Анатолий Субботин

                1.
  Очень трудно писать о людях, с которыми хорошо знаком, тем боле, кого считаешь своими друзьями.  Тебе кажется, что знаешь все их черточки, но тут-то и беда – теряется, то единственное, что выделяло бы человека, какая-то главная физиогномическая или психологическая деталь, присущая только ему, которая так ярко бросается в глаза при первой встрече с незнакомцем.  При долгом же общении к подобному уже привыкаешь и перестаешь замечать.  Тем более, ты видел не только достоинства, но и слабости своего друга и (либо интуитивно стремясь быть объективным, либо просто на лирической струе) можешь невольно наговорить лишнего.  Портрет хорошо пишется или с первой встречи, или…  Но не будем о грустном, к тому же, это будет уже другой жанр… Дай, Бог, нам пореже прибегать к нему.

   Так вот, готовясь к новой встрече с Анатолием Субботиным для написания этого очерка, то есть для того чтобы сложился портрет, я, специально настраивал себя, что постараюсь абстрагироваться и буду видеть в Толе как бы незнакомца.  Но, честно говоря, плохо я старался – внутри все сопротивлялось.  Мы давно знакомы с ним как друзья и хотя бы разик в месяц встречаемся, просто так, для своего удовольствия.  Бродим по городу, забредая или в квартиры старых знакомых, где нам будут рады, или в магазинчики, где есть отдел «Вино на розлив».  Это для нас как бы небольшая отдушина, чтобы сердце, так сказать, (или душа, не знаю как там правильнее) развязалось, вместе с языком и эмоциями.  Причем, чаще всего, как человек более состоятельный, угощает Толя.  Мы свободно фланируем, ищем каких-нибудь небольших приключеньиц.  Иногда получаются довольно забавные ситуации, как когда-то в прошлом, в конце восьмидесятых - начале девяностых, с их активной тусовочной жизнью. Сегодня же из города сплошных знакомых и друзей, когда можно было, проходя летним вечером по любой из улиц, каждые пять минут с радостью натыкаться на какого-нибудь приятеля (от слова ПРИЯТНО), Пермь стал городом «чужих».  Прежние друзья либо ушли совсем, либо сидят по своим домам, и вытянуть их оттуда сегодня сложновато.  Мы же бродим изредка, пытаясь что-то восстановить в сломавшемся механизме. 

     Вот однажды, например, в феврале, когда стояла теплая для зимы погода, мы с Толей также отправились на такой дружеский моцион, сначала зашли по традиции «Вина Кубани» что на ул. Пушкина.  Там нам малость похорошело, и захотелось новых приключений.  Я предложил пойти в Дом Художника, где у меня работает одноклассница.  В результате чего мы неожиданно попали на преинтересную выставку двух художниц-керамисток.  Загрузившись там, как говорится, уже эстетически, мы случайно натолкнулись на еще одну мою добрую знакомую Лену Синн, славную художницу и музыканта, и предложили присоединиться к нашей компании.  Лена была совсем даже и не против, но перед этим предложила зайти в «Арт-салон» на улице 25 Октября, где было открытие японской выставки и дегустация чая...  Об чем речь! – это было для нас очень даже кстати.  Там всё нам пришлось по вкусу, хотя чай… ну, после красного-то вина… Хороший чай.  Но главное, что наша компания пополнилась еще одной художницей Олей Алехнович и двумя журналистами из «Пермских Новостей» Алексеем и Марго.  После нового, уже коллективного, «заворота» в «Вина Кубани», переполненного горячими (глинтвейн) беседами обо всем: от живописи до мета-этнографии, от киноискусства до манипуляций массовым сознанием (ведь все мы пока еще россияне), расходится сразу не хотелось, это было бы просто моветоном, по отношению к ситуации, поэтому мы сначала двинули в направлении «Премьера», где в этот момент проходило открытие недели французского кино.  Но по дороге Лена вдруг предложила: «А поехали все ко мне!»  Это показалось всем более заманчивым, чем ряды французских кресел... По такому пути этот вечер и двинулся дальше… как когда-то, раньше: с музыкой, живописью, разговорами, красным вином.  Причем, все было спонтанно, как-то по-воздушному, стихийно.  Сейчас нам не хватает именно этой спонтанности, легкости, импровизации...  А потом мы шли втроем, я Толя и Ольга, по темноте промзоны (или частного сектора – не суть) и пели все, что придёт на память, от советской эстрады до народных песен и оперных арии…  Но я кажется далеко ушел в сторону от темы.

    И так, я ехал на автобусе к Хладокомбинату, где меня должен был встретить Анатолий, а вокруг обильно кружился тополиный пух.  Вот и он, терпеливо ждущий на остановке.  Старая рубашка советского времени в розовую и фиолетовую тонкую полоску с треугольным воротником; черные ботинки, остроносые, как средневековые башмаки; темно-синие узкие джинсы. Сухонький, сутулящийся.  Седеющая не короткая и не длинная шевелюра, приветливая улыбка уголками рта, от которой в глазах появляется обаятельная лукавинка.  К носу – также средневековому острому башмачку – прилипла пушинка.  Теплое рукопожатие.  Мы бы обнялись по-дружески, да сегодня на улице  это порою расценивается неадекватно.  Странно, обычно он гладко выбрит, сегодня же – на его щеках и подбородке щетина.  Оказывается, у него вчера было день рожденье – 49 лет.  «Что ж ты мне ни чего не сказал, Толь, я то ведь не знаю точной даты, подготовился бы, подарок сообразил!»  «Да ну, что ты, ерунда.  Так ведь, ничего особенного.  Я и не отмечал совсем.  Посидели с семьей немного.  А вот на следующий год, да, наверное, придется что-нибудь придумывать».

   Сегодня Толя интересовал как журналист.  В журналистике Анатолий Субботин, как он сам говорит, оказался случайно:  «Даже и не думал, что когда-нибудь стану журналистом.  С юности стихи писал, потом прозу.  Но чтобы так, журналистом, причем в глянцевом журнале…»  Но журналы, где сотрудничает Анатолий, являясь постоянным автором и литературным редактором, нельзя назвать просто глянцевыми.  Это журналы городские, то есть впрямую о городе, о разных сферах жизни Перми.  А именно, если пропускать рекламу и заказуху, о духовной культуре горожан вчера и сегодня.  На первом месте здесь высококачественные материалы по культуре, искусству, краеведению, подаваемые при этом в легкой, доступной и увлекательной форме. 

  Оказался Толя там, то есть сначала в «Сити», по приглашению Елены Сушанек – главного редактора, потом за ней же следом ушел в «Шпиль»; точнее, они сами и создали этот журнал.  Анатолий – человек верный своим симпатиям, умеющий быть благодарным и порядочный в отношениях с людьми.  Так что, в журналистике Анатолий примерно года три, вроде бы немного, но эти годы были успешными для него, и привели в 2005 году к краевой премии по журналистике за «лучшую публикацию, способствующую гармонизации межнациональных отношений» (цикл статей в рубрике «Вавилон»).  Причина здесь, конечно же, в значительном литературном опыте, то есть умении работать со словом (он член Пермского регионального отделения Союза российских писателей с 1999 и даже до 2005 года был его секретарем), в чувстве меры, врожденной толерантности и доброжелательности к каждому.

  Родился Анатолий в поселке Ныроб недалеко от Чердыни в 1957.  Школу закончил в Александровске, там же в пятнадцать лет пытался сначала найти себя в изобразительном искусстве, но потом увлекся поэзией, в которой и «завис» до сего дня.  Как сам Толя предполагает, на его творчество в юности влиял Есенин.  Эти ранние стихи были наполненные неоромантикой, парусами, чем-то гриновским.  Он и сегодня остается романтиком, хотя скрытым.  Позднее были Нарбут, Соснора, Поплавский, обэриуты.  Со второго захода в 1975 Субботин по-ступил на филологический факультет Пермского государственного университета, год между поступлениями проработал слесарем-монтажником на Александровском машиностроительном заводе.  Получив в 1980 г. диплом, он работал по распределению преподавателем русского языка и литературы в поселке Рассоленки Лысьвенского района (1980-1981), плотником в Александровском СМУ (1981-1984), затем воспитателем в общежитии Пермского агрегатного конструкторского бюро (1985), печатником в типографии «Звезда» (1986-1988), редактором в «Пермторгрекламе» (1989-1992) и Областном творческом центре (1994-1996), сторожем-грузчиком в магазине (1997-1998), и, наконец, редактором в издательстве «Вся Пермь» (1998-2001), это последнее и является сейчас его основным местом работы.  Как сценарист он сотрудничал с киностудией «Новый курс».  То есть жизненный материал, который так ценился когда-то во времена социализма, у него богатый. 

   С 1977 до конца 1990-х гг. Анатолий участвовал, не считая лит.объединения при СП, в нескольких поэтических группах: «Времери» (1977), «Политбюро» (1980-е) и «Монарх» (середина 1990-х), благодаря последней вошел в новый («вознесенковский») Союз писателей.  Прозу Субботин начал писать с 1991 года, затем освоил жанр эссе и даже пьесы.  Первые публикации (подборка стихов и два рассказа) появились в пермской газете «Молодая гвардия» и в приложении к ней «Дети стронция» (конец 1980-х - начало 1990-х гг.). Публиковался также в сборниках «Самиздат века: Антология», «Монарх» (1999), в журнале «Юность» (1997), и альманахе «Лабиринт» (№ 1, 2000, № 2, 2001), который сам издавал и редактировал.  А с 2003 впервые выступил в качестве журналиста. 

    Так что в журналистику Анатолии вошел уже как сложившийся литератор, поэтому первый материал для «Сити» он выстраивал как рассказ.  Так появился Антон Семеныч Саночкин – псевдоним, а вернее персонаж-маска, от лица которого как бы велось повествование.  Этот типаж близок к персонажам Зощенко и Хармса.  В первом материале «Какие могут быть игрушки» он еще не говорит сам, о нем повествуется со стороны, но именно через его добродушно-простецкий взгляд читатель видит экспонаты новогодней коллекции игрушек в краеведческом музее.  С иронией и самоиронией дается любопытный познавательной материал.  Здесь лаконизм, простота повествования, разговорные интонаций и немного сниженная лексика.  По-моему, это был удачный ход, позволявший любой, самый кондовый материал сделать увлекательным. 
   В дальнейших работах речь велась уже впрямую от лица Антона Саночкина.  Он уже излагает как бы сам, подобно Козьме Пруткову, обретая через слово свое виртуальное бытие.  Особенно удачно и убедительно это звучит в статье «Стрелы Амура», где сугубо медицинская серьезная информация о венерических заболеваниях(!), полная статистических и рекомендательных данных, превращается в увлекательное чтение, в беседу с читателем, к которому напрямую обращается персонаж.  А наиболее цельно воплотился Антон Саночкин в цикле миниатюр  «Вот например» (иллюстраций к городской статистике), где остроумно, в форме близкой к анекдоту, передаются реальные бытовые истории из жизни обычных горожан. 

     Жаль, что сам Толя не использовал полностью возможности найденного персонажа, словно бы живущего независимо от автора своей жизнью, и убил несчастного Антона Саночкина, присвоив себе его имя, превратив его просто в один из псевдонимов.  Причина этого, скорее всего, в самой технологии журналистики, требующей не творчества и искусства, а быстроты, потока и, в большинстве случаев, тем, в которых игра, ирония на грани сарказма или стёба уже не совсем уместна. Этот поток штамповки вызывает усталость и желание поскорее отделаться от материала, хотя и здесь литературные вкус и умение уже механически спасают ситуацию.  Короче, имя Антона Саночкина стало завершать такие материалы, которые собственно сам он вряд ли стал писать. 

   Стиль Субботина стал более традиционным, деловитым, в чем-то дотошным, но при этом сохраняющим элементы иронии, легкость, четкость, простоту.  Главное для Субботина-журналиста увлечь читателя, занять его и через это познакомить с малоизвестными большинству сторонами жизни общества, интересными фактами.  Здесь своего рода ненавязчивое просветительство, желание расширить знание об окружающем, и окружающих, снять идеологические мифы и стереотипы, показать объективную ситуацию.  В этом ряду и статья («картинка») об аукционе картин и инсталляций «Не волнуйтесь, все сядем», и интересный очерк о пермских байкерах «Ветер им в лицо», и замечательный очерк-исповедь музыканта, вынужденного играть в кабаках «Четвертым блюдом – песня», и статья «Наш зверинец» о жизни, проблемах и сотрудниках Пермского зоосада.  Анатолию удается погрузить читателя в малознакомую среду, без бутафории и фальшивых декораций.  Здесь играет роль и любопытство самого автора.  Хотя сам он намеренно удален из текста: часто нет ни его прямых оценок, высказываний, эмоций.  Его отношение проступает в теплоте интонации, в искреннем интересе, участии, в подаче фактов и создании определенной атмосферы доброжелательности.   В конце концов, это просто интересно и приятно читать. 

    Такого же плана живые статьи-очерки из рубрики «Перепись населения»: «Два Хусейна» (о суданских студентах) и «По коням!» (о пермских казаках).  Эти последние работы стали корнем для очерков и статей рубрики «Вавилон» о представителях разных национальностей и конфессий, проживающих в Перми, уже в другом журнале – «Шпиле».  За эти материалы Анатолий был удостоен, как уже говорилось, краевой журналистской премии.  Два материала в «Сити» подписаны еще одним псевдонимом Петр Градус, но здесь уже нет попытки создать уникальный типаж, отдельный от автора: и Антон Саночкин, и Петр Градус пишут в принципе одним языком, немного разнясь разве что в выборе тем.  Хотя иногда та маска-типаж, словно невольно ухмыляясь, выпирает из некоторых материалов.  Например, в статье «Записки о подполье» о бытии современных пермских поэтов, где горький сарказм является главной композиционной слагающей: мечтаемое, то есть то, как по справедливости должно бы быть, но вряд ли случится на самом деле, рисуется в виде реальной ситуации. 
Интересной чертой многих материалов Субботина является рассказ от второго лица множественного числа, от «мы», причина этого, вероятно, в сочетании скрытой самоиронии и природной скромности самого Субботина.

   Тематически и жанрово круг шпилевских публикаций Анатолия достаточно широк, здесь и рецензии на выходящие книги, и театральный очерк-рецензия «Нашей ведьме – тринадцать лет».  Очерки о людях, занимающихся редкими профессиями: «Вещи, выдержанные временем» (об антикварах) и «Аристократы «деревянного» дела» (о краснодеревщиках);  статьи о проблемах и скрытой от большинства горожан жизни Пермской галереи и краеведческого музея («Невидимая часть айсберга», «Ему не покрыться пылью»), об искусстве ледовой скульптуры («Танец льда»), о мотовилихинских пушках,  о примечательных вы-ставках («Царская потеха»), эссе о порнографии, а точнее о нравах и их временных вариациях «В чулке и без чулка», а также краеведческие материалы, в том числе о Лиле Брик и вышедшей в Перми в 1942 году её книжки «Щен».  Разно-образны по жанру и материалы из рубрики «Вавилон», здесь есть и портретные очерки, и этнографические статьи с мифологическими вставками.  Анатолию, не смотря на то, что писать приходится быстро, не думая особо о форме, удается использовать все свое литературное умение, здесь и удачные сравнения, и неожиданные метафоры, и игра словами, подсмыслами, особенно это заметно в авторских названиях, с припрятанной в них авторской улыбкой и своего рода интригой многовариантной расшифровки.


      В однокомнатной квартире, где Анатолий живет сейчас с женой и сыном-студентом (а совсем недавно еще и с дочерью, которая сейчас замужем), спокойно побеседовать о том - о сем, и при этом не стеснить кого-нибудь, мне показалось не совсем удобно.  Поэтому, угостившись праздничным пирогом, испеченным супругой, и пропустив стопочку-две за здоровье «новорожденного», мы отправились в парк, который расположен около Дворца Культуры им. Калинина, где позолоченный Всероссийский Староста размышлял среди запахов сиреневого цветения и скошенной травы о том, как проходит земная слава, а может быть о бессмысленности искусственных экспериментов с живым материалом.  И был он несколько нелеп в этом приятном воскресном вечере, наполненном, детьми, колясками, парочками.  Не смотря на позднее время, и приближающееся будни, ни одной свободной скамейки найти не удалось, и мы присели с Толей на каменный, нагретый солнцем бортик фонтана, уже скрывающимся за кусты. Говорили о планах, о литературе, о совместных проектах, мечтали об антологии пермской абсурдистской и игровой поэзии; вспоминали о чем-то и о ком-то, о бедняге Тылаковском и Леонарде, о разрушенном половодьем на Чусовой охотничьем домике и сломанных ребрах Дрожащего.  Но можно было просто молчать...  Есть такие люди, с кем хорошо просто посидеть и помолчать обо всем, что важно и не очень.  Было приятно тепло.  Духоту разгонял ветер...  А недалеко от нас бегал, улыбаясь всем и каждому, заискивающе заглядывая в лица гуляющих, здоровенный лохматый пес – сосед Анатолия по дому...  Но при чем тут, этот неприкаянный добродушный пес, хозяин которого – такой же, как и его зверюга, беззлобный алкоголик, не способный прокормить скотину и ненужный никому...  Может быть даже и при чем, но не хочется ни морализаторствовать, ни проводить аналогий...
 
    А потом мы бесконечно долго дожидались на остановке мой автобус № 38, а вокруг нас кружился и властвовал надо всем абсолютно свободный до первого дождя и легкий до иронии чиханья тополиный пух...

22.06.06.



                2.
  Жизнь сжала его в кулачок.  При незнакомых и малознакомых он сам – как сжатый до побелевших костяшек кулачок. 

  А ему хотелось бы свободно, словно атласная лента на ветру, биться, не сдерживаясь ни чем, быть непосредственным и распахнутым мгновенной экспансии окружающего, как это бывает у малыша, сбежавшего в одиночку в лес и удивляющегося каждой новой открытой детали... Нет, скорее здесь больше подойдет сравнение с банальным полиэтиленовым кульком, вдруг отталкивающим свою ординарность и обретающим парадоксальную оригинальность в полете над серым городом, по дну которого ползают, как насекомые в грязной шерсти, «джеки потрошители» и «кентервильские привидения».  Кулек по слоям воздуха взлетает все выше и выше, радуясь обретенной свободе, но, зацепившись за шпиль центральной ратуши, допустим нашей Башни Смерти, начинает биться, переполненный жизнью.  Даже и в этом положении он ощущает себя свободным и идет на отрыв.

   Да, Толе хотелось бы этого… очень хотелось бы…  но жизнь, опыт и привычки накрепко сжали  его в кулачок.  Они диктуют: «При чужих ты должен казаться серьезнее, деловитее, значительнее...»…  А как забавно они расшаркивались друг перед другом с моей хорошей знакомой, демонстрируя крутую деловитость и сугубую серьезность, а я-то видел и знал их другими... 

   Но ведь серьезность и деловитость никто не отнимет, если они есть, а они есть, как есть и скрупулезность, и работоспособность (если прижмет нужда).  И несмотря на внешние защитные маски, в текстах все равно пробивается эта непосредственность и желание свободной игры, здесь Толя немного ослабляет сжатый кулачок.  Ну, а в общении с друзьями иногда и полностью раскрывает его.  И тогда появляются балетные па, и прыжки «а-ля Истомина» в летней ночи, подправленной красным вином, где-нибудь на городской улице между домом быта «Алмаз», вилкой-кадуцеем и синагогой (подвернувшимся здесь по прихотливой случайности - по дороге к Центральному Рынку).  Неловкие, но счастливые па кузнечика, выпрыгнувшего из разжатого кулачка, па обретшего легкость и гениальность невесомости полиэтиленового кулька, бьющегося на ветру.

17.06.06.