вторая. Кошмарные сны

                (предыдущее:http://www.proza.ru/2012/02/09/2103)

Думаете, у массивных бронзовых истуканов лёгкие сны? Вот и я так не думаю. И, хотя Чижик-Пыжик куда меньше своих гигантов-собратьев, но в связи с происшедшими событиями и его сон был тяжёл и тёмен.
… Будто Дождь уже походатайствовал перед самим Ветром, а тот что-то пропел Духу времени, в котором очутился Эмиль, но при передаче через несколько инстанций, как в «испорченном телефоне», вышла, возможно, запущенная словами не вполне отошедшего от их загула Дожа, порядочная путаница, в которой теперь было не разобраться никому…

Некто мрачный, ускользавший от его взора, добросовестно пытался понять: о чём сообщает представленная ему служебная записка, а главное, к чему она? На Чижа, стоявшего перед ним, Мрачный при этом не смотрел, а уткнулся в разложенные на столе бумаги, бормоча:
… Чижи… ареал? обитания. Что за чушь? Отряд воробьиных… Общительные, умные, научаемые, любят имитировать других птиц… мигрируют вплоть до Северной Африки и Южного Китая. И что?

А это о ком? Чижи – сибирские остяцкие чулки из пыжика, шерстью внутрь… Какой такой шерстью?.. и дальше: из рода щеглов, отряд воробьеобразных… целый отряд! Семейство… мафия просто! вьюрковых… фамилия? Кто-нибудь скажет мне: чижи – это щеглы или чулки… из пыжика?
Так… что у нас на пыжика? Что?! … телёнок северного оленя?.. возрастом то ли до месяца, то ли до полугода? Как это? Всё совсем запутывается… «После выхода из классификации пыжик и до достижения одного года носит название неблюй»… Нет, это уже слишком!

Ладно, посмотрим далее.  «Мех пыжика также называется пыжик». Конечно… и голова дурня также именуется дурной. Логично.
… какой выпороток? Применялись меры физического воздействия?.. а лабр тут при чём? Кто это? Сколько же их? И все такие разные! Один лабр – святой, нищий монах и юродивый. Другой – пёс! его возьми! Есть и ещё лабры… «Лабрадор, Гибралтар…». Нет, туда углубляться не будем. Можно не выйти.

Фу! Но вот снова про пыжика… как? «азиатский длинноклювый»?!. Брахирамфус марморатус пердикс… Поистине!  Как… им образом, перебравшись с севера в Азию, он из оленя становится птицей?.. Без колдовства тут не обошлось… тем паче, что он превращается и в короткоклювого пыжика… он же Брахирамфус бревирострис… звучит, как заклинание. Не превратиться бы самому.

Оо! И это не всё! «Пыжик – уменьшительно-ласкательное обозначение автомобиля марки «Пежо». Даа… Уверен, что и такое -- не предел его магии. Так и есть. «Пыжик – низкорослый, толстый человек»… но не только! А и «толстое… существо». И, чтобы окончательно свести меня с ума, здесь приводится новая его ипостась: степной кулик… Харадриус, одним словом.

Не вернуться ли мне к истокам? К чижам. Вот он – последний гвоздь в крышку моего гроба! Другое значение чижа – казе…матка… может, козе матка? Нет. Арестантская комната, чулан, тёмная… при полиции. За что это мне?! И в довершение – гибрид, Чижик-Пыжик!..
И Мрачный принялся в остервенении рвать и разбрасывать справочные материалы к записке…
Чиж представил, что после бумаг настанет его очередь, и полетел прочь за какие-то колонны, потом наружу, где - всё выше и выше, пока не очутился… в другом сне.

Здесь он попал на некое городское торжественное мероприятие, но в довольно странном месте, на границе города, что ли? почти на пустыре… Нечто, облечённое в скрывающую его белую материю, возвышалось над  группками людей. Стоял даже небольшой оркестр духовых. Чиж был не в состоянии разобрать «бу-бу-бу», исходившее от собравшихся на церемонию, но потом от них отделился седовласый (в светло-сером костюме в жару) с бумажкой в руке, и все утихли, устремив на него взоры.

Выступающий откашлялся и, вытер платком пот со лба, начал:
- Уважаемые коллеги! Петербуржцы! Синоптики! Климатологи!
Сами прекрасно знаете, сколько неудобств доставлял нам упокоенный ныне, путая карты, выставляя на смех наши прогнозы… Чисто из вредности он нагонял тучи, выливавшиеся тоннами воды, портя всем настроение в выходные.

Было полное безветрие при ясном небе, отметил Чиж, но ему показалось или то действительно случилось, что белая материя стала потихоньку раздуваться?

- Мы много работали над совершенствованием своих предвычислений погоды. Ничего не помогало. Но человеческая мысль сильнее стихии! И выход был найден – был устранён виновник наших ошибок в этом месте. Отныне он может бесноваться вдали от наших берегов! Виват!
- Виват! Виват! – нестройно поддержали в толпе.

До Чижа стал доходить ужасный смысл речи. Это что же получается? Ветру, а значит, и другу Дождю нет дороги в их края? Петербург без Дождя! Как же так?.. Сначала пропал Эмиль, теперь Дож с его Господином. Пожалуй, так скоро и до меня доберутся…
- Сегодня мы открываем им памятник, как ушедшим от нас. Попрошу снять материю!

Подбежали двое в чёрном и, под грянувшую мелодию марша, принялись тянуть саван вниз. Он не поддавался, вырываясь у них из рук, взмахивая, словно крылами, хотя, казалось бы, откуда здесь взяться ветру в такой штиль?
Глядя на эту возню, не дававшую результата, толпа начала посмеиваться. Несколько человек бросилось помогать. Оратор, видя, что торжественность момента утрачивается, закричал сражавшимся за открытие памятника:
- Да разрежьте её!
Но тут материя затрещала, затем раздался совсем непонятный звук, и сооружение стало падать…
Так как это происходило внутри материи, то до людей не сразу дошло какая опасность им грозит. Впечатление было такое, словно кто-то огромный движется в смирительной рубашке, которая вдруг распласталась по земле, накрыв собой оратора, тех, кто тянул её вниз, прихватив и часть толпы.
Глухой стук, кикс оркестра – трубы, будто проглотили свои звуки назад, визг женщин…  Люди в панике метнулись прочь, потом послышались стоны раздавленных монументом.

За всей этой суетой никто и не обратил внимания, что на небо стало наползать, заполоняя его, невесть откуда пришедшее грозовое облако. Оно нависло и над пустырём. Вдруг вверх, крутясь, поднялся песок, не давая подойти на помощь к савану, уже пошедшему красными пятнами. Потом из облака спустился рукав, засосавший в себя всё, что было на пустыре…
Чиж упал вниз лицом и только шептал помертвевшими губами: Господин Ветер, Господин Ветер, пощади…

Очнулся он… впрочем, очнулся ли? под крики: «Горько!», звон и бульканье монет в некогда безымянном ерике. Несколько дней и ночей он ещё простоял ни жив, ни мёртв, окаменев. Наконец, пришёл Дождь.
Что с тобой, друг мой?  Я видел твоего Господина в гневе…  Да, лучше его не злить. Но тебе повезло, увидев его, ты вернулся.  Да, «в свой город, знакомый до слёз…»  Месяц ещё такой опасный, Чиж. Помнишь, ты сам читал мне о ноябре? Я даже запомнил: "Бесконечны, безобразны, в мутной месяца игре закружились бесы разны, будто листья в ноябре...» …  Мне ничего не удалось узнать, Чиж, о… «нашем сукином сыне». … Правда, можно ещё спросить ангелов хранителей города. Они уцелели и тогда, хотя кресты у них из рук повынимали.
Гении места… - отозвался, наконец, Чиж.
- Ну, как их не называй, главное, чтоб помогли, - обрадованный, что друг ответил, произнёс Дождь.
Чиж усмехнулся:
- Но я – один из них.
Дождя это покоробило. Как-то это было нескромно. Уж не повредился ли в уме от ужаса его друг?

Чиж глянул на него:
- Я не шучу, Дож. Их природа двуедина: телесна, в человечьем обличьи, когда сие необходимо, и нематериальна. Они крылаты, будто птицы небесные. Посмотри на меня: я – и человек, и птица, существо воображаемое и телесное. Как и ты, кстати.

Дождь всё ж пребывал в сомнениях. Не зная, что возразить другу, он помялся, однако нашёл:
- Я – и дождь, и снег с градом, туман, облака, лёд, река и океан, вода живая и мёртвая – это всё я. Но люди придумали мне много имён, полагая, коль проявляю себя по-разному в разных условиях, то и становлюсь другим. Они -- и о себе подобных также рассуждают. Это странно… Я к тому, что нередко мы ошибаемся, сами не желая.

Чиж с удивлением взглянул на друга. Такую длинную речь он услышал от Дожа впервые. Но  намёк был понятен. Милый Дож… такой тактичный. Что ж, успокою его в отношении Эмиля, по крайней мере.
- Ты прав, мой друг. Мы ошибаемся. К примеру, понял я, что зря мы беспокоимся за нашего приятеля. Язык не может умереть, - мягко и тихо сказал Чиж, - Он может лишь измениться… до почти неузнаваемости. Но, как и от каждого человека, от «него остаётся… часть… речи». Такая маленькая смерть… как было гениально услышано поэтом.  Поэтом, который предлагал поставить памятник  тому, что, увы, никогда не умрёт среди людей…

Чижу показалось, что Дож неловко улыбнулся: одними глазами и краями губ. Хорошо, что тебе пришло в голову о бессмертии языка. А не помнишь ли ты строк о том памятнике? Всё-таки кому он?
Сейчас… Ну, слушай!

«Поставим памятник
     в конце длинной городской улицы
     или в центре широкой городской площади,
     памятник,
     который впишется в любой ансамбль,
     потому что он будет
     немного конструктивен и очень реалистичен.
     Поставим памятник,
     который никому не помешает.

     У подножия пьедестала
     мы разобьем клумбу,
     а если позволят отцы города, --
     небольшой сквер,
     и наши дети
     будут жмуриться на толстое
     оранжевое солнце,
     принимая фигуру на пьедестале
     за признанного мыслителя,
     композитора
     или генерала.

     У подножия пьедестала -- ручаюсь --
     каждое утро будут появляться
     цветы.
     Поставим памятник,
     который никому не помешает.
     Даже шоферы
     будут любоваться его величественным силуэтом.
     В сквере
     будут устраиваться свидания.
     Поставим памятник,
     мимо которого мы будем спешить на работу,
     около которого
     будут фотографироваться иностранцы.
     Ночью мы подсветим его снизу прожекторами.

     Поставим памятник лжи».


Чиж замолчал. Дождь слушал, не дыша, остановившись. Чьи это стихи? Наконец, разрешился он от немотства. Нашего земляка, отвечал Чиж, того, кто собирался на Васильевский остров придти умирать. Но не получилось, и похоронен он в
другой Венеции…

                (продолжение: http://www.proza.ru/2012/02/11/1051)