***

Свое и чужое.


С детства меня привлекали слабые, « калечные», отвергнутые обществом- в школе я заступалась за новеньких, которых « доводили» другие ученики, в университете помогала влиться в коллектив однокурснице Ирине, от которой очень плохо пахло, за что задорные студенты называли ее Геликанидой, в честь бабочки, которая летает и воняет. Дело было не только в физических недостатках, у таких личностей полностью отсутствовал талант социализации, и я часто брала их за руку, в прямом и переносном смысле, и приводила к остальным. С Ириной так и вышло, она даже стала на радостях крутить волосы на бигуди и мыться, но это продлилось всего неделю. Она ходила за мной по пятам, и стала меня так жутко раздражать, что я не смогла больше скрывать своего отвращения, которое на самом-то деле жило во мне, как и во всех остальных, и через некоторое время все вернулось на круги своя. И вот сейчас, много лет спустя, сидя в аудитории, и глядя, как моя коллега Айша прогуливается между рядами студентов со своей вечной улыбкой, открывающей некрасивые зубы, ее обтянутый черными брюками отвисший уже круглый зад, пружинистые маленькие ножки, не дающие сосредоточиться ни на проверке ( в нашем случае) ни на экзамене ( в случае студентов), я чувствовала, как подступает это самое раздражение, отвращение к совершенно невинному человеку просто за то, что он некрасив, несчастен и напрочь лишен шарма, не говоря уже о харизме.

 

Айша была одной из моих трех коллег в школе ландшафного дизайна. Мы вели английский в параллельных группах, а на экзамены собирали весь курс в одну большую аудиторию и наблюдали за тем, чтобы студенты не списывали. На самом деле наблюдали Магдалена и Айша; я и американка Луиз, имевшие совершенно иной подход к обучению, или проверяли работы других студентов, или хихикали где-то в углу. Нас с Луиз любили студенты, а Айшу и Магдалену уважали.

 

Айшу я первый раз встретила в начале учебного года- «Это ваша новая коллега»- представил ее нам директор, и что-то вроде: « прошу любить и жаловать». По ее лицу сразу пошли красные пятна, и она начала рассказывать про то, где работала раньше и спрашивать, хорошие ли у нас студенты, и в этот самый момент ко мне подошел бывший студент Людовик и искренне стал интересоваться моим отпуском и самочувствием, что привело ее в восторг, высказанный тут же перед Людовиком... и сразу последовала пара историй из предыдущего опыта, с выводами, вздохами и сгущением красных пятен на лице и шее, и порывистое дыхание, и перебирание ножками на одном месте, и повороты на пятках и на цыпочках почти на 360 градусов. Она очень волновалась и чувствовала себя не в своей тарелке. Мы сразу как-то отнеслись к ней с пониманием, за которым, возможно, стояла жалость, а может быть и гуманность, а,может, и моя вечная привязанность к « калечным».. Так или иначе, у нас образовался очень дружный коллектив.

 

Айшу, как и ту Ирину из университета, отличал специфический запах. Он был очень сильный, стойкий и трудноопределяемый, но зато легкоузнаваемый; после нее в аудиториях студенты смущенно открывали окна. Если я шла в небольшое кафе на перерыв, то издалека, еще в коридоре, могла определить, там ли она, а, придя на место, понять, как давно она ушла и была ли она там вообще. Не знаю, подтрунивали ли над ней между собой студенты, может, и нет- студенты действительно были у нас замечательные, поэтому, когда после первой с ними встречи Айша выдала получасовую оду, посвященную их доброте и тяге к знаниям, меня это ничуть не удивило. Потом я поняла, что она может говорить о студентах часами, а также о том,  какой мы крепкий, хороший коллектив, как мы друг друга поддерживаем и выручаем ( это правда), как вместе смеемся ( тоже правда- у Луиз прекрасное чувство юмора), и как все вышеупомянутое редко случается в преподавательской среде ( тоже, к сожалению, правда). И я решила пригласить всех троих домой ужинать.

 

Айша пришла первая – тяжелая, она плюхнула три неподъемные сумки на пол; в одной из них в огромном количестве был сыр, в другой-вино, в третьей- книжки, тетрадки и другие рабочие принадлежности, вплоть до маленького магнитофона – Айша испытывала большие трудности с использованием новых технологий, и не столько потому, что у нее не получалось, а потому, что она была уверена, что у нее не получится. Магнитофон даже мне казался чем-то уж совсем неприличным, а для студентов это была самая настоящая диковинка, но Айша упорно носила его каждый день на работу, и ставила беднягам кассеты со скучными историями на кисло- правильном английском языке . Я убрала вино и сыр в холодильник, усадила Айшу на стул и налила ей шампанского. Она начала восторгаться моим домом « Вот это, я понимаю, жизнь»- проскользнуло; я заметила, что над ее верхней вздернутой губой проступает черная ниточка усов, я стала их разглядывать, потому что ее сбивчивая речь была все от том же, какая я молодец, что всех пригласила, и какой красивый дом, и какое вкусное шампанское. Луиз и Магдалена пришли почти одновременно, и мы начали выпивать, закусывать и неприлично хохотать- ливанская Магдалена очень громко разговаривает, а когда ей позвонила дочь, с ее звонким арабским познакомились все соседи.

- Мне так нравится ливанский арабский- не успела Магдалена положить трубку, как Айшу было уже не остановить- марроканский мне кажется более грубым.

- Ты хорошо говоришь по-арабски?- спросила Магдалена- ты давно во Франции?

- Я вообще не говорю по-арабски- ответила Айша- мы приехали во Францию всей семьей, когда мне было семь лет. Я очень быстро забыла арабский, думаю, уже тогда я хотела его забыть. Когда подросла, попыталась выучить его, казалось, это будет легко, но он совершенно не шел; я поняла, что ни арабский язык, ни культура мне совершенно не интересны. А отец дома пытался установить очень строгие правила, по-мароккански; он был консервативен, мой отец, и религиозен, но не до фанатизма... Он верил в то, что его дети будут достойны и смогут найти себе место во Франции, сохраняя свою марокканскую культуру и идентичность. Но, несмотря ни на что, я никогда не чувствовала себя марокканкой. Я несколько раз ездила туда, к каким-то незначительным родственникам.. Мне не нравится эта страна. Я не могу принять то, что женщины закрывают лицо и голову. Мне просто противно на это смотреть. Почему я должна туда ездить, почему я должна заглядывать вглубь себя, пытаясь найти корни, которые полностью обрубили в тот день, когда мы приехали во Францию? Мой отец уже умер, я ездила в Марокко ради него. Моей матери все равно. Я Марокко не люблю. И больше туда никогда не поеду. Я - француженка до мозга костей, но мое имя и моя внешность всегда наводят на вопросы.

 

- А ты, Магдалена, христианка?- спросила я.

- Да, но мне на все эти религиозные темы глубоко наплевать.

- У тебя французское гражданство?

- Да- ответила Магдалена- я получила его при Миттеране.

- Я тоже- улыбнулась Луиз.

- С тобой мне вообще далеко не все понятно- засмеялась я- ты как умудряешься по-французски без акцента говорить? Я вот никогда не избавлюсь.

- А зачем тебе избавляться? – встряла Магдалена-Ты хорошо говоришь, пишешь, читаешь, общаешься, абсолютно все понимаешь и тебя понимают прекрасно. Я сначала тоже переживала, особенно когда мой акцент комментировали французишки- те, которые ничего из себя не представляют, но думают совсем наоборот.

 

- Знаю таких- улыбнулась я- когда я только приехала в Париж, я устроилась на работу в страховую компанию. По-французски я уже говорила вполне хорошо, но в начальницы мне досталась самая настоящая стерва, Бенедикт, которая еще к тому же была беременная и не всегда могла совладать со своими гормонами. Когда я разговаривала по телефону с клиентами, которые доводили меня до слез своими фразами типа « понабрали иностранцев, по-французски двух слов связать не могут» или « позовите, пожалуйста, кого-нибудь компетентного, кто понимает наш язык», сзади всегда стояла Бенедикт и, побелев от бешенства, кричала на весь офис « И нечего тут слезы лить! Ты должна понять, что у тебя ооочень, оочень, оочень сильный акцент ( на слове « очень» она просто надрывала связки), ты должна днями и ночами работать над своим французским, он у тебя такой плохой». Коллеги говорили, что она просто хотела, чтобы я всему быстро научилась, но я чувствовала себя полным уродом несколько месяцев, не могла ни спать,ни есть, похудела на 10 килограмм, но потом постепенно стала приходить в себя, и понимание того, что мнение этих « французишко», которые никогда нигде не были, никаким иностранным языком никогда не владели и не овладеют в силу своей ограниченности, мне совершенно неинтересно.И вот когда это их мнение стало мне искренне неинтересно, я освободилась, набралась уверенности в себе и моментально интегрировалась. Теперь такие французишки говорят мне: « Ой, простите, у вас такой очаровательный, легкий акцент. Вы так хорошо говорите, вы не из Квебека? Ах, из России? Всего пять лет во Франции? Но вы, конечно, говорили до того, как сюда приехать. Нет? Ну, тогда у Вас просто изумительный талант».

 

Мы засмеялись, и Магдалена повторила последнюю фразу с  моим акцентом.

 

- Слушайте, а вы думаете, студенты нас тоже имитируют? Дают какие-нибудь прозвища?- спросила Айша.

- Конечно, а ты что думала- фыркнула Магдалена- хотя на себя бы посмотрели. Им самим надо прозвища давать

- Какие есть прекрасные мальчики- улыбнулась я- Матье из третьей группы, например.

- А ты знаешь, что он встречается с Клотильд?- замахала руками Магдалена- с этим апофеозом тупости?

- Мне кажется, я у нее никогда не вела,- сказала я- опиши, какая она.

Магдалена в театральном своем увлечении вскочила со стула:

- Ресницы накрашены густо-густо, она ими хлопает, как корова, а глаза пустые, голубые и пустые. Крашеная блондинка, жутко покрашена, куда же они ходят краситься?  Небось свою подружку поросила, Ивон, тоже не блещет, кстати...покрасить ее где-то в ванной у себя.. жуть, невозможно смотреть.. пластмассовые розовые серьги под цвет юбки. Туфельки- с бантиками- тоже розовые. Ходит она вот так- Магдалена изобразила очень смешно, мы вообще во время этой ее тирады просто плакали от смеха- попа огромная, выпяченная, виляет ей безбожно.. А главное, тупая. Ничего не знает, ничего не учит. Не знаю, что с ней делать. Бесит жутко меня.

Магдалена села на стул и выпила вина.

Мы еще всхлипывали от смеха, когда я перевела взгляд на Айшу, копавшуюся в своей тарелке. Она ела очень неаккуратно, рот был жирный, а от него и стакан с вином, который она цедила уже второй час. Я извинилась и пошла в туалет, где до одури набрызгалась духами. Моими. Любимыми. С таким приятным запахом.