Цикл Россия. 90-е годы

Цикл: Россия. 90-е годы.


Грусть-тоска меня съедает, что-то вновь у нас не так,
Мать-Россия тает-тает, замедляет бодрый шаг,
Стонет, кашляет, плюётся, кровью харкает в ночи
И давненько не смеётся, а всё стонет и молчит.

Рожь всё меньше колосится, в шахтах стынет уголёк,
И теперь сосед к соседу не зайдёт на огонёк.
Вот малыш на тротуаре собирает медяки,
Где ж вы, гордые бояре и купчишки-добряки?

Где зелёные дубравы и хрустальная вода?
Может, правда, люди правы, что не те уже года?
Или, может, мы иные, что не можем ничего?
Или, может, просто руки не доходят до всего?

Или, может, Русь отпела, отгремела, отжила,
Отболела, отслужила и за море жить ушла?
Захватила ум, богатство, русской нации красу,
Нам оставив только пьянство да неточену косу,

Завалившийся заборчик, грязный воздух – чем дышу –
И родной «Московский дворик», что за пазухой ношу.
Грязный рыжий мужичонка, русский знающий на «два»
Да несчастная девчонка – вот и вся моя братва.

Остальные – по канавам или морды бьют зятьям.
Мы привычные к забавам, натоптали много ям.
Засадить их только нечем: не даёт земля «семьи»,
Ну, а мы всё бисер мечем для заморской свет-свиньи.

Золото давно отдали, серебра в помине нет,
Нам остались только дали да в тоннеле тусклый свет.
Жаль, отсюда я не вижу: лампа, что ли, в тупике?
Нет… мерцание бутылки в пьяном русском кабаке.

1993 г.

Баллада о российском мундире

Полковник стоит на базаре,
Полковник мундир продаёт,
А рядом – шмотьё в супертаре,
Базарная «леди» орёт.

Он тридцать лет отдал России,
Её выполняя приказ,
Анадырь, Хабаровск и Киев
С тоскою он вспомнил не раз.

Чита и Плисецк с Уссурийском
Его тоже помнят ещё,
Где он и друзья его, с риском,
Россию закрыли «плащом».

Где честь, гордость, слава Отчизны,
Что так восхищали весь мир
И Родине вверили жизни?..
Да вот, свой торгует мундир.

-   Смотри, Паш, красивый мундирчик,
Коту на подстилку пойдёт?
-   Ну что ты, Лёлёк, дай-ка лифчик…
Ему этот цвет не пойдёт.

А рядом цыганка пьёт пиво,
Копается в урне старик…
Подумаешь, невидаль, диво, -
Полковничий чин не велик.

А дома – больная дочурка,
Недавно супруга слегла,
В кармане – два мятых окурка,
В глазах – беспросветная тьма.

Полковник стоит на базаре,
Стоит и не верит глазам,
А рядом – шмотьё в супертаре
И хохот торгующих «дам».
1994 г.

Новый год

Новый Год стучится в двери,
Мелкий дождь ложится в лужи,
Люди стали словно звери,
Подпоясавшись потуже.

Спит солдат в Чечне, уткнувшись
В свои острые коленки…
Где-то мама, вдруг проснувшись,
Растревожилась о Генке.

На душе тоскливо, серо,
На душе скребутся кошки,
На Руси пропала вера,
Даже тени нет в окошке.

В голове – кольцо стальное
И сжимается всё туже,
Надоело всё крутое,
Ну, а жизнь всё хуже, хуже…

А народ – всё мельче, мельче…
Кошелёк – всё тоньше, тоньше…
Стало жить, конечно, легче,
Вот долгов лишь только больше.

Нам бы счастия глоточек
И здоровьица подбросить,
Почему ж меня, тупого,
Моя жёнушка не бросит?

Понимаю, не в Лондоне,
Ей бы угол, счастья малость,
Да вот принца на ладони
Не дают… какая жалость.

Посмотреть в век двадцать первый?
Где там золото Парижа?
Взял бинокль… эх, сдали нервы,
Ни хрена, братва, не вижу.
1995 г.

Остатки золота слетают с крон берёз,
И в полдень тает серебро, что дал нам иней,
Медь старых листьев ветер в лужи снёс,
На горизонте – тень размытых линий.

Тоскливый караван летит на юг,
Курлыча всем последнюю надежду,
Мы остаёмся в царстве белых вьюг
И надеваем зимнюю одежду.

И колеи дорог в посёлках режут око,
Подобно ранам Родины моей;
И маленькой дочурки дивный локон
Жжёт в медальоне грудь мне всё сильней.

Белеют пальцы горе-рыбаков,
Держать пустую сеть нет больше мочи,
Желтеют лица наших стариков,
Чернеют вмиг ноябрьские ночи.

Как часто Русич верил в Божье Царство,
Хотя ещё никто не подал нам халвы,
Неужто Русь раздаст свои богатства,
Оставив нам лишь золото листвы?

Остатки золота лежат в швейцарском банке,
И серебро икон российских веселит берлинцев,
Медь русская блестит в литовском замке,
Богатство Родины осталось… в наших лицах.
1995 г.

Гонки по горизонтали

В России много вертикалей,
Горизонталь – всегда одна,
Мы этого не замечали
Со своего простого дна.

Со дна подняться на поверхность
Не всем, конечно, суждено,
Народ российский – это верность,
А верность – «сказочное» дно.

На дне мы пили и мечтали
О счастье для детей своих,
Нам денег много не давали…
И выпить – только на троих.

Спускаться в шахту – это можно,
Лечить людей – какой вопрос?
Быть адвокатом… осторожно,
До этого ты не дорос.

А в армию? Да ради Бога!
И до майора – без проблем.
А до полковника? Ну, что Вы,
Нельзя касаться этих тем.


Хотя, коль вы из Украины,
Узбекистана иль Москвы,
Гоните главку две машины
И… на погонах – три звезды.

Какие сказочные дали
Нам открывает горизонт,
Но тихо плыть в горизонтали
Даёт лишь президентский фонд.

И если светит Вам отставка
С поста министра иль посла,
Вы лишь получите прибавку,
Никто не причинит Вам зла.

Дадут Вам пост премьер-министра,
Ну, может, пресс-секретаря,
Нальют чайку, прибавят триста (долларов)
И снова Вы у «алтаря».

Чубайс чуть-чуть отплыл налево,
Гайдар в сторонку отлетел
И вяло попивает пиво,
Вновь ожидая важных дел.

Слетел с финансов Лившиц мудрый,
Чтоб стать визирем короля,
Здесь с помощью кнута и пудры
Вам нет нужды «пахать» с ноля.

Прекрасно в сказочном бассейне:
Меняй дорожки и не спи,
А должностей – как в польском сейме,
Для Вас открыты все пути.

Внизу – борьба по вертикали:
Попасть в колоду, пусть шестым;
Эх, если б эти люди знали:
Лишь гроб их будет золотым.

Да, вертикалей в жизни много,
Но все они ведут нас вниз.
И не зовите слишком Бога,
Здесь Вас не вызовут на бис.

И если Вы со дна поднялись,
Вас ждёт в России лишь одно:
Опять же милое, родное,
Простое, сказочное… дно!
1996 г.

Боже, спаси и сохрани!

В России множество талантов,
Пророков нет у нас давно,
Есть пара тысяч фабрикантов,
А остальные – просто дно.

Есть баловни судьбы, счастливцы,
Ведомые своей «Звездой»,
Но Вы взгляните в эти лица:
Их Бог обходит стороной?

Но есть и брошенные люди,
Их свет скрутил в бараний рог.
Наверняка виновны судьи,
А может, Бог им не помог?

Другие удалью и силой
Преодолели сей пробел,
Но жизнь не становилась милой,
А может, Бог не захотел?

Как часто крик души несчастной
Её ввергает в вечный шок.
Что это – рок судьбы ужасной?
А может, Бог помочь не смог?

Я молод был, умён, удачлив,
Свершить мог столько славных дел,
Но почему я так несчастлив?
Наверно… сам не захотел.      
 1997 г.

Мы – знаки зодиака

Догорает свеча Пастернака,
Дотлевает двадцатый наш век,
Нет у Бога несчастного знака,
Под которым рождён человек.

Мы почти подошли к коммунизму,
Прошагав к нему вёрст этак сто,
Недоверчивы мы к атавизму,
Но подводный мир манит Кусто.

Овны весело скачут по лугу,
Щиплют травку и блеют, резвясь,
А Тельцы с Близнецами в Калугу
Возвратились, едой запасясь.

Рак с портретом вождя распевает,
Лев рекорды даёт на-Гора,
Дева в клинике судьбы латает,
А Стрельцы вновь спешат в лагеря.

На Весах Скорпион раскачался, -
С Рыбой, бедный, свидания ждёт;
Козерог на Ай-Петри помчался,
Там он отпуск со Львом проведёт.

Водолей льёт на мельницу воду,
Рыбы плещутся в Чистых прудах,
Мир прекрасен в любую погоду!
Счастье – в праведных наших трудах!..

Вдруг… извилистой стала дорога,
Круто вверх по сыпучке пошла,
Верить многие начали в Бога –
Мировая реальность пришла.

Овны скачут по лугу несмело,
Травки нет, шерсть постригли давно,
А Тельцы с Близнецами умело
Супостатов съедают говно.

Рак с плакатом идёт с забастовки,
Лев бесплатно год уголь даёт,
Дева тихо скупает винтовки –
Вдруг Чечня, не дай Бог, нападёт.

На Весах – Скорпион похудевший
Рыбу больше, конечно, не ждёт,
Козерог, на Ай-Петри смотревший,
Даже в Африке Льва не найдёт.

Водолей льёт в ладони нам воду,
Рынок русский – сегодня не мёд.
Всё здесь плохо – в любую погоду,
Рыбы бьются о мраморный лёд.

Всё смешалось: бьют Львов Козероги,
Дева Раков за рубль продаёт,
За Тельцов тихо молятся боги,
Козерог Овну взятку даёт.

Скорпион продал Рыбу японцам,
Водолей в США смылся сам,
Весы-киллер Льва отдал праотцам,
Близнецы просят рук шведских дам.

Боже правый, вставь небо на место,
Солнца луч дай всем знакам своим,
Под счастливой звездой жить всем лестно
И прекрасен «Отечества дым».

Догорела свеча Пастернака,
Канул в вечность двадцатый наш век,
Не дал Бог нам счастливого знака,
Под которым рождён человек.

За него должен каждый сам биться,
Но без войн, революций и бед,
И тогда, может быть, народится
И в России счастливый поэт.
1996 г.

Будущим поколениям

Мне нравится моя Россия,
И здесь живут не дураки,
Но многим, кто живёт  в столицах,
Я, честно, не подам руки.

Прекрасен Питер первозданный,
Творил тут Пушкин, Бродский, Фет,
Шаляпин жил, певец желанный…
Но тех людей давно уж нет.

И утренней Москвы прохлада,
Поверьте, также мне мила,
А вот душа моя не рада…
Такие, господа, дела.

В Первопрестольной Ельцин правил,
Дремал и Брежнев много лет,
Хрущёв нас тоже позабавил,
Но тех людей давно уж нет.

Намного легче в поле, в роще,
Где соловей поёт весной,
Где люди веселей и проще,
Где пахнет елью и сосной.

Любил природу Тютчев нежно,
И Бунин воспевал, и Фет,
О ней писал и я небрежно,
Но тех людей давно уж нет.

На новостройках коммунизма
Корпел народ наш много лет,
Мы не слыхали о расизме,
Но той страны давно уж нет.

Забыли мы друзей и детство,
Не знаем, кто же твой сосед,
Нас манят денежные средства,
Но… денег и поныне нет.

Но верю, солнышко пробьётся
И «пена» вся сойдёт на нет,
И пока сердце наше бьётся,
Мы защитим страну от бед.

И сможем рассказать внучатам,
Как правил криминалитет,
Как страшно мы ругались матом,
Но тех людей, внучок, уж нет.

1997 г.

Поэма о двадцатом веке

Да, всё не ново в этом мире:
Враги, политики, кумиры,
Вожди, принцессы, короли,
И даже Бог нам крикнул сверху:
«Двадцатый век, ты не дури!»
А мать его – тысячелетье –
Не раз тот ставила вопрос,
Когда один дурак – иль гений –
Совсем других не слыша мнений,
И видя, что на личность спрос,
Над человечеством вдруг рос,
Толпу в момент взрывая лихо,
Всех умных убирая тихо,
Согнув «врагов народа» в рог,
Тем самым затыкая рот
Всем тем, кто был ещё в сомненьях,
Вождю ненужных устремленьях,
Всем, кто ещё подняться мог
И отвести злосчастный рок…

И это часто удавалось,
И «гений» восходил на трон,
Неся невиданный урон.
И ничего не оставалось:
Ни крова, детства и покоя…
Одна лишь кровь на поле боя.
Сметался «гений» проклянённый…
Вставал другой, взамен найдённый:
«Народом» чтимый, божий дар…
Он новый наносил удар.
…Что ж, личности – большое дело,
Но как всё это надоело:
Из пепла создаваться вновь
В свободу, равенство, любовь…
Лет десять спать в шинели, сидя,
Родных практически не видя…
Потом хозяйство поднимать
Лет тридцать… чтя РОДНУЮ МАТЬ.
Затем рассвет, забрезжил рай…
И снова пеплом посыпай.

Уж мы молчим о бонопартстве,
Фашизме… хитрости, коварстве,
О мировом господстве, Боже,
Сейчас ребёнок знает тоже,
Что Гитлер, Муссолини, Сталин –
Нам добродетелью не стали.
Они ковали мир иной…
Они ковали только свой,
Под молот положив народ –
Не только свой, весь Мир людской.
Они не слышали проклятий,
Нам говорили: «Люди- братья,
Мы всё для вас, всё это – вам,
Полмира я за мир отдам!».

И шёл народ за этот мир,
Бежал, не ведая, несчастный,
Что вождь отдал его на пир
Чуме – зелёной, белой, красной…
Чума та, сильная, лихая
Трудилась, рук не покладая,
Рубила, вешала, крошила…
50 миллионов положила.

Как тут не вспомнить Древний Мир, -
Тот мир, ещё до нашей эры,
Уже познавший в полной мере
Кто гений, вождь или кумир.
Ещё оттуда нас просили,
На камне высекали, выли,
Писали, чтоб мы не забыли
О том, что равенство не в силе,
Что коммунизм рабы пропили;
Что братство, правда, мир и дружба
Плохую сослужили службу
Рабам и их проклятым детям,
Которые попали в сети
Тем кодексам моральной чести,
Пропавшим у ВИНА и ЛЕСТИ.
Пещерный коммунизм не весел,
И кто-то голову повесил,
Затем решил: «Зачем трудиться,
Коль можно так обогатиться.
Всех призывая честным быть,
Детей и Родину любить,
Создам я счастие и братство,
Всё!.. Даже сказочное царство.
Пусть ищут рай… с моей учёбой
И в темноте… СТО ЛЕТ! Ещё бы,
Я буду вечно на коне.
Ха-ха, попробуй, раб презренный,
Найти свой путь, исконно верный
В той беспросветной тьме!».

И ищем мы до Новой Эры
Ту кошку чёрную без меры
В полнейшей тьме,
Хотя наш «гений» твёрдо знает,
Что только воздух тот поймает
В своей тюрьме.
И до сих пор живём мы местью,
Обманом, кражами и лестью,
А, в основном, всё говорим.
Вражда и пепел вновь витают,
Огонь и войны процветают…
А мы… сидим.

Вот наступила ПЕРЕСТРОЙКА!
Увы, то далеко не стройка
Счастливых теремов.
И после одержимой «кройки»
Вначале появилась тройка
Свободных «городов».
Вожди мгновенно расплодились
И вмиг они распорядились:
«У нас свой род, свои границы,
И мы терпеть другие лица
Уж не намерены теперь!».

-  Ты, милый друг, Каран не любишь
И молодые души губишь.
-  А у тебя – кривая морда
И ходишь ты походкой лорда,
Хотя ты сам и вся орда
Сказать не могут «нет» и «да».
-  А ты, чубатый, льстец и вьюн.
-  А ты, малец, пока что юн
Мне говорить такие речи…
Тут вспомнил стих один мудрец
(Назвался, вроде, Магомедц):
«Пора добраться до картэчи».
Картечь нашлась, нашлись и пушки.
Забыли малыши игрушки,
И что такое – мёд, ватрушки…
И от Архангельска до Кушки
Все взяли недруга на мушку.
Мы все – вожди, мы все – кумиры,
У каждого теперь – полмира,
Ну, может быть… гектар;
Но  я – хозяин: свой парламент,
Родной, здоровый темперамент
И летний бар!
Жена сидит, как Хасбулатов,
Ворчит, кричит – пока без матов, -
На кухне мужа извещает:
«Второй прикройте микрофон!»
Сын, как Дудаев взбеленился,
Пришёл с тусовки и напился –
Нам отключили телефон.

Тут супостаты присмирели
И за границей не посмели
Обидеть наш народ.
Турист российский с автоматом,
С родным великолепным матом,
Тюки кидает в теплоход.
Полиция в Париже плачет –
Там наш «челнок» по лавкам скачет,
Сметая всё с пути.
Мы обезумели от власти,
О, Боже мой, такой напасти
Нам не давали 70 лет.
Довольно, хватит, почудили,
Полмира мы разворотили,
Взамен не отдав ничего.
И сколь верёвочке не виться,
Таким путём обогатиться
Ох, сударь мой, как нелегко.

Все стали жить намного хуже –
В большой, вонючей, грязной луже…
Арбат и Невский, даже Мойка
Похожи стали на помойку.
Но мы живём, не унываем
И в коробейников играем,
На мостовую гниль кидаем –
Пенсионеры подберут.
Билет РКП (б), как чудо,
Меняет старичок покуда
Жлобу на СКВ.
Всё содрано с простого люда:
Зарплата, сапоги, посуда,
Зато рекламу гонит чудно
Родное ЦТВ.
Родных детей не видно дома:
Лишь только вынесли с роддома,
Они уже метут,
Машины моют, пыль стирают,
Во сне игрушками играют
И детства сказочного ждут.
Непобедимую и легендарную,
Народом чтимую и славную
Вдруг превратили в палача,
Облили грязью, окровенили,
(не побоюсь) – смертельно ранили
Устами «демотрепача».
Собчак и Ландсбергис, Дудаев,
Всё в демократию играя,
Людей в погонах продают,
Плюют в российских офицеров,
Запутавшись в нациосферах,
И под расстрел их отдают.

Во всём повинны россияне –
Шахтёры, медики, крестьяне –
Работать не хотят!
Зато грузины и армяне, узбеки,
Даже молдаване - в огне своём горят.

Мы много нынче пережили:
И «500 дней» не раз пропили,
Приватизацию простили
(Чубайса, правда, не совсем),
В Индийском… ноги перемыли,
Друзей в Чечне похоронили,
Налоги заплатили всем.
«Ребята» людям книги дарят,
«Кусков» по сто, конечно, «варят»;
В юстиции – сплошные близнецы;
В парламенте все люди – братья,
И, как народ наш, тоже рад я,
Что лишь шахтёры – подлецы;
Врачи немного подкачали,
Совсем работать перестали –
Зарплаты, видно, ждут;
И педагоги охамели,
Военные совсем сдурели…
Из армии бегут.

Пока мы спорим и дерёмся,
Пугаем всех и лбами бьёмся,
Ругаем псевдосоциализм,
Не только в Швеции и Штатах,
А в Сомали и Эмиратах
Построят точно коммунизм:
Законный и демократичный,
Для всех, конечно, симпатичный.