Как Илья Муромец невесту искал

КАК ИЛЬЯ МУРОМЕЦ НЕВЕСТУ ИСКАЛ
(Старая былина да на новый лад)

Подле города позабытого
Во деревне позаброшенной
Сидел сиднем Илья Муромец,
Хлопец сирый да беспомощный.
Уже как рядом с ним соседушки,
Красны девицы проживали,
проживали да процветали.
А звали-то соседушек Матрена с Епраксеюшкой
Да еще Настасья душечка, хохотушечка.
Гладят девицы Илью по кудрям шелковым,
ланитам розовым.
И вздыхают сердобольные, добра молодца жалеючи.
А Илья им молвит ласково:
«Ох, ходили б мои ноженьки,
ах, сгибались б мои рученьки,
Я б назвал одну из вас невестой милою,
Ненаглядною да желанною!»
А в ту пору проезжал командированным
Змей Тугарин расфасонистый
бесшабашный, хулиганистый.
Опоил он свет Настасью медом пенистым,
смутил речами сладкими, бестыжими.
И увез ее родимую
в город каменный, неприветливый.
Вслед за нею туда отбыли и Матрена с Епраксеюшкой.
Сидел сиднем Илья Муромец
цело тридцать лет да три месяца.
Проходили той деревнею бомжи,
Шарамыги переезжие.
Напустилися на сирого, на убогого:
- Что сидишь ты на печи, глаза выпучил,
Рыло выставил неумытое.
Ты сорви-ка с парника нам  огурчиков
да подай-ка поскорей нам стаканчики
Толстостенные да граненные!
Осердился да за грубость на бомжей Илья Муромец
Да и шмякнулся с печи на мост кирпичатый,
на четыре да на косточки, да головушкой приложился.
Как случилось диво дивное,
Совершилось чудо чудное!
И задвигались его рученьки,
заходили вдруг его ноженьки.
Да почуял он в себе силушку,
силу вольную, молодецкую.
Уж хотел он шарамыг в шею выгнати
да одумался, успокоился.
И сидят те шарамыги похмеляются,
На Илью да озираются:
- Ох ты увалень-разувалень,
ах дубинушка стоеросова!
Бейся ты с любым, спуску всем не дашь.
Но не бейся ты с милицией
да придурками богатыми.
Как ушли те шарамыги перелетные,
Поклонился тут Илья отцу-батюшке
да кормилице родной матушке,
и поехал он в град каменный
Трех соседушек, непоседушек уж разыскивать.
А живет Настасья светик-душечка
на окраине града людного,
во бараке покосившемся, неухоженном
с половицами скрипучими, с тараканами усатыми.
А вокруг нее пьянь кабацкая
увивается, ухмыляется.
-Гой вы еси, добры молодцы,-
- говорит им Илья Муромец,-
дайте мне местечко да за дубовым да за столиком
да налейте-ка, ребятушки,
чарку мне вина зеленого
да мед-пива захмеленного!
Как заржала пьянь кабацкая
уж как стадо ишаков необъезженных
больно громко, непочтительно:
- Да откуда ты, деревенщина непутевая,
Шелепуга неотесанная взялся,
да откуда ты такой отыскался?
Ой, беги ты, деревенщина, отсюда
пока шею не намылили
да рога не пообламывали!
Осердился тут Илюшенька,
не на шутку растревожился,
да и начал добрых молодцев охаживать
да по спинушкам оглаживать.
Кто в окно, кто в дверь разбежалися
во все стороны разметалися.
А Настасья светик-душечка
ой, худа да и замызгана,
уж как кошка да ободрана,
глаза избитые да мутные.
И не рада добру молодцу.
- Ты не гневайся, Настасьюшка,-
- говорит ей Илья Муромец,-
- расскажи-ка про житье-бытье свое
городское, современное, счастливое.
Расскажи-ка, светик-душечка,
где супруг твой Змей Тугариныч,
есть ли деточки-змеенышки,
Детки малые, несмышленышки?
Отвечает тут она сердито, нехотя:
- Мой Тугариныч во казенном доме
со железными решеточками проживает
вот уже три года да три месяца,
А змеенышей - несмышленышей
по приютам пораскидывала,
окаянных порасбрасывала!
Подивился на нее Илья Муромец.
Во деревне – дева ласковая да приветливая,
а теперь -  жена злая, наглая.
Раскричалась да расплакалась:
- Ты зачем угнал пьянь кабацкую,
больше их не мил отец с матерью
да змееныши – несмышленыши.
Тащи зелья приворотного,
а то выгоню – повымету,
на четыре все на сторонушки!
И пошел Илья, задумавшись, других девушек разыскивать.
А Матренушка Алексеевна в доме баском проживает
во квартире светлой да богатенькой.
Уж как тут она соседа привечает
за дубовый столик молодца сажает.
Да с дружками милыми знакомит.
Присмотрелся к ним Илья –
во все доброе, заморское одетые
Не бояре – так купцы богатые.
Разговоры все ведут мудреные
про товары да про денежки,
про навары да про выручку.
Угощает их Матренушка
все с посуды да серебряной,
уж подносит чарки полные да хрустальные.
Землячка пристроить к делу
дружков милых уговаривает.
- Мы пристроить-то могли б его,-
- отвечают те дружки – приятели,-
хоть на должность Соловья да разбойника,
но извилин мозговых у него недостаточно.
Наведет на нас ментов – сыщиков,
прокуроров да законников.
Да отправит в зону дальнюю,
на баланду на тюремную.
Так дружки–то Матренины развлекаются,
над Илюшенькой издеваются.
Уже дурнем его нарекают,
да дебилом его величают.
А один свет  Матренушку обнимает,
красну девицу лобызает,
да во пазуху руки ей кладет,
на грудь белую, лебединую.
Увидал Илья, говорит ему:
- Ой ты еси, мерин бородатый,
зачем руки да во пазуху ей кладешь,
руки жирные, поганые?
Соскочила тут Матрена, развизжалася:
- Деревенщина ты неумытая!
Не дал посидеть с другом,
милым Жоржиком!
Ты поди–ка, распостылый, спать
Во темнушку – кладовушку,
А по утру, деревенщина, чтоб не слыхивать
Тебя да не видывать.
Скоротал ту ночь Илья Муромец,
а чуть свет – заря разгорелася
уж пошел искать соседку Епраксеюшку.
Да живет она в общежитии.
А вокруг нее девы старые,
девы старые, злые, глупые.
Воду в ступе девы те толкут,
через сито пересеивают.
Как на чудо-юдо на Илюшеньку уставились,
разгалделися, подивилися:
- Нам мужской уж дух за версту не мил,
а явилася тут орясина сивушная,
мужичина опохмельная!
Уж хотели побежать за милицией,
да спасибо ей, Епраксеюшка заступилася.
Стал Илья про жизнь в деревне ей поведывать
да приветы от сельчан пересказывать:
- Уж как шлет тебе привет
одноклассник Пермя сын Васильевич
да Потанюшка Хроменький, да Мишка Торопанишко,
да Лука с Матвеем – дети Петровые.
Все зовут тебя в селенье родное.
Нет уже там ни молодиц, ни красных девиц.
и живут ребятушки да одни там маются,
над судьбой своей насмехаются!
Отвечает тут Епраксеюшка:
- Полюбила я, Илюша, парня бравого,
молодого, разудалого.
Музыкант он в филармонии 
и Садко Сытиничем прозывается.
Ты сходи к нему, Илюшенька,
от меня с любовью пламенной,
возьми фото мое давнее,
где сижу я молода девица непорочная.
На любовь мою он вдруг откликнется,
растоскуется, растревожится!
Уж пришел Илья к Садку,
фото девицы показывает
и Сытиныча поругивает:
- Ты такой – сякой, бесчувственный!
Красна девица убивается,
слезой горькой омывается…
Как взглянул Садко на фото девицы,
растянулись до ушей губы толстые,
губы красные, саксофонные.
Бросил фоточку уж как тряпку грязную,
ветошь сальную да негодную.
Говорит он Илье Муромцу:
- Да таких «княгинь» ты уже сам люби,
у которых и ни кожи и ни рожицы.
У меня же Эвридик да полгорода,
все красивые да стройные
элегантные да модные!
Воротился тут Илья к Епраксеюшке,
- Тот певец уже женат, - отвечает ей, -
обрученный да потерянный,
и другой девицею схваченный!
Как заплакала Епраксеюшка,
дева старая, увядшая,
А Илья ее успокаивает:
- Выходи ты за меня, Епраксеюшка,
будем мужем да женою мы законными,
всем согласными, неразлучными.
И поедем во деревнюшку.
Там поля давно не паханы,
там коровушки не доены,
не ухожены, не накормлены!
Распушилася Епраксеюшка, разъярилася:
- Не пойду во деревню некультурную,
во заселье темное, бесталанное!
Молочка и здесь, в граде каменном,
нам коровок не имеючи, пить не вычерпать!
Посмотри-ка на меня повнимательней,
Я – красавица – раскрасавица.
Как пойду я за тебя, мужичину сиволапого,
неуклюжего, бестолкового?
Посмотрел тут на нее Илья Муромец –
- дева косенькая, хроменькая,
с бородавкой безобразною.
И несет чушь дикую, ахинею несуразную
и без зелья злого, приворотного, Настасьиного.
Распрощался Илья Муромец с Епраксеюшкой,
набрал зелье приворотного, хмельного
и вернулся к свет Настасьюшке
в барак дальний, неуютливый.
Как увидела Ильюшеньку Настасьюшка
раскраснелася, разалелася
Привечает добра молодца,
нежным голосом разговор ведет:
- Я ждала тебя, истрадалася
и с похмелия задыхалася
Будешь люб ты мне с зельем крепеньким,
а не люб ты мне да без оного!
Говорит соседке милой Илья Муромец:
- Брось ты зелье приворотное, Настасьюшка,
соберем-ка всех твоих детенышек,
да пойдем-ка с тобою в края родные.
Буду деткам я твоим отцом названным,
отцом ласковым да отзывчивым!
Засмеялась свет Настасьюшка
индо тать лесной, тать безжалостный.
Да запела песню страшную,
беспросветную да безумную…
…Прочь пошел печальный Илья Муромец,
вспоминая адреса других девиц,
улетевших в город каменный
из деревни позаброшенной.
Чтоб привезть их вновь туда
Чтобы там появились дети малые.