; он всегда там отоваривался. А что - и рядом, и даром... Бакинец не возражал – жалко, что ли курицы – управдом всё-таки.
           - П-п-последний, ик, раз де-ла-йю тебе пред-лож-жжение!.. – размахивая половиной птицы, вскочил со стула Илья Сергеевич. – И пока, ик, мы ещё гов-во-ва-рить, блин,  можем ты мне отве-ть: хо-ч-чешь, ик, честный «лимон» каждый месяц? Ик, или нет!?
           - Хочу... - давясь курицей, пискнул Вакуша. – Но ничего не, ик, не, ик, не обещаю!..
           - Всё-о-о! Икать будем вместе! Ик, за базар отве-э-тишь! – и они обнялись, икая и вытирая друг о друга жирные руки, а потом скрепили договор крепким мужским рукопожатным поцелуем... За которым их и застукала Марфа Кузьминична...

                ГЛАВА  ВТОРАЯ.

           Утром Вава, Вакуша и Аввакум Ипатьевич проснулись одновременно... почти. У всех троих болела голова и все трое слышали один и тот же наглый перезвон. А ещё говорят, что трёхглавый Змей Горыныч - выдумка! И огнем, дескать,  рыгать он не может!.. А сибирский мужик с похмелья может! Ни у одной из трёх ипостасей Аввакума «Горыныча», извините – Ипатьевича, не было сил встать и добраться до туалета. Поэтому Головы решили вставать по очереди. Первым пошёл Вакуша. Описав сложную синусоиду и трижды не попав в створ дверей, туалетоискатель упал без сил. Он решил дальше ползти. Так верней! По-пластунски, как учили в армии. Он полз и  пел: «...не забывается такое никогда». Марфа Кузьминична из кухни внимательно наблюдала за передвижениями мужа и гадала: хватит ли сил у него самостоятельно добраться до туалета? Похоже, хватит – поёт тихо, но складно, почти не сбиваясь. Ползёт тоже ловко. Хорошо их этому в армии учат. Надо только дверь ему открыть, а то голову расшибёт...
          Поддерживаемый супругой, Вакуша пожурчал минут пять над унитазом и, ещё со спущенными штанами, ловко изловчился и чмокнул Марфушеньку-душеньку в румяную щёчку. И тут же превратился в Ваву.
          Ваву отвели на кухню, дали кисленького, напоили крепким кофе и посадили в ванну отмокать. Там Вава вспомнил, что хотел писать и выскочил голый из ванной, напугал своим видом прислугу и ещё минут пять томился над унитазом. «Не самогон, а мочегон какой то...» - думал он, вспоминая о чём говорили с управдомом и не наобещал ли он чего лишнего.
          Второй раз из туалета Вава вышел уже Аввакумом  Ипатьевичем и гордо позволил накинуть на мокрое тело своё махровый халат хихикающей прислуге.  Голова работала отлично, только болело покрасневшее ухо – видно где-то неаккуратно приложился. И звон, этот противный звон допекал его. Всё - пять минут на сборы, десять - на завтрак, заботливо приготовленный супругой и он вышел из подъезда на улицу. Машины истошно гудели, пытаясь объехать чёрный БМВ  с синим маячком и счастливыми буковками «АМР», терпеливо дожидавшийся Аввакума Ипатьевича посреди дороги. «Так вот откуда этот противный звон!» - догадался чиновник.
        - Давно стоите, Павел?  - когда отъехали, спросил чиновник.
        - Да нет – часа два!.. Сейчас куда, в мэрию?
        - Да, гони в мэрию... - Аввакум Ипатьевич почувствовал, что снова хочется писать.
*****
        Поутру Илья Сергеевич встал и в чём был, сразу вошел в кабинет. Благо тот был рядом. Он не любил опаздывать на работу. Увидя управдома, жиличка с седьмого этажа тихо вскрикнула, покраснела, зажала рот рукой и выбежала вон из кабинета. Остальные остались.., они были свои.., они и не к такому привыкли... Болело и саднило ухо и жутко хотелось пить. При этом Илья Сергеевич помнил всё! Или почти всё...
        ...только они с Вакушей побратались и, расцепив объятья, но ещё держась друг за друга, радостно икая, повернулись   навстречу Марфе Кузьминичне, как мелькнуло синее ведёрко и страшным ударом обрушилось им промеж ушей! Вакуше по левому, – Илюше по правому... Мальчики по-военному, рассыпались в разные углы, и Марфушенька добивала их уже по отдельности. Пока Илюша, по привычке застывший в своём углу по стойке «смирно», как на ковре у генерала, был слегка только отхлёстан синим ведерком по щекам, Вакуша схватил со стола упаковку мочегонных таблеток и сожрал её всю! Чтоб не пахло! Когда разъярённая супруга переключилась на него, он сжался в комок и вопил из угла: "- За что! От меня же не пахнет!.."
        Вспоминая это, Илья Сергеевич взял за горлышко полный графин и жадно начал пить. В полной тишине за убывающей из графина водой сочувственно и  по привычке наблюдал Телогрейкин. А за часто ходившим кадыком Дарья Семёновна, числившаяся уборщицей на полторы ставки. А за голым животом и выпирающей волосатой нижней частью, слегка прикрытой красными дамскими стрингами  в сеточку, – Аполлинария Павловна Разуваева – бухгалтерша и дама средних лет «без надежд». «Господи, - думала она, - уработался-то как, сердешный! И переодеться-то ему некогда. Всё по хозяйству, да по хозяйству!  И что за мода такая пошла, что у мужиков, что у баб – эти стринги!?» Сердобольные мысли её перебил зашедший в домоуправление поэт:
         - Слава труженикам коммуникаций! Ба-а, Илья Сергеевич - роскошно выглядите! Где-то я эти трусики уже видел!? Мм-дас... А Вам идёт!.. Но я не за этим... Дарь Семённа, позвольте с Вами пошептаться,.. тэт-а-тэт,.. так сказать.
         - Дарьюшка, -  обдав даму дорогущим ароматизированным табаком, зашептал Роман Евгеньевич, - мне бы напитка Вашего целительного нацедить литров, этак, пять... А то я поэму начал, знаете ли, а на сухую что-то не идёт!.. Смилуйтесь, голубушка! Детская поэзия Вас не забудет!
           - Ну, не знаю, найду ли я пять литров-то… Это ж напиток заповедный,.. – он денег стоит, -  хитрая женщина смекнула, что поэт «подсел». – Пять тыщ – никак не меньше.
           - Помилуйте, голубица, да за такие деньги я благородных напитков накуплю!..
           - Покупайте...
           - Две...               
           - Четыре...
           Сошлись на трёх. И «голубица», поворчав для приличия на дороговизну исходящих материалов, повела страждущего пиита в «закрома»...
*****
           Пока Илья Сергеевич глоток за глотком опустошал графин, он пытался мучительно вспомнить куда ещё его понесло после избиения. Попу непривычно как-то холодило. Ещё он чувствовал, что в паху что-то тянет, но что понять не мог. Не мог даже опустить голову – вода вытеснила из организма тошноту. Напрягая все силы, словно пионер-трубач не опуская головы и графина, он проследовал в туалет. Хлопнула дверь, и раздался утробный рык. В сознании, как рваная киноплёнка, стали мелькать картины прошлой ночи: вот он вломился в шестнадцатую и его тут же больно-пребольно вытолкали...  Вот он поднялся на восьмой,.. – и его ласково приняли.  Вот звонок...  Вот кто-то быстро вошёл в спальню... Шум, крики, женский визг... Вот его стащили с кровати, а он всё отрицал, пока не надел чьи-то трусы... А в трусах он уже и хамил и кричал: «не докажите!»
          Спустив красную улику в унитаз и умывшись, из туалета он голым проскользнул в комнату и быстро оделся. В приёмную уже ступил важно - Большим человеком, и сразу озадачил "бухгалтерию", дав ей задание собрать материалы по недоимщикам. Телогрейкин же - электрик и сантехник в одном лице, получил задание устроить неплательщикам «райскую жизнь».  Оставшись один, он взялся за чёрный эбонитовый телефон с золотым гербом СССР:
          - Аввакум Ипатьевич, дорогой, а это я... Как поживаете? Хорошо?.. Разговор наш вчера помните? Чудненько!.. Что? Вечерком?.. Да, да, на месте… Всё, обнимаю, буду ждать...
          Довольный разговором, он ослабил галстук и пошёл на кухню варить кофе.

*****
          Чуялись новые веяния, чуялись. Пахло грозой и служащие столичного градоначальника изображали бурную деятельность. Аввакум Ипатьевич не притворялся, а и вправду за день сделал очень много. Он умудрился  передать дом под временное управление на подставную фирму с загадочным юридическим адресом: Восточная Сибирь, Нижнекамышинский район, деревня Большие Грязи. Причём если кто-то будет разбираться, то всё укажет на деятельность не его, а жены мэра, который по проверенным слухам досиживает последние дни. Риска никакого – не докопаются! До такой мелочи руки не дойдут! Довольный своим хитроумием, он поехал домой. Всё-таки пятница вечер...
*****
         Илья Сергеевич торжественно был приглашён на ужин. Марфа Кузьминична, стараясь загладить свою вину за вчерашнюю ведёрную разборку, потчевала его и потчевала: и собственными своими белыми ручками кулебяку сотворённую подавала, и перепелов жареных подкладывала, и жульен с грибами пододвигала... А уж салатов – было откушано-перепробовано - не счесть!.. Но и укорить мягонько не забыла: чегой-то, мол, гадким самогоном,  втайне от жён нализались – нет, чтобы дома, да благородных напитков испить, да под хорошую закуску, да мы ж только рады будем!.. В общем, кругом виноваты мужики "которые без женского догляду" и дурновкусие советских времён...
         Илья Сергеевич со всем соглашался, был галантен, рассыпал необходимые в таких случаях комплементы, а что до вчерашнего, то лично он, якобы, ничего не помнил.  Нахваливая стол  и не показывая, что томится гостеприимством хозяйки, он ждал главного разговора – с хозяином. Наконец, парадная часть закончилась и рачительная хозяйка  оставила мужчин одних, сославшись на дела неотложные. Прислуга принесла в кабинет кофе, фрукты, коньяк и сигары. Короче, правила хорошего тона были соблюдены, и Илья Сергеевич поинтересовался главным:
         - Ну?..
         - Сделал, - пыхнув дорогой сигарой, улыбнулся хозяин. - Как договаривались.
         - Молодец! Я тоже времени даром не терял – начну выживать лишних жильцов. Надо освободить несколько квартир.
         - Зачем?
         - А ты посчитай, Вакуша: у нас коммунальные платежи с квартиры в среднем девять тыщ, плюс уборка территории, вывоз мусора и так далее  и тому подобное – всех доходов два «лимона» в месяц. А если мы квартиры освободим и будем сдавать внаём – это ж Центр всё-таки – глядишь ещё «лимончик» прирастёт!
          - Мысль интересная! Я - за! Чем смогу помогу. Если надо органы подключим.  Мне здесь многие не нравятся – не ровня они нам!.. Ты мне лучше скажи: мы договорчик с тобой на бумаге заключим, али так?
           -  «Али так»! Ты ж меня знаешь, не одно дело с тобой проворачивали – бумажки здесь ни к чему. Расчет получишь в лучшем виде, первого числа, каждого месяца.
           - Ну и ладушки!.. За это и выпьем...
           Довольные друг другом и сделанным делом, они курили и выпивали и много шутили – в общем, вечер удался!
               
            
               ГЛАВА  ТРЕТЬЯ.

            Беда пришла, когда не ждали!
            Аввакум Ипатьевич отдохнувший и весёлый  в понедельник вышел на работу. Стояло шикарное утро!  Направляясь по коридору к своему кабинету, опытный аппаратчик спинным мозгом почувствовал изменения. Что-то встревожило и напугало его. Было всё не так, как всегда! Вот навстречу пробежал Заливахин и даже не поздоровался. Вот секретарша мэра быстро прошла мимо, пряча красивое заплаканное лицо и тоже не обратила на него никакого внимания. «Видим ли я?» - спросил себя Аввакум Ипатьевич. Он даже ощупал себя и глянул, застёгнута ли у него ширинка. Да, всё было в порядке...
            Он открыл дверь собственного кабинета, вошёл, и тут же нехорошо, как-то тревожно зазвонил телефон внутренней связи:
            - Привет, старик, ты уже слышал? «Пчеловода» нашего сняли «как утратившего доверие»! Ничего формулировочка, да!? Да, ты что, не узнал меня что ли? Это ж я, Дмитрий Иванович...
            Аввакум Ипатьевич сглотнул набежавшую слюну и выдавил из себя: - Да, да, да узнал я, узнал... Просто ты меня ошарашил... Давно пора – изжил себя старик...
            - Тебе-то легко говорить – ты вне политики! А нам каково!? Сейчас такое начнётся – только держись! И главное: не пригласили, не поговорили, не выслушали, а сразу бац... и в газете опубликовали!  По-новому… Ну, давай, телеграфируй если что... 
            - Постой, а нового-то уже назначили?.. – но собеседник бросил трубку. Главный вопрос повис в воздухе.
            То, что скоро снимут старого мэра было ясно давно: старик совсем нюх потерял, заворовался, расслабился, возомнил себя «третьим после Бога». Не только Москву против себя умудрился настроить, но и «первого после Бога»!   Аввакум Ипатьевич, правда, к этому тоже руку приложил: пятнадцать лет компромат собирал и наверх отправлял. За это и кормили! Так ведь не за страх работал, а за совесть!
            Но кто теперь будет «третьим» - вот вопрос? И что значит эта фразочка: - «... тебе-то легко говорить»!?  Да за кого они меня держат!?
            Пока Аввакум Ипатьевич предавался размышлениям, в «коридорах власти» творилось невообразимое! На службу явились два мэра: новый, только что назначенный и старый, который «был ещё не в курсе»!
*****
            Не будем описывать передачу власти: беготню, суету и кадровые перестановки, последовавшие за сменой власти – это интересно разве что прессе и узкому кругу читателей-москвичей! Мы же пишем исключительно для широких масс! А широким массам – тем, которые «замкадыши» – им всё это «до лампочки»! Тем более, что всё это нашего Аввакума Ипатьевича  никоим боком коснуться не должно было бы. Он давно чувствовал себя непотопляемым! Как Штирлиц когда дружил с Борманом!
            А напрасно! Старый мэр стоически принял отставку: собрал всех, кто не побоялся с ним попрощаться, аккуратно собрал свои вещи и документы и, помахав на прощание цилиндром, уехал в ссылку - в Лондон. На столе, только, забыл несколько малозначащих бумаг, компрометирующих скорее не его, а некоторых сотрудников. В том числе и Аввакума Ипатьевича!
            Далее события развивались стремительно! Началась чистка. И первым был вычищен наш герой. Да как! С треском, с громом и с молниями!
            Аввакум Ипатьевич стоял перед новым градоначальником, ни жив, ни мёртв! Пот струился по спине его, крупные мурашки размером с маленького бесёнка побежали по телу, взъерошили волосы, а потом противно зашевелись в ушах и в носу, а в глазах поплыли круги, да в животе неприятно заурчало, когда новый мэр хлопнул по столу кулаком и грозно сказал: - "Да за такие дела – в Сибирь, на вечное поселение, на каторгу! Или нет  – отправляйся-ка ты со своим домом, по этому юридическому адресу! На веки вечные! И дорогу в Москву забудь!.. Нам стукачи и жулики не нужны!"
            Вот тут, прямо в кабинете сверкнула молния, раздался гром, и Аввакум Ипатьевич куда-то  провалился...
            К сожалению, дорогие читатели такое бывает крайне редко. Только в начале правления какого-нибудь начальника может свершиться чудо и зло будет наказано, а добро восторжествует! Потом рутина и повседневность завалят его, и на чудеса ни сил, ни времени, ни желания не останется. А жаль! Но история продолжается...

                ГЛАВА  ЧЕТВЁРТАЯ.

            Утро туманное, бело-серое, неприятное.
            Выйдя на балкон, Роман Евгеньевич Малышкин-Нечитайло поёжился и долго всматривался вдаль, шмыгал носом, принюхивался и прислушивался.  Тишина стояла какая-то не такая, не московская  – мёртвая тишина! И пахло, как в Москве пахнуть не может, а только деревне – травой и навозом. А главное – туман!.. Он вытянул руку и рука пропала. В Москве такого тумана не бывает!.. Он сплюнул табачную слизь и видно попал в кого-то, потому, что снизу раздалось жалобное мычанье.
            Здорово я вчера насосался! Видно рано ещё – по улицам одни недоумки ходят... -  подумал Роман Евгеньевич и пошёл досыпать. – Почему меня от самогона так в деревню тянет?..
*****
            Магазин Сейрана Акоповича открывался в восемь утра, после часового перерыва  с ночной смены.
            В семь было ещё темно. Тогда-то и сверкнула молния, и грянул страшный гром! Дом охнул и затрясся! Сейран Акопович не спал, он вздрогнул, посмотрел сквозь мутные стёкла и накрепко закрыл двери магазина, потом пошёл и пересчитал выручку. «Виручку» - как ласково говорил он! Это было его любимое занятие! Он готов был вовсе не спать - лишь бы была возможность пересчитывать свои деньги. Это его возбуждало даже сильнее, чем молоденькая серна с восьмого этажа, хотя она могла зажечь огонь и в самом «потухшем вулкане»! А он ещё "потухшим вулканом" не был. Скорее наоборот... Он как-то подарил ей комплект красного эротического белья в сеточку и...
            Ладно, об этом потом, восемь часов – пора открываться. Разогнав эротический туман, и спрятав «виручку», Сейран Акопович побрёл открывать магазин. Пластиковые двери  призывно распахнулись, и Сейран Акопович увидел перед собой... выступающее из тумана стадо!
            Коровы шли медленно, плавно огибая углы дома, мерно позвякивая колокольчиками, и шумно вздыхали. Плотный туман клубился над их шкурами и седыми шапками висел над кустами.
            Сейран Акопович только десять минут стоял в столбняке с открытым ртом! Потом в открытый рот залетел усталый потный слепень и сел ему на язык. Опешивший Сейран Акопович машинально сглотнул слепня и закрыл рот, а потом зачем-то закрыл и дверь. «Какой странный город – эта Москва! - подумал он,  - чего в ней только не увидишь... Коровы какие-то... Стоп – а где всё: машины, люди, шум, вонь, наконец!?  Надо выпить чего-нибудь...» - лениво подумал он, ощущая как по пищеводу что-то противно ползёт.
            Бакинец глотнул пятьдесят грамм «шустовского» ещё старого ереванского разлива, дождался когда что-то внутри ползать перестанет, и опять открыл дверь.
            Никакого стада не было. Туман стал потихоньку расползаться, и показались окрестности. Красивые деревенские окрестности!..
            Пока первооткрыватель земель русских Сейран Акопович Джанумов стоял перед открытыми дверями своего магазина и тихо скулил, от изумления потеряв дар речи,  да  руками щупал вокруг себя воздух, будто ища что-то, словно былинный  Ермак Тимофеевич на высоком берегу Енисея, – потихоньку начал просыпаться весь дом.
           На верхних этажах захлопали двери и кто-то начал материться по поводу неработающего лифта. Ещё кто-то открыл дверь и громко опрашивал соседей: есть ли у них свет, газ и вода. Захлопали другие окна и двери, и уже  послышались истошные  вопли отчаяния и вскрики изумления!
           А Сейран Акопович всё стоял щупал воздух и скулил. скулил...
*****
           - Открывай, гад! А то дверь ломать будем! – толпа разъярённых жильцов ломилась в железную конторскую дверь. «Гад» не открывал – его вообще в конторе не было.
           Пережив довольно быстро шок от  увиденного, он поднялся этажом выше и постучал в дверь Трубецких. Дверь открыла заплаканная прислуга. Илья Сергеевич не здороваясь, быстро прошёл в комнаты и нашёл супругов.
           - Ну, что, начальнички, накосячили -  отправили Вас из Сибири в Сибирь! – зло съехидничал знавший историю семьи Трубецких, управдом. – Декабристы хреновы!.. Да и нас с вами заодно законопатили - как крепостных! А главное быстро-то  как – по-сталински, в одну ночь! Бац!.. А говорят, что нынешняя власть ни на что не способна! А она вон на что  способна!.. Главное, как по-современному!..
           - Да-а-а, де-ла-а-а! – протянул, обнимавший заплаканную жену бывший чиновник. – А почему ты думаешь, Илюша что это Сибирь?
           - Да по всему! А куда ж нас ещё?..- рыкнул управдом.
           - Никто и не ожидал… Ну-ну-ну! Марфушенька, не надо так убиваться – везде люди живут! – от последних слов, Марфушенька-душенька залилась слезами пуще прежнего. 
            - Да, может всё ещё и вернётся, образумится как-то!.. -  смягчившись, неуверенно проговорил Большой человек, тоже пожелавший успокоить и себя и чужую супругу. – Хотя!.. Если рассуждать логически: дом-то мы подчистую списали! Никто и не хватится... Нет его теперь!..
            От этих слов Марфа Кузьминична громко вскрикнула и лишилась чувств. Муж подхватил её и уложил в кресло.
            - Это ты зря! Не нужно этого говорить было! Никому... и никогда! Запомни это! – Аввакум Ипатьевич сердито смотрел на товарища, а тот нервно сел во второе кресло и спросил:
             - Это ладно... Чего дальше-то делать будем?
             - Это, между прочим, твоя была идея! Я только списал...
             - Нет наша!.. «Только списал»! Значит - плохо списал!.. И давай не будем валить друг на друга... Итак тошно!..
*****
             Пока заговорщики спорили да рядили, народ, устав ломать конторскую дверь высыпал на улицу.
             Утро разулыбалось! Солнышко выглянуло и припекло. Экс-москвичи молча стояли и смотрели по сторонам. Невдалеке несколько покосившихся изб были разбросаны как попало. Между ними петляла кривая колеистая грунтовая дорога. В колеях стояла чёрная вода, да невысохшая осенняя грязь запекалась на обочинах. Кругом чернел дремучий лес, да поле с пожухлой рыжею травой и пёстрыми коровами.
             Их дом криво, как пизанская башня, плюхнулся посреди деревни. Оборванные электрические провода беспомощно свисали вдоль стен его. Сбоку криво торчала жёлтая газовая труба на которой уже сидели вороны. Магазин и два первых этажа  были почти сплошь забрызганы чёрной грязью. На углу - табличка с некогда московским адресом, покосилась и корявыми буквами, нацарапанными мелом, гласила: «деревня Большие Грязи. Дом № 1». В изумлённой толпе жильцов кто-то заплакал, кто-то опять истошно завыл, а кто-то лишился сознания...
             Под этот вой и плач на балкон вышел окончательно проснувшийся поэт. Держа в руке стакан «деревенского виски», он протёр глаза: опять один и тот же сон! Это уже не смешно!
             - Эй, кто-нибудь, объясните мне, что здесь происходит? – обратился он с балкона к не расходившейся толпе. – Голубчик, - обратился он к Телогрейкину  хмуро  посмотревшему  на стакан в его руке, - э-э-э, как Вас там... Пётр Семёнович, милейший, скажите мне -  где мы?  А то я теряюсь в догадках...
             - Мы в жопе! – кратко ответил сантехник, не любивший длинных объяснений и поэта.
             - Ага... Понятно! – сказал поэт и залпом допил весь самогон. – Теперь понятно! Это что – деревня что ли?
             - Ты, что слепой!? Не видишь – деревня! – нехотя продолжил диалог сантехник.
             - А где Москва?
             - В * * * * *! – ответил сантехник.
             - Правда? – тут поэта охватило настоящее беспокойство, он, кажется, начал догадываться...
*****
             Осмотрев окрестности и кое-как придя в себя, народ потянулся в магазин. Там Сейран Акопович икал и отпаивал себя коньяком. Он уже прилично нагрузился и старался не ничего говорить, а широким жестом, молча, пригласил покупателей делать покупки. Телогрейкин забыл, зачем пришёл, поэтому взял водки. И попросил записать на счёт управдома. Остальные, почему-то последовали его примеру: взяли водки и записали на счёт управдома. С какой стати они решили, что виноват именно Илья Сергеевич непонятно, но что расплачиваться должен именно он -  это решили все! А народ у нас редко ошибается...
*****
            В это время Дарья Семёновна своим ключом открыла исцарапанную и помятую конторскую дверь. Она тихонько подошла к увлечённому бумагами Большому человеку и со всей силы, наотмашь треснула его по уху!..  Хорошо, удар пришёлся по здоровому уху! Управдом крендельком свалился на пол и завыл, схватившись на ушибленное место.
            - Это ты – лихоимец, нам устроил!? Ты, гнида подкожная!? Отвечай! – она занесла над ним толстую домовую книгу, - вы со своим Ипатычем всё шушукались и козни строили! Ироды проклятые! Ща, как дам!.. Одно мокрое место останется!..
            Управдом изловчился и подсёк Дарью Семёновну ловким, отработанным приёмом. Дородная женщина грузно завалилась на пол, а управдом сел на неё сверху.
            - Ус-покой-ся, Дарь-юшка, - отрывая её руки от своей шеи, говорил Илья Сергеевич, - никто в этом не виноват. А уж, тем более, я!.. Я сам, может, больше вас всех пострадал! У меня, может, семья пропала!..
            - А ну, слезь с меня – страдалец!.. Как это пропала?
            - А вот так - они вчера вечером в Турцию улетели. Отдыхать... Вернутся, а дома нет! Бомжевать будут!..
            - Ну, уж, и бомжевать сразу!.. Дача-то у вас есть?
            - Была... Я её того... Застраховал...
            - И что?
            - Сгорела...
            - Ну, ты даёшь!.. А деньги-то выплатили?
            -  Ещё нет. Тянут...
            - Тоже, значит, жулики... Эх вы – бизнесмены! – Дарья Семёновна отряхнулась и собралась уходить. Напоследок она спросила: - жить-то дальше как будешь?
            - Честно! – съязвил управдом, - А ты?
            - Я-то не пропаду – у меня аппарат! Пойдём, разведаем обстановку. Не век же тебе здесь сидеть...
*****
            Экс-москвичи рассыпались по деревне. Деревенские же пришли в магазин и на дом посмотреть. Деревенских, правда, было мало. От силы набралось человек двадцать. В основном старики. Москвичей было примерно столько же. В выходные большинство разъехались кто куда. Повезло!
            И те и другие пили водку. Чтобы и стресс снять и понять что к чему!? Водка, как известно, заменяет русскому человеку психоаналитика и на многие вопросы отвечает, на которые и ответа-то нет, и с действительностью примеряет. А это сейчас было очень нужно!
            Бакинец допил свой коньяк и умиротворённо посапывал за прилавком. Прямо на полу. Ему снился поезд «Париж-Баку». Он по нему ползал и жужжал... Ему там было хорошо...
            В его «отсутствие»  магазином распоряжалась Дарья Семёновна. На продажу она выставила только скоропортящиеся продукты и свой самогон. Помогал ей Телогрейкин.
            Мобильники не отвечали ни у кого! Стали расспрашивать деревенских что, да как, и выяснилось:  деревня называется Большие Грязи, мобильников они отродясь не видывали, электричества нет, и никогда не было, до ближайшей деревни сто пятьдесят вёрст! Автолавка приезжает раз в месяц – если не сломается, она же и пенсию привозит, но денег на руки не даёт, а даёт продуктами или чего кому надо. Живут огородами, охотой да рыбалкой. На жизнь не жалуются, кто президент не помнят...
            На москвичей смотрели, раскрыв рты, и показывали пальцами. Понять откуда они взялись и чего им здесь надо не могли. Да москвичи и сами не могли!..
            А что в Москве? Заметили пропажу дома?..
*****
            Конечно, заметили! Не слепые же! На месте пропавшего дома остались: обширный подвал, частично занятый под гараж, садик со старыми липами и маленькое кафе без одной стены… Всё!.. Ах, да – люди, жильцы которые вернулись. Они-то и обратили внимание  властей на отсутствие дома своими «совершенно не уместными», как выразился один чиновник, дикими криками и отчаянными воплями!
            - А был ли домик!? – задал сакраментальный вопрос один аппаратчик, -  у нас он на балансе не числится. Сняли его с баланса! Обращайтесь в управляющую компанию...
            С трудом нашли адрес управляющей компании: Восточная Сибирь, Нижнекамышинский район, деревня Большие Грязи. Написали туда письмо. Ждут ответа, а пока расселились кто, где смог.
*****
            К обеду, наконец, отловили Большого человека и, отмутузив его хорошенько, но не до смерти, заставили строить общественный туалет. Надо ж как-то обустраиваться на новом месте.
            Ни чиновник, ни семья его из квартиры не выходили. Квартира, как-будто, вымерла. Если приложить ухо к их двери, то не услышите ни звука! То ли совесть их так тихо мучила, то ли отдыхали после содеянного!.. 
            «Изверг рода человеческого», как метко прозвала его Дарья Семёновна, выкопал огромную яму под туалет, которая, правда, сразу наполнилась чёрной водой. На что дед Онуфрий, как величал себя один абориген, внимательно наблюдавший за его работой, поинтересовался: - Купаться, что ль, будете?               
            - Нет, дед, - утирая пот со лба, угрюмо сказал Илья Сергеевич, - это для туалета.
            - Это для сортира-то  - такую ямищу! Да ты что, мил человек, это ж не Москва! Не ровён час, завтра снег ляжет – это ж каток будет! У нас нужник по-другому строят – не по-столичному!.. Дай покажу...
            - Слышь, дед, выручай! – взмолился управдом, - А то стемнеет скоро, надо нам нужник для этого дома поставить! Помоги, собери мужиков местных, сделайте как надо, а я вам заплачу и водки дам!.. Только побыстрей бы...
            - «Побыстрей» не получится, это ж нужник! Его хорошо надо делать – с любовью! А сколь денег дашь? И водки? Что мужикам посулить-то?
            - «Посули» им пять тыщ да водки – литра три, хватит?
            - А-а-а, это ж какие деньжищи-то! Хватит... А ты, миллионщик, не обманешь нас? Прям-таки, деньгами отдашь?
            - Могу прямо сейчас отдать – на: -  Илья Сергеевич грязными руками вытащил из кармана скомканные купюры, - одна, две и ещё три. Получай! Только не обмани...
            - Да ты что, москалик, как можно – это ж грех! Будет тебе к утру нужник! Залюбуешься... Только ты водку нам пока не давай –  лучше утром...
*****
            Пока москвичи пили водку, жарили и варили на кострах, да бегали в кусты, местные мужики отгородили место подальше от дома и поставили прочный плетень.   Затем окопали место дренажными канавками и поставили четыре метровых столбика. На столбиках сколотили деревянный помост, а на нём уже поставили туалет. От туалета под наклоном пустили деревянный короб и вывели его за ограду. Там выкопали неглубокую яму и плотно накрыли её ветками. Всё туалет был готов.
            Управдом, внимательно наблюдавший за работой, вопросы начал задавать, только когда усталые мужики ушли, а остался один дед Онуфрий.
            - А зачем на столбиках?
            - Зима придёт – увидишь...
            - А почему выгребная яма такая мелкая?
            - А зачем глубоко? Наберётся - эту закопаем, а новую выкопаем рядом, к ней короб и передвинем.
            - А зачем плетень?
            - Скоро зверь из тайги пойдёт, да вас всех перетаскает – хорошо будет? Надо бы ещё плетень от крыльца сделать... А у тебя деньги-то ещё есть?
            - Есть. А зачем...
            - Давай, я на твои вопросы завтра поотвечаю, а! Устал я – не мальчик уже! Мне ведь скоро восемьдесят!.. Ты водку неси...
             Большой человек, молча, побежал в магазин за водкой. Там его ждал счёт ещё на четыре ящика...
*****
             Утром резко похолодало и выпал снег. Это в середине сентября-то! Дом потихоньку вымерзал.  Жильцы, больше похожие на бомжей, закутанные кто во что горазд, дружно высыпали на улицу. К туалету выстроилась очередь. Илья Сергеевич первым опробовал сооружение и остался доволен. Да и народ уже зверем не смотрел на него – понимал: не до войны сейчас – выжить бы. Опять же, хозяин нужен.
             Поэтому собрали собрание в конторе. Разместились все или почти все: не было видно только чиновничьей четы. Открыл собрание Большой человек. С красными ушами и расцарапанным лицом, но всё ещё бодрый он провозгласил:
             - Граждане! Нам срочно нужно решить насущные проблемы, поэтому времени терять не будем, и глупые вопросы типа: «как мы сюда попали», «когда нас  заберут» или «как отсюда выбраться» - задавать не будем. На них ответа пока нет! Если собрание мне по-прежнему доверяет, - тут раздалось неопределённое мычание, но на споры времени не было, слишком замёрзли, - то я предлагаю заняться отоплением!..
             - Будем привлекать местное население и, я уверен, они нам помогут! Не бесплатно, конечно, но расценки здесь божеские. И ещё – срочно надо копать колодец! Поэтому мне нужны добровольцы...
             Прозаседали ещё час, потом скинулись по тридцатке, пока деньги у людей ещё были и приступили к работе. Пока управдом ходил по деревне и собирал мужиков, женщины развели на улице костры и начали готовить, а Телогрейкин, Роман Евгеньевич и Сейран Акопович взялись освобождать часть магазина под котельную и колодец.
             Пришли местные деды, походили, походили по дому, всё осмотрели, поцокали языками на богатую столичную жизнь и вынесли вердикт: большую печку сложить можно и домовое отопление наладить тоже можно, но из чего сделать паровой котёл!? Железа нет и сварки нет. Да ещё и дом стоит неровно. Криво упал с небес! И трещины в нём пошли… Мужики чесали головы, энтузиазм убывал.
             Давай в каждой квартире печи делать, - подал мысль дед Онуфрий, - только дров надо будет видимо-невидимо, у вас тут просторы вон какие и потолки высокие как два этажа! Это, зачем же такие потолки?
             - Так тогда строили... Дом старый, сталинский...
             - Сталинский – тогда понятно! – мужики одобрительно зашумели и с новым интересом стали разглядывать лепнину, кое-где ещё сохранившуюся.
             - Съезжать вам надо отсель! Замёрзнете! У нас морозы-то, знаешь какие! У-у, только нос высуни – вмиг отморозишь! Раз такое дело с вами приключилось, занимайте свободные избы – у нас их три. Из-под тех, которые померли… Там хоть печи есть и колодцы. Подделаете немного – перезимуете… Ты обкумекай со своими-то... А то, кого и к людям пристроить можно – у нас многие возьмут. Правда, мужики!?
             Мужики согласно закивали.
             - А автолавка скоро приедет? – спросил управдом то, что всех волновало больше всего.
             - Дак, она только уехала, третьего дни... А вам чего – у вас вон свой магазин есть! Автолавка она теперь под Новый Год будет, если не сломается...
             - Как же вы без продуктов-то живёте!?
             - Почему без продуктов – у нас всё есть! Автолавка нам только сахар да муку возит, да почту, ну и там всякие вещи, чего закажешь: керосин, свечи, спички, патроны... Батарейки... Вон у Тимки транзистор есть – культура!  Он нам и новости рассказывает – а как же, мы в курсе...
              - А что она из себя представляет - эта машина? Может она людей взять? – клонил своё управдом.
              - Машина-то! Какая машина? Скажешь тоже – машина! Какая ж машина сюда проедет!? Ты что, мил человек, пошутил? – мужики, самому молодому из которых было лет шестьдесят, заулыбались беззубыми ртами. -  Трактор с санями на гусеницах, а в санях ларёк – вот и весь магазин! А машины они по тайге не ездют, они...
              - А трактор, сколько людей может взять? – прервал говоруна, Илья Сергеевич.
              - Трактор-то сколь хочешь возьмёт – одного, двух точно – остальные так побегут. Только недалеко – или помёрзнут, или зверь пожрёт... А трак...
              - А там что: большая деревня, село, город? – опять прервал деда управдом. – До которого - сто пятьдесят вёст...
              - Зачем город? Там село. Да, точно – село. Там и церква есть – значит, село!
              - И электричество, и телефон?
              - И ляктричество, и телефон – там всё есть – Малые Грязи называются! Во! Там домов – видимо-невидимо – почитай, штук пятьдесят! И сельсовет, и председатель... всё честь по чести...- дед прервал интервью и, сидя на диванчике в конторе – уснул.
              - Много выпил, - посетовали мужики, и пошли в магазин.
*****
               
              Москвичи и деревенские толпились в магазине «Бакинского миллионщика», заполняя маленькое помещение до отказа. На завтрак опять пили водку и братались. Было шумно и весело, под ногами хрустела подмороженная плитка. Лёгкие городские ароматы смешались с устойчивыми деревенскими запахами. Никогда здесь не было столько народа. В столице об этом можно было только мечтать. Сейран Акопович, как дорогих гостей, встретил мужиков и провёл их в освободившийся угол.
              - Вы камины делать умеете?
              - Не-а, не умеем!..
              - Тогда вот здесь, поставьте мне большую печь, чтобы жарко было, а воздуховод выведите сюда – за стену, здесь раньше мусоропровод был. – Мужики цокали языками и согласно кивали головами. Они не все слова поняли из того, что говорил заморский купец, например: «воздуховод» или «мусоропровод», но уточнять не стали. Мы тоже, мол, не лыком шиты!               
              - К вечеру сделаем, не знаем, как величать- то тебя, гость невиданный... ага, как-как говоришь... ага, ну, не обессудь, мы тебя Серёжей звать будем. Ты, Серёж, прости нас стариков, но печь в углу не делают – от неё толку мало будет – она только этот угол и обогреет! Её, родимую, посередь ставить надобно – вот тогда толк будет... И трубу от неё прямую делать надо, а то тяги не будет...
              - Так там же у меня квартира! На втором этаже! Сквозь неё труба, что ли пойдёт!? А потом куда? – Сейран-Серёжа утратил важный вид и забегал по этажам. – Понастроили тут – жить невозможно! Дело всей жизни пропадает!.. – заводился он, сваливая в одну кучу   все эмоции. И хорошо воспитанный, приученный к сдержанности «заморский гость», стал страшно ругаться не самыми красивыми русскими словами – зато самыми распространёнными! Ему вторили москвичи снизу, из магазина. Там веселье резко прекратилось! Там только что Большой человек изложил перспективы их дальнейшего существования. Густой мат повис над домом!..

                ГЛАВА  ПЯТАЯ.

           На второй день мощная дверь приоткрылась и из неё тихо выскользнула прислуга с большим ведром закрытым крышкой. Сидельцы не выдержали. Стало холодно и без воды и туалета неуютно. Послали в разведку прислугу.
           Через час, подслушав новостей, повыв и поматерясь со всеми, она принесла в шикарную десятикомнатную квартиру новые известия. Главное – про них никто не знает! Всё валят на управдома – он и сейчас самый главный. Второе – народ собирается бросить дом и идти жить по избам. Третье - здесь она не выдержала, и опять заголосила, – до ближайшего села сто пятьдесят вёрст и трактор, в лучшем случае, придёт под Новый Год!
           Хозяева сообщение выслушали стойко – видно сговорились. Молчали и виду не подали, что на них это произвело хоть какое-нибудь впечатление. Стояли как каменные! Что за люди!..
           А после обеда, за которым не проронили ни слова, Аввакум Ипатьевич начал собираться. Надел тёплое шерстяное бельё, финский охотничий костюм, настоящую норвежскую «аляску», обул унты и взял пятизарядный карабин «манлихер», патронов к нему да еды на неделю – поцеловал жену и ушёл. Марфа Кузьминична перекрестила его на дорогу.
           Оставшись одни, женщины притащили с балкона мангал, купленный для дачи и, поставив его посреди кухни, разожгли огонь. Кухню сразу затянуло едким чёрным дымом – пришлось открывать форточку. Но всё равно это хоть как-то согревало.
           - Стёпушка, - прислугу звали Степанида, но Марфа Кузьминична называла её так только когда сердилась, - иди, голубушка, в деревню и купи побольше дров. Попроси кого-нибудь помочь, да только в дом не приводи! Слышишь!? И свечей!.. Или лампы керосиновые, что ли?.. Да и купи у «бакинца» воды – побольше!..
           Поручений на неделю, - думала Стёпушка, сбегая вниз по лестнице, и здесь столкнулась с Большим человеком. Он мягко принял её в свои объятья и поцеловал в щёчку.
           - Ох, и баловник же Вы, Илья Сергеевич! Пустите – а то закричу! – она мягко выскользнула из управдомовских объятий и устремилась дальше, вниз по лестнице.
           - Хозяева дома? – Илья Петрович давно не видел чиновника.
           - Барыня дома, а хозяин ушёл! – крикнула снизу девушка.
           - Как ушёл! Куда?.. – управдом устремился на пятый этаж.
*****
           Не будем рассказывать о том, что произошло в двадцать первой квартире чиновника – нас туда не пустили. Дубовая резная, обитая снаружи поверх металла телячьей кожей, массивная дверь захлопнулась перед самым нашим носом. А разбалтывать чего не видели собственными глазами – дурной тон и, извините, сплетнями попахивает! А мы не сплетники! Мы сказочники!.. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы...
           Конечно, всех интересует,  как разворачивались события дальше? И мы, естественно, расскажем о них. Но вкратце – потому, что описывать скудный деревенский быт во всех его подробностях, день за днём -  нужен особый дар! Коим ваш скромный слуга не располагает...
           Засим произошло вот что.
           Аввакум Ипатьевич за пять дней по тракторной дороге дошёл, всё-таки, до села Малые Грязи. Он расстрелял половину боезапаса, завшивел, стёр по колени ноги – но дошёл! Там он нашёл местного авторитета, дал ему денег, наобещал «с три короба» всяких благ, и связался с Москвой. Были подняты все знакомые из телефонной книжки, знакомые знакомых и знакомые самых старых знакомых, но выход на нового мэра через старых сибирских друзей был найден! После трёх дней мучительных переговоров и бессонных ночей, ему было разрешено вернуться. О людях, попавших в эту беду по его вине и вместе с ним, разговора не было...
           Наняв трактор и сани-волокушу, Аввакум Ипатьевич за те же пять дней вернулся в Большие Грязи. Но трактор оставили в десяти километрах, чтоб «не смущать народ», как  объяснил пьяному трактористу наш сибиряк. Когда стемнело, он пришёл домой. Жена, поплакав у него на груди, быстро собрала документы, драгоценности и деньги, оделась и они тихо, чтобы не разбудить прислугу, ушли.
           По дороге к трактору она всё вздыхала и плакала, вспоминая, сколько добра они оставляют. Потом успокоилась. Ничего-ничего, нам бы только вернуться, а добро - оно нарастёт!..
           Через неделю они добрались до уездного городка. А ещё через три дня были в Москве!
*****
           Чиновников хватились благодаря Степаниде. Утром она проснулась, и в холодной задымлённой квартире, не нашла хозяйки. Поискав по квартире, она поняла, что забрав все ценные вещи, хозяйка ушла. Девушка спустилась к управдому. В конторе было тепло и пахло партизанской землянкой, а «приёмная» вся завалена дровами.. Большому человеку, всё-таки смастерили печь, но за большие деньги. После того как в деревне поселились москвичи расценки многократно выросли.
           В квартире управдом был не один. В его комнате чувствовалось шевеление, потом оттуда вышла полуодетая девица – Юлька с восьмого этажа.
           Эта нигде не пропадет, - подумала честная девушка Степанида, - и этот, старый кобель, хорош, а ещё к моей хозяйке ходил!.. – при воспоминании о хозяйке Стёпа всхлипнула, а потом и зарыдала.
           - Ну, всё, Юлька, подставляй ведро – набирай воду – сегодня слезами умываться будем... А, леший тебя забери, Степанида, кончай сырость разводить – иди, показывай, что к чему!..
           Они поднялись на пятый этаж, и зашли в квартиру. Илья Сергеевич, осмотрев огромную квартиру, насчитал  пять больших плазменных телевизоров с кинотеатрами, резную дубовую мебель, две спальни карельской берёзы, старинное столовое серебро, картины известных мастеров, двенадцать шуб разных мехов и много-много всего прочего...
           - Да-а-а, - протянул он, - кроме шуб и мебели ничего ценного!.. Почти... Я вижу, ноутбук пропал?.. Ну и по мелочи... А ведь он за эту квартирку «лимонов» тридцать отдал!.. Смотри-ка, а ведь всё бросил!.. Ну, Вакуша! Ну, щучий сын!.. Ищи его теперь в Москве...
           Поняв, что теперь хозяйка она, Степанида перестала хлюпать носом и размечталась!
           А Илья Сергеевич ещё походил-походил по квартире, да и пропал.
Он пошёл тем же путём, что и беглый чиновник. Час на сборы и только его и видели!.. Различая только в том, что он ни за кем не вернулся...
*****
           Теперь хорошее: сани-волокуша пришли раньше - в середине октября. Когда снег поднялся уже на метр.
           Ну и, наконец, плохое. Перед санями ехал на «буране» местный авторитет Хлопуша, прозванный так за то, что людей хлопал как мух. Поняв, после первого же звонка Аввакума Ипатьевича, что с ним лучше не связываться и оставить московское начальство в покое, он из дальнейших бесед и обещаний понял, что в Больших Грязях есть чем поживиться. И он привез вместо продуктов своих мародёров!
           Сейран Акопович ещё с крыши дома, на которую полез, чтобы срезать провода, увидел приближающуюся бригаду и поскорее спрятался в подвал, который он вырыл тайно, по ночам. Он давно почти всё распродал, оставив себе только самое необходимое, и теперь маялся задачей, куда спрятать свои миллионы!?  Как вовремя он вырыл погребок! Юлька отсиживалась у него.
           Что тут делать - деревня сдалась без боя! Малогрязские лихо грабили большегрязских москаликов. Наличность выгребли всю, какую нашли! И у старых и у новых!..  «Караул»  кричать, было бесполезно.
           Многие пострадали и физически: поэт Малышкин-Нечитайло, например, ходил с разбитым лицом и разодранным ухом, из которого неаккуратно  «удалили» серьгу. А ещё его заставляли играть на гитаре и петь цыганские песни, которые здесь любили с незапамятных времён. Поэт цыганских песен знал мало, поэтому перекладывал на цыганскую музыку свои же стихи. Получалось хорошо! Главное, Хлопуше нравилось – он даже приблизил поэта к себе и велел вернуть ему серьгу. Поэт вежливо отказывался от такой чести, но серьгу ему всё равно вернули, насильно проткнув гвоздём второе ухо.
           Телогрейкин и Дарья Семёновна от аппарата не отходили. Самогон из-за спешки, а брага не успевала настояться как следует, получался мутным и вонючим – в него для дури добавляли куриный помёт. Пойло шло нарасхват! И их хотя бы не били, признавая почти своими и людьми нужными, мастерами своего дела.
*****
           Со Степанидой, тоже, получилась история... Только начали грабить деревню и дом, как обнаружилось, что «двадцать первую» взять не возможно! Дверь не поддавалась ни на какие уговоры. Суровая дверь! Тогда решили лезть в окна – но пятый этаж сталинского дома – это, всё равно, очень высоко для простых деревенских парней! Разложили под домом со всех сторон и под дверью костры – дымом хотели взять – так из окон началась пальба, да такая меткая, что двоих сразу уложила, а одного калекой сделала.
           - Кто же это? – отстреливаясь из-за изб, спрашивали мародёры.
           - Степанида, - сообщил Телогрейкин, - прислуга ихняя... Её хозяин с собой на охоту брал – вот и натренировалась! Отчаянная девка! За своё, башку отстрелит –  и не почешется. Вот, блин, метко бьёт,.. зар-раза!..
            Пуля сняла с головы одного парня ушанку, оставив кровавый след около уха.
            У неё там ружей видимо-невидимо, - продолжал Телогрейкин, глядя, как парень без шапки прикладывает к уху кровавый снег, - есть и с оптикой...
            Ещё одна пуля вгрызлась в бревно возле его головы, щелкнув его щепой по лбу: - "... ну, ладно, я пойду,.. а то ещё дел много...
             И Телогрейкин по-заячьи, короткими перебежками поскакал к своему норе.
            - Ладно, мы её измором возьмём!.. – коротко приговорил  сиделицу, Хлопуша.
            Так и получилось – обложили девку, но не взяли – две недели она жгла мебель, постреливая по бандитам, а потом, совсем оголодав, пустила себе пулю в лоб...
            Взяли девку..
*****
            После этого грабежи и насилия пошли на спад. Трактор с санями сновал туда-сюда, перевозя награбленное, с завидным постоянством, и почему-то, не ломаясь. Искали Сейрана Акоповича, но он, как сквозь землю провалился!..  Так и не нашли... И тут Телогрейкин проявил инициативу – искал дольше всех!
            - Ладно, никуда не денется – потом найдём, - Хлопуша одобрительно похлопал по спине Дарью Семёновну и добавил, - отсюда без меня хода нет! А то будет как с тем, что мы в лесу нашли...
             - Когда, - похолодела женщина, - кого нашли?
             - Да не поймёшь – его волки сильно пожрали – вроде военный...
             Ноги подкосились, и Дарьюшка осела на пол, - Илья...
             Да, глупо погиб Илья Семёнович! Если, вообще, бывают смерти умные и глупые. Так спешил, что забыл взять патроны! Те пять, что были в магазине его мосинского карабина и восемь в именном «макарове», он расстрелял к вечеру, когда уже далеко зашёл.  И в деревню не вернуться и вперёд не пройти! Вроде и опытный человек – военный, а так оплошал! Он ещё долго ножом отбивался, а потом всё...
             Рюкзачок его, набитый деньгами звери, правда, не тронули и бандиты не нашли... Вот такая история...
*****
             Прошло полгода.  Наступило лето. Как выжили ограбленные, униженные и не приспособленные к сельской жизни люди, одному Богу известно! Мы же знаем одно – мир не без добрых людей!  Делились - чем могли!..
             Поэта Малышкина-Нечитайло увезли с собой бандиты – скучно без музыки. Теперь он по вечерам в местном трактире играет за «харч и пойло»! А ночами отогревается у женщины "без надежд"... Вот так потоки Лермонтова расползаются по Руси. Будете в тех краях – зайдите – поклон ему от меня передайте!..               
             Дверь в двадцать первую квартиру всё же открыли. Меньшегрязские привезли генератор и болгаркой взрезали дверь. В квартире нашли обмороженный труп девушки с размозжённой головой и ничего ценного. Всё что смогла, она уничтожила за две недели осады.
             Сейран Акопович вместе с Юленькой откопался и пришел к бандитам с повинной. У него забрали Юленьку, такая и самим нужна, ну и деньги. Правда не все, а те, что нашли.  Под хорошее настроение он подкатился к Хлопуше и его взяли с собой, на  «Большую Землю». Сейчас он открыл в селе бензоколонку. И вообще, Малые Грязи сильно разбогатели после налёта. Хоть кому-то принесли удачу московские деньги. Вот так и началось возрождение сибирского села.
             Судьбы москвичей сложились по-разному: кого-то разыскали родственники и выкупили, кто-то сам выбрался, а Телогрейкин с Дарьей Семённой остались. Правда, они переехали в Малые Грязи. Слишком грустно им было смотреть на дом свой, квартиры в котором сильно упали в цене – хоть он и сталинский!..  На новом месте поселились в брошенном доме и занялись сельским хозяйством, ну и аппаратом, конечно. Куда ж в России без него... 
             Вот такая история про Москву и москвичей, и московский домик!


г. Боровск. Из цикла «Недетские сказки»                Январь - февраль                2012г.