Принц из багажника белых жигулей

Отрывок из романа «Трубадурочка или Допинг для старой девы»

      ВВОДНАЯ.
Главная героиня – Даная Квочкина, 26 лет, по прозвищу ТрубаДурочка (и отнюдь не за красивое лирическое контральто), диковатая, не от мира сего художница, с трудом закончившая среднюю школу, но читавшая Ницше и Шопенгауэра. У неё не только необычная внешность, несовременное мировоззрение и имя, данное ей отцом-художником, но и недоверие к мужчинам. Её школьная подруга и полный антипод – Белка, посмеиваясь, зовёт её старой девой. Тем не менее, именно благодаря своим странностям, а также выучке у своего отца – профессионального художника – Даная была уже модной и «продаваемой» художницей. Однажды рано утром, отправляясь в Подмосковье на пленэр, героиня натыкается на лежащее на лесной дороге тело избитого молодого мужчины в дорогом костюме. Пока Даная пребывает в растерянности, она получает удар по голове. Очнувшись, она ничего не помнит и нашедший её егерь, отвозит Данаю к деду – ранее врачу, а ныне леснику – в его «Берлогу». И тут выясняется, что кто-то, кого спугнул егерь, впопыхах затолкал умирающего мужчину в багажник её машины и скрылся. Даная с дедом выхаживают бедолагу, оказавшегося поклонником таланта художницы, а также владельцем двух гостиниц и кемпинга, завладеть которыми непрочь был шурин. И, как и должно случиться, между молодыми вспыхивает любовь…

    
     …Подъезжая к владениям деда, я начала нервничать. Уж не знаю почему, а только взгляд Кенти, которым он обжёг меня вчера утром, вдруг забился горячим ключом в самом сердце. И зачем я вырядилась в мамино бордовое платье? Он моментально поймёт, что это для него! И будет тихо посмеиваться над моими пионерскими уловками…
     Да, правильно Белка сказала мне в магазине, что мало иметь красивые наряды – надо ещё уметь их носить! Носить так, чтобы каждому вокруг было понятно, что ты неотразима, что ты царица сердец. Это я-то неотразима? Я царица? Какая глупость! Царица среди гадких утят… Нет, я должна придумать что-то совсем другое, что-то из привычного мне мира. Лучше я буду Евой, представлю, что на мне ничего нет – и вокруг никого… И это не годится… О, Боже, что же мне со всем этим делать?
     Выруливая на поляну под победный собачий лай, я сразу заметила Иннокентия. Он сидел на крыльце, вытянув свою сломанную ногу, и с книгой на коленях. Я неловко, боком, вылезла из салона и покорно приняла на грудь грязные лапы Барсетки – и всё встало на свои места! Больше не нужно выпендриваться царицей или Евой, теперь я соответствую своему миру, где обитают зверушки, чернавки и дурнушки. Куда нам до городских изысков! Я сдёрнула надоевший парик блондинки и, подхватив свои покупки, медленно пошла к дому.
     На шум из дома выполз дед и Барсетка кинулась к нему поделиться своей собачьей радостью, а я вздохнула с облегчением: в таком составе мне будет проще провести церемонию встречи – как любит шутить Белка, «в групповухе легче сачкануть». Кенти с трудом поднялся и встречал меня стоя. Глаз его я не разглядывала…
     – Ну, как вы тут? Не скучали без меня?
     – Скучали… – тихо ответил Иннокентий, но я не удостоила его персональным вниманием.
     – А я вам шашлыков привезла. Кое-кто у нас просил мяса… – и я соизволила повернуться к Иннокентию: – Не пропало ещё желание полакомиться?
     Его глаза лучились загадкой и откровенной радостью:
     – Нет, не пропало. Спасибо.
     Дед посмотрел на меня глубокими и вдумчивыми очами и смолчал. Я улыбнулась:
     – Тогда пропустите меня и постойте тут. Мне надо переодеться. Сейчас распарю мясо и побалую вас. С овощами…
     Сбросив на дедов топчан пакеты с нарядами, я достала новое домашнее платье в синий горошек по бирюзовому полю. Его мне выбрала Белка и заявила, что оно весёленькое и непременно принесёт мне удачу.
     Через пятнадцать минут я вышла к мужчинам и пригласила их к столу. Впечатляющие  горы мяса и овощей источали влекущий аромат, и Кенти порадовал меня зверским аппетитом, но дед ел не важно, и я забеспокоилась:
     – Деда, ты не заболел случайно? Совсем ничего не ешь.
     – Я уже перекусил, внуча, не беспокойся обо мне. Да и отвык я от мяса. Не по возрасту оно мне. Ты лучше Кешу корми. Он тут, как вы с Сашей уехали, совсем почти не ел. Скучал.
     Лицо деда было грустным и я легко догадалась: он ревнует меня к Иннокентию! С чего бы это? Разве я давала ему такой повод? Я решила немного развлечь мужчин и стала трещать о московских новостях, о брате и о прочей дребедени – и тут резко, как на чужого, залаяла Барсетка. Я вскочила:
     – Кенти! Быстро прячьтесь! – и поспешила на помощь...
    
    
     Дед вышел навстречу незваному гостю, а я подхватила костыль и, втащив Иннокентия в комнату, прижала его к стене. И стала прислушиваться к неразборчивому диалогу деда с… С кем это он? Похоже с женщиной… Я подняла лицо к Кенти:
     – Кто-то из Квочкино… О чём-то просит дедуню…
     – Да… – выдохнул Иннокентий и склонился ко мне. Его руки крепко обняли меня и заскользили по новому платью. – Даная… Я чертовски соскучился…
     Я не успела как-либо среагировать ни на это признание ни на другие действия Кенти, потому что он закрыл мне рот поцелуем – и я обессилела… Голоса говорящих нарастали и назойливо били в висках и я дрожала от страха, что сейчас дед войдёт к нам и застукает меня в объятиях Кенти… Я развернулась, чтобы бежать прочь, но Кенти крепко обхватил меня за талию и начал целовать шею и затылок… затем накрыл ладонями мои груди – и я чуть не потеряла сознание от волнения! И взмолилась:
     – Кенти!.. Отпустите меня… Пожалуйста… – а он не желал внимать моему шёпоту и  целовал… целовал… и ласкал грудь, живот, бёдра…
     – Даная! – громко позвал дед. – Иди, поздоровайся с Кузьминичной!
     Я ахнула, вырвалась из цепких рук и, прикрыв дверь в комнату Кенти, как заполошная, кинулась на зов.
     Дед с односельчанкой сидели на крыльце и возбуждённо беседовали. Я с космической скоростью оправила платье и волосы, смахнула со стола в кружку Кенти крошки и огрызки и, спрятав ту с глаз долой, позвала гостью к столу:
     – Кузьминична, дедуня, что же вы на пороге-то сидите! Проходите в столу!
     Но они не сдвинулись с места, и я вышла к ним сама. Поздоровавшись с Кузьминичной,  я повторила приглашение и дед поднялся:
     – Некогда нам, внуча, за столом рассиживать. Матвею плохо. Должно быть, гипертонический криз. Пойду соберусь, а ты займи гостью, а то как бы с ней тоже чего не сталось…
     Дед собирался минут двадцать и всё это время я выслушивала стенания Марии Кузьминичны о недугах её мужа. Тому не было ещё шестидесяти, но он часто болел и всё по причине избыточного веса. Сама же Кузьминична была поджарой и крепкой женщиной и тянула на себе всё хозяйство. Но она не жаловалась, поскольку любила своего Матвея самозабвенно, а тот пользовался этим: частенько капризничал и ни в какую не хотел ходить в поликлинику, оттого что все врачи первом делом велели ему худеть. Вот дед и выручал соседку, тем более, что Квочкино не располагало своей поликлиникой, да и пожилая фельдшерица была не достаточно квалифицированной. А Матвей уже умудрился нажить неслабый букет заболеваний…
     Кузьминична успела ввести меня в курс всех проблем соседей, пока дед, с рюкзаком за спиной, появился на пороге:
     – Даная, вряд ли я вернусь сегодня. Так что, ты уж тут одна управляйся… На ночь запрись. Где лежит ружьё Ивана, ты знаешь…
     – Дедуня, там же нет никакой еды! – всполошилась я. – Подожди я соберу…
     – Ты о чём говоришь, Данюша? – до глубины души возмутилась Кузьминична. – Да неужто я не накормлю Мироныча? Да как тебе такое в ум-то пришло?.. – и она залпом высказала все свои обиды на чёрствость современной молодёжи, а мне пришлось хлопать ресницами и горячо виниться, прежде чем дед угомонил соседку и они, наконец, ушли.
     Проводив стариков до угла дома, я мгновенно запылала от догадки: мы с Кенти остались одни! Что же теперь будет?!
    
    
     Иннокентий стоял у окна и смотрел на возвращающуюся с проводов хозяина Барсетку.
     – Кенти, – тихо позвала я, – вы не хотите закончить обед?
     Он повернулся, присел на подоконник и, выдержав волнительную паузу, глуховатым голосом произнёс:
     – Нет. Я хочу совсем другого…
     Моё сердце заметалось, как узник в клетке, и я, вцепившись в дверную ручку, возбуждённо зачастила:
     – Ну, раз вы не хотите больше есть, пойдёмте просто посидим. Мне нужно рассказать вам о том, что было в Москве по вашему делу. А то при деде я не стала ничего говорить, чтобы не волновать его, да он и не сообразил бы ничего про компьютеры, он в них не разбирается… Да и я не очень… – стук упавшего костыля прервал мою сумбурную речь и я застыла с открытым ртом.
     – Даная, подайте мне, пожалуйста, костыль… – внятно, но как-то невыразительно попросил Кенти и ноги сами понесли меня к нему: медленно и тяжко, как на Голгофу.
     Я, конечно, понимала, что костыль был всего лишь предлогом, но скорость, с какой Иннокентий притянул меня к себе, поразила. Настолько, что я потеряла самоконтроль и закинула свои руки на его плечи… И прильнула к нему, и задохнулась, глотая раскрытым ртом его поцелуи, как рыба, выброшенная на берег, глотает воздух…
     Мы целовались как бешеные, жадно, часто и глубоко втягивая губы друг друга, и не помню как долго… До полного умопомрачения… До тех пор, пока последней вспышкой сознания я не поняла, что он пытается снять с меня платье… Да что там пытается! Юбка уже была смята на талии, а руки Кенти пробрались под резинку и… Я упёрлась в его грудь ладонями и с силой выдохнула: – Нет!!!
     Его руки слетели с моих ягодиц и цепко сплелись на талии:
     – Почему?!! Почему нет?! Ты же тоже хочешь этого! Так же сильно как я!..
     Я возмущенно замотала головой:
     – Нет, нет, нет! Кенти, вы ничего не понимаете! Как я могу хотеть того, чего не знаю? – и тут же без всякой паузы принялась целовать его изумлённые глаза и щёки, и закрывать губами и ладонями рот, чтобы он ничего не говорил, а только слушал мой горячечный бред: – Я должна сама… Раздеться… Но… Мне стыдно! Кенти… Простите… Я боюсь… О, Господи! Я такая дура! Я же правда хочу этого!
     И я уронила голову ему на грудь, готовая забиться в истерике. Кенти ослабил объятия и стал гладить меня по спине:
     – Успокойтесь, Даная… Я всё понял. И не буду торопить вас. Пусть это будет, как вы скажете… И если вы сами захотите…
     Мои руки снова сплелись на его шее и я доверилась:
     – Я захочу, я уже хочу… Мне давно пора… Я знаю, будет немного больно, но я потерплю… Как операцию… Потому что нельзя больше так. Это ненормально… Я должна измениться, должна, наконец, стать настоящей женщиной…
     И вдруг я поняла, что Кенти беззвучно смеётся. И в гневе схватила его за грудки:
     – Вы смеётесь надо мной?!!!
     – О, нет, Даная! Как можно? – испугался Иннокентий. – Я смеюсь над собой!
     Я готова была заплакать от досады и стыда:
     – Вам смешно, что вы нарвались на старую деву?! Которая ничего не умеет, даже целоваться?! Да?..
     – Да нет же, нет! Ну, что за наказание! Даная, чудо моё лесное! Я смеюсь совсем по другому поводу! – Кенти сжал мои плечи и, склонившись, прошептал на ухо: – Мне смешно, что со мной это тоже будет впервые…
     Мой гнев медленно таял, но я всё же не верила ему и, заглянув в голубые глаза, пробурчала:
     – Врёте… Всё вы врёте. Никогда не поверю, что у вас не было женщин…
     Иннокентий снова засмеялся и прижал мою голову к своему плечу:
     – Я и не утверждаю этого. Женщин у меня было предостаточно. Может быть, даже слишком… Но невинных девушек не было. То есть, я хочу сказать, что никогда не делал …операций…
     У меня отлегло от сердца. И оно наполнилось любовью. Горячей и нежной. Я обласкала плечи Кенти и поцеловала ямочку между ключицами… И хмыкнула:
     – Забавно… Значит вы тоже немного трусите?.. – я расстегнула несколько пуговичек на его рубашке и прижалась щекой к обнажившемуся телу. Затем, глядя в улыбающееся лицо Кенти, продолжила раздевать его. – Боитесь, что не справитесь со мной, доктор? Не бойтесь, я не буду брыкаться во время операции… – он помог мне обнажить его литые плечи и я обвилась вокруг горячего торса… – Кенти!..
     Его руки ожили и, пробежав по моим бёдрам, потянулись к подолу.
     – Подождите!.. Кенти!.. – выдохнула я, загораясь нетерпением. – Пойдёмте в постель, я помогу… Скорее!.. Нет! Я сама разденусь…сама…
     – Даная… голубка…
    
    
     Я чувствовала себя Евой рядом с обнажённым Адамом. Мы были одни в райском лесу, наши уставшие тела отстранились друг от друга, но ощущение соития ещё наполняло каждую клеточку и сполохи поцелуев роились в матовом столбе света струящегося из окна. И ещё не остыли ожоги от пылких объятий… Мой затуманенный взгляд пробежал по ладони Кенти, ловящих дыхание моей груди с камешками сосков, и утонул в его бездонных, как небо, очах. Он провёл пальцем по моим опухшим от поцелуев губам и засиял блаженной улыбкой победителя:
     – Ну, как? Операция была не слишком болезненной?
     – Нет… Не знаю… Ничего не помню, всё как в тумане… Кенти… Я не ожидала, что вы такой тяжелый… И сначала боялась, что вы меня расплющите… А потом стало легко и как-то странно… Я будто потерялась, растаяла… или улетела… Вместе с вами….
     Иннокентий приподнялся и навис надо мной с удивлённо вскинутыми бровями:
     – Не понял! Мы так и будем на «вы»? После всего, что случилось?
     Какой же он красивый! И мой… По крайней мере, в эти минуты… Я притянула его к себе и выгнулась, чтобы наши соски соприкоснулись. Мне это удалось и я тихо засмеялась:
     – А что? Что такого с нами случилось?.. Это же была просто операция! Разве это повод для фамильярности?.. Кенти, не кусайся! Что ты делаешь?!
     – Помогаю тебе отойти от наркоза! Или ты предпочитаешь выпить на брудершафт? Так я давно уже пьян от тебя… – он, наконец, оторвался от моей груди и переключился на шею и плечи. – Я понял… ты хочешь окончательно свести меня с ума… Тебе мало того, что я только о том и думаю, как тебе угодить? Несносная, строптивая девчонка...
     Мне удалось опрокинуть Кенти на спину, но он так крепко держал меня, что я оказалась на нём. И закрыла ему рот поцелуем. Он затих и я смогла высказаться:
     – Ты всё напутал. Я уже не девчонка. Сегодня я стала женщиной. Несносной и строптивой бабой. И, между прочим, с твоей помощью…
     Кенти расхохотался, и я тряслась на нём, пока он не успокоился. И не сказал:
     – Даная, хочешь я открою один секрет? Страшную врачебную тайну?.. На твоём месте я бы не рискнул утверждать, что ты стала женщиной! – я в недоумении уставилась на него, и ему пришлось поцеловать мои глаза, чтобы они не выпали из орбит. – Успокойся! Невинности ты лишилась, за это я ручаюсь. Да, ты уже не девушка, но пока ещё не женщина. Чтобы стать женщиной, того, что было, недостаточно…
     – Кенти!.. Ты что, издеваешься надо мной? По-твоему, я теперь ни то, ни сё?
     И я снова закачалась как при землетрясении, но в этот раз Иннокентий умудрился совмещать хохот с поцелуями и умилением:
     – О, чудо моё!.. Ни то, ни сё… У меня точно от тебя башку снесёт!.. Ну, какая же ты «ни то, ни сё»? Ты моя алая голубка, моя дикая орхидея… Даная, чудо ты моё лесное! Когда же ты повзрослеешь? Хотя нет… Оставайся такой же. Звонкоголосой Трубадурочкой… А я буду твоим Трубадуром. И всё сделаю, чтобы тебе было хорошо со мной… Я сотворю из тебя настоящую женщину. Как только ты захочешь… И сможешь… Как только отболит…
     От его поцелуев мой разум стал гаснуть и я выдохнула:
     – Я уже хочу! И смогу. Прямо сейчас… У меня нигде ничего не болит!
     Иннокентий в изумлении выпустил меня из объятий:
     – Ничего не болит?! – я закивала головой. – Ты уверена? – я открыла рот, намереваясь укусить его за нос, и он сдался: – Верю, верю! – и возгордился собой: – Я гений! Но после такой виртуозной операции я здорово проголодался! Помнится, ты предлагала мне закончить обед? Так я готов, радость моя. Корми своего Трубадура!
    
    
     Никогда не думала, что буду с таким удовольствием созерцать жующего мужчину! Мне приходилось кормить своих родных, и егеря и других мужиков, приходящих к деду за советом или помощью, – но кормить мужчину, на которого имеешь вполне определённые виды, это совсем другое дело. Кенти весь светился и успевал одновременно балагурить, посылать мне полные многозначительных намёков взгляды и уплетать мясо за обе щёки. Я же есть не могла совсем и, подперши подбородок, сидела, как изваяние, и умильно любовалась своим Трубадуром.
     На обед, умывание, возню с Барсеткой и прочие житейские мелочи ушло около полутора часов, но мы сознательно не подгоняли время, накапливая силы для следующего раунда. Однако от нежных поцелуев и объятий мы не могли отказаться, и мне хотелось, чтобы лес стал выше и гуще и чтобы никто и никогда не смог вторгнуться в эту идиллию. Но, как выяснилось, в наш век дремучий лес не помеха для напоминания о реальности. По крайней мере, для сотовой связи.
     Телефон Иннокентия затрезвонил громко и требовательно. К этому моменту мы уже присели на топчан и нам пришлось прервать сладкий, зовущий в рай поцелуй. Звонил Александр, чтобы отчитаться перед другом в том, что встречался с частным детективом и они заключили договор на слежку за фигурантами по нашему делу в точном соответствии с намеченными планами. Потом сам Кенти доложил о своём вчерашнем послании в Германию отцу, где просил того перекрыть финансовый поток и не звонить ни на фирму, ни Аглае. Старший Архангельский сразу же задал сыну кучу вопросов, на которые тот не сумел ответить.
     Пообщавшись с Сашей, Иннокентий протянул трубку мне:
     – Тебя хочет услышать. Уже соскучился. Вы же вчера только укатили вместе…
     Подозрительный взгляд Кенти меня не смутил, и я охотно вступила в диалог с Александром, поскольку у меня были неозвученные новости. Я обстоятельно рассказала ему о встречах с Димоном и с Юрасиком и сообщила, что ко взлому компьютеров всё готово, более того, я уже прикупила новые туалеты и собрала сумку…
     Настроение у меня было радужное, Саша был мне симпатичен и болтала я с ним с нескрываемым удовольствием, что явно зацепило Кенти. Приняв трубку, он смерил меня долгим взглядом и, как бы ненароком, хмуро обронил:
     – Между прочим, мой дружок от тебя без ума. Позавчера весь вечер пел тебе дифирамбы… На сон грядущий. Да и ты к нему благоволишь... Это заметно невооружённым глазом…
     Я вцепилась в плечи Иннокентия:
     – Господин Архангельский! Да вы никак ревнуете? И совершенно напрасно! Да, Саша мне нравится. Потому что он твой друг. А насчёт чего другого: так он женат. Насколько я поняла, на некой Светлане…
     – Ну, и что? – возразил Кенти, косвенно подтверждая мои подозрения. – Да, он женат! И любит свою жену. Но это не мешает ему время от времени ходить налево.
     – Значит, у вас так принято? Но мне это безразлично. У вас там свои порядки, живите, как умеете. А что касается ваших непонятных намёков, то мне почему-то кажется, что вы, Иннокентий Игоревич, надумали сачкануть. Как раз, когда мы ни сегодня-завтра расстанемся. Хотите, чтобы я до конца дней так и осталась «ни то, ни сё»?
     – Как это мы расстанемся? – всерьёз заволновался Кенти
     – Как, как… Как в песне! Разбежимся на особые задания! Помнишь: «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону…». А там неизвестно, что нас ждёт… Да у нас, может, на всю любовь только один сегодняшний день! А ты, значит, съел моё мясо, сделал из меня «ни то, ни сё», наобещал незнамо чего – и сачковать?
     За время моей тирады лицо Кенти живо меняло выражение с обиженного, на встревоженное, изумлённое и ещё, Бог весть, какое – но последние слова привели его в чувство и он рассмеялся:
     – Не дождёшься, радость моя! О мясе можешь забыть, а насчёт всего остального – дудки! Всё исполню! И никуда тебя не отпущу! Даже не возражай!
     Да кто ж тут собирается возражать? Я уже истомилась по объятиям своего Трубадура!
    
    
     Иннокентий был нежен и терпелив. Его руки порхали по моему телу, едва касаясь кожи, а поцелуи таяли как сливки. Поначалу я прислушивалась к своим ощущениям и пыталась угадать, что он будет делать дальше, но вскоре поняла, что это невозможно, потому что у него оказалось сто рук и каждое прикосновение рассыпалось гроздьями цветов, лепестки которых выпадали росой на моё пылающее тело, приводя его в трепет… Влажные поцелуи наполняли поры и проникали вглубь, а острый язык жалил огнём… Я чувствовала обжигающее учащённое дыхание Кенти, запах его кожи и волос и сходила с ума от желания поглотить его всего, целиком, и металась по постели, пытаясь поймать его руки и губы. А он целовал и ласкал меня всё чаще и жарче и довёл до того, что я в нетерпении выдохнула: «Кенти!..» – и вся превратилась в расплавленную лаву, залившую поясницу и грудь и выступившую горячими каплями на сосках, тычущихся в жадные губы Кенти… И, наконец, он забился во мне: острый, горячий и нетерпеливый – а я подгоняла его «Ещё! Кенти… Ещё!!» и стонала от восторга и умоляла его не останавливаться – а дальше произошло нечто неописуемое – я захлебнулась блаженством и, выплеснувшись, судорожно и сладко таяла и, кажется, кричала от счастья…
     – Кенти, я люблю тебя…
    
    
     – Ты что-то сказала? Я не ослышался? Повтори, я не разобрал…
     – Я люблю тебя, Кенти. Так сильно, что хочется плакать…
     – Не надо плакать… Я не хочу, чтобы ты плакала… – он лизнул мои пересохшие губы и попросил: – Скажи ещё раз…
     – Я люблю тебя, Кеша… До потери сознания.
     – Я тебя больше…
     – Что больше? – удивилась я, ответив на его поцелуй.
     – Больше, чем люблю. Я тобой жив. Я тобой рождён заново.
     – Выходит, я твоя мамочка?
     – Ты моё всё. Ты моё откровение, моя душа, моя новая жизнь.
     – А женщина? Я, наконец-то, стала настоящей женщиной?
     – Да. Но ты не просто женщина. Ты вулкан. И я хочу сгорать в тебе снова и снова. Как на алтаре. Сгорать и возрождаться из пепла, как птица Феникс.
     – Кенти, это слишком сложно. Ты меня просто люби. Люби, как женщину...
     – Буду. Буду любить тебя, как женщину… – и он задышал мне ухо: – По всякому…
     Какой бы непросвещённой я не была, этот многообещающий намёк поняла и мягко отказалась:
     – Не сегодня, дорогой. Ты ведь всего неделю назад был почти при смерти. А тут такая нагрузка. Не забывай, что ты еще не вполне здоров. И мне тоже не помешает перерыв. Сейчас мы попьём чаю и я уложу тебя спать…
     Должно быть, Иннокентий на самом деле вымотался, поскольку не стал спорить, но выдвинул свои условия:
     – Только ты ляжешь со мной. И споёшь мне колыбельную песню.
     Я засмеялась:
     – И спою, и поцелую на ночь, как мамочка, а захочешь, так и сказку расскажу…
     Целовать его я стала немедленно. Потому что исходила нежностью через край, и мне надо было излить её, чтобы не захлебнуться…
    
    
     За окном воцарилась бархатная августовская ночь и редкие звёзды, не мигая, смотрели в прорехи между деревьями. Мы лежали тесно прилепившись друг к другу и Кенти играл моими распущенными волосами, а я осторожно разглаживала пальцами и языком его шрамы.
     – Даная, никак не возьму в толк: как ты, с твоим горячим темпераментом и роскошным телом, смогла уцелеть до сего дня? – спросил он, не отрываясь от увлекательного занятия.
     – Я хорошо пряталась. Потому что ждала принца на белом коне.
     Кенти оставил мои волосы в покое и принялся за мочку уха.
     – И что? Дождалась своего принца? Нашла его? – в интонациях приглушенного голоса чувствовалось знание ответа.
     – Нашла. Прямо на дороге. А вернее, в багажнике своей машины. Кто-то позаботился, подбросил бедной заждавшейся девушке её мечту…
     – А как же белый конь? – поинтересовался весьма довольный моим ответом принц.
     – Так мой жигулёнок и был тем конём! Он же у меня белого цвета.
     – Я же говорил тебе, что я гений! – заявил Иннокентий, поцелуй за поцелуем перемещаясь вниз по моей спине. – Такую хитрую хитрость применил, чтобы пробраться в заколдованный лес и завладеть дивной принцессой! Ну, разве я не гениальный стратег и тактик? Провёл блестящую военную операцию!
     Его поцелуи будоражили меня, но трезвости ума не лишали:
     – Да уж хитрей некуда! И вот результат: я уже неделю зализываю твои раны… – и я засмеялась: – А вообще-то, ты не стратег. Ты хирург. Операция, за операцией… – он не ответил, так как был занят мною. Вплотную. Я запротестовала: – Кенти! Оставь мою спину в покое! Ты меня раздавишь…
     – А ты повернись ко мне спинкой… Может, я всю жизнь мечтал поцеловать ямочки на твоей пояснице? А ещё больше мне хотелось попить из них ключевой воды…
     Я покорно развернулась и не преминула укорить его:
     – Значит, ты всё-таки подглядывал за мной, когда я купалась в ключе?
     – И ничего я не подглядывал! Я любовался природой! А ты была её частицей…
     – Ладно уж… Кенти!! Ты куда полез?! Поясница не там, убери свои шаловливые ручки, не дразнись! Да угомонись ты, наконец, хитрюга колченогий! А то уйду на дедов топчан!
     Эта угроза подействовала и Иннокентий улёгся рядом, крепко обхватив меня руками:
     – Никуда ты не уйдёшь! Не отпущу. И не нервируй больше раненного принца. Спи. Завтра встанем пораньше – я должен проверить результат сегодняшней операции, пока не вернётся твой дед…