1. 17. Говорит и показывает Босява

Текст защищён авторскими правами
© Рукописи из сундука. № 8. М., 2009 год

                Александр Зарецкий. 
                Из романа «Россия, раз! Россия, два! Россия, три!..»

                Облое чудище власти пожрёт нас, лаяй – не лаяй.               

   Все совпадения с реальными событиями, с существовавшими и существующими ныне людьми в романе «Россия, раз! Россия, два! Россия, три!..» являются случайными. Герои книги не несут ответственности – ни за творившееся в стране, ни за её настоящее и будущее.               

                *****

                Маленькие радости в расцвет застоя
                Московские хроники


                Говорит и показывает Босява
                Не всем из нас, и не всегда удавалось сказать правду
                Брежневские журналисты
   – Мы получили сообщение из Босявы, – хохотал международный редактор, показывая оторвыш телетайпной ленты.
   Камаринский посмотрел, действительно, «Босява».
   – «Москва», – перевёл Выпускающий, – телетайпистка поставила пальчики не на тот регистр. Ты хоть текст «молнии» прочёл?
   – Афганистан продолжил серию переворотов, – пожал плечами редактор.
   – Возникает несколько вопросов, – назидал Выпускающий, любивший показывать, как надо работать. – Когда ты смотрел агентства?
   – Пойду, гляну, – смирился редактор.
   Функционировать Выпускающий умел, но навязчиво. Его и прозвали «Руководящий зуд».
   – Тебя не удивляет, что ТАСС уже дал, а агентства помалкивают? – спросил Зуд.
   – Чудно, – согласился Камаринский, в который раз хмыкнув про себя, что ТАСС не считается информационным агентством.
   «Тассовка – всегда подтасовка, – шутили за пивом в подвальчике на Суворовском люди с Тверского бульвара. – Фирменная подтассовка».
   Приходили и ридзовки, плоды редакции информации для заграницы, в них могла быть мина правды. Ещё опаснее были новости от иновещания, текст толковый, но опускались отчества советских вождей и гордое слово «товарищ».
   Иногда Зуда заносило. Он пытался сорвать Кэмп-дэвидские соглашения. ТАСС заранее разродился отточенным комментарием, но Выпускающий держал смену, ожидая, когда предательство будет официально оформлено. Срок минул, телетайпы молчали.
   Начальничек, предвкушая доклад наверх, снял трубку прямого телефона и колко спросил: «Вы собираетесь как-то отражать?».
   – Уже 20 минут как передали.
   Зуд зло смотрел на скромную «поправку»: «В предложении: «Сегодня будут подписаны…, слово «будут» снять».
   Советскому Союзу пришлось искать новую восточную войну.
   …У телетайпов появился человек из женской уборной. Не из самого клозета, а из-за соседней охраняемой двери без таблички. Дамы, стремясь по нужде, косились на постового. Новенькие дивились, почему именно этот туалет сторожит милиционер. Подразделение вслух не называли, говорили «за сортиром» или шепотом: «перехват». Там ловили вражьи голоса, расшифровывали, распечатывали, водружали гриф.
   – Дауда, судя по всему, ликвидировали, – сказал перехватчик, впервые испытывающий информационный голод, но…
   Но тут в жизнь столпившихся у телетайпов и всех советских людей ворвался выдающийся революционный вождь Нур Мухаммед Тараки, с целой партией. Стало ясно, что ещё одна страна ступила на тернистый путь к светлому будущему.
   – Если к власти в Кабуле пришли коммунисты, то через год-другой мы будем воевать в Афганистане, – сказал Камаринский.
   Подняли на смех, он не обиделся, а запомнил день, когда возвысился до серьёзных предсказаний.
   В Афгане случился ещё переворот, началась война, её-то ненароком и предрёк Камаринский. Интернациональный долг, который почему-то вдруг решили вернуть заброшенной стране, пропагандистки перетёк в олимпийскую Босяву, как Журналист стал звать родную столицу. Всё это вылилось в острый приступ идеологического прессинга. Власть множила идеятизмы: чем ограниченней, тем лучше.
   А бабки с авоськами крестились у прилавков московских магазинов: «Господи, нашли на нас ещё одну Олимпияду».
   – Чё в мире-то деется! – говорила кумушка товарке.
   – Ну!?
   – Наши ограничники поймали в Афганистане иранского шаха, отрезали ему левую ногу и сослали в город Горький.
   – И чё ж теперь?
   – Американские заложники отказались участвовать в нашей олимпиаде.
   Чтоб ни произошло, Россия без анекдотов не останется.
   Запад бузил против игр, а народ запивал водку «Фантой» и видел, что на свете есть иная жизнь.
   – В Москве – 15 тысяч такси, – рассуждал Камаринский, – машина появляется раз в две минуты. Должно было приехать 15 тысяч американцев. Они стали бы столь же обыденны, как и такси.
   – Теперь ни американца на улице не встретишь, ни в такси не сядешь, – расхохотался Трудоголик.
   – Олимпиада состоится, пройдёт с чувством глубокого удовлетворения, – проскандировал Разжалованный.

   …Камаринский был после «Жизели». Тяжёлый балет. Его давали на торжественных заседаниях в Большом театре. Народ, умаянный речугами и вялым первым актом, в антракте сбивался в стайки. Но это в питерской Мариинке есть ресторан, дурной тон, между прочим, а публика гуляет кругами в просторных фойе, рассуждая о вкладе в балет Сергей Мироныча Кирова. В столице же в буфетной давке сметались бутерброды под пиво. Поэтому второго действия «Жизели» Камаринский ни разу не видел, а на работу пришёл с желанием повторить давешний спектакль, но без зала и с малым усердием.
   Тупо смотрел на заметку про новый лихтеровоз «Московская олимпиада». В «ценных указаниях» имелась суровая запись – говорить только «Олимпийские игры в Москве».
   Камаринский вздохнул и… переименовал судно.
   Позвонили министерства: «Наш корабль по-другому называется».
   – А у нас запрет на словосочетание «Московская олимпиада».
   Главный отсутствовал и тассовку, на которой рукой её шефа было каллиграфически начертано: «…названный в честь 22-ых Олимпийских игр в Москве 1980 года», принесла секретарша серьёзного начальничка.
   Камаринский попросил не перепечатывать, а наклеить и прочесть, как есть.
   – Издеваетесь? – лично и логично поинтересовался министр.
   Новый вариант, спущенный в редакцию, был почти капитулянтским: «корабль в честь Московской олимпиады».
   Так дикторы и прочли.
   На сей раз Камаринского атаковала Старая площадь.
   «Олух, – подумал он, стряхивая хоть и корректный, но незаслуженный, втык с ушей, – надо было сразу написать, что корабль получил гордое имя «Московская олимпиада» по предложению товарища Леонида Ильича Брежнева». И, оценив размах и уровень суеты, понял, что попал в точку. До генсека просто не довели очередную мудацкую задачу советской пропаганды.
   «Новости не столь важны, как их согласование», – изрёк Разжалованный.
   После той олимпиады СССР продержался 11 лет.


                Текст в редакции издания 2009 года. Интернет-вариант
   
       Смотри "историческую справку": "Памяти СССР. Портреты вождей. Леонид Брежнев"
http://www.proza.ru/2012/01/09/30