Из серии три исповеди

Исповедь путаны.

Говорите я распутница
Непутёвая, развратница,
В жизни вам плохая спутница.
Приглашаю всех по пятницам.
Обласкаю, не побрезгую,
Всех, слюнявеньких и чистеньких
И свою натуру резвую
Ублажаю даже в лысеньких.
Чтобы мне виниться, каяться
Молода, красива, с ласкою,
Не по мне от жизни маяться
Под соседскою огласкою.
Приведу, кого задумаю,
Проведу рукою  ласковой
И плевать вам на беду мою
За  застенчивости маскою.
Не меня ль вы слепо ищете
На постели необузданно,
В нетерпенье лифчик свищите,
В грудь вгрызаетесь разнузданно.
И мычите, наслаждаетесь
дармовщинке тела сочного,
с репутацией прощаетесь
человека непорочного.
Говорите, – не калечите.
Все мужи, не дети малые.
Вы здоровье мною лечите
И свои желудки впалые.
Оторвались, худосочные?
От кухарок с чувством ревности.
Чтоб не рвались узы прочные,
Лжёте им для достоверности.
Приблудились к низкосортице,
Белизну рубашек пачкая.
Из себя святошей корчите,
Раздавая ласку пачками.
Говорите я распутница?
Ну а вы – то, непутёвые,
Вам удобная попутчица,
Вы мне – ощущенья новые.
И уходите, бросаете,
Не терзаясь угрызением.
На диване не рыдаете,
Со своим к себе презрением.
Ой, ты, мамочка родимая!
Опустела я, испитая.
Не люблю, и не любима я.
И чужой любовью сыта я.
Нет, не старости боюсь я,
Не судьбы в её пророчестве.
Просто снова остаюсь я
Средь людей, и в одиночестве.

Исповедь наркомана

Ах, милая мамочка, знаешь,
Каким бы я был бы счастливым,
Когда б не последняя «ломка»,
Которую ты не узнаешь.
Я был просто злым, молчаливым.
Я видел, что ты замечаешь,
Не хочешь, и видеть, и слышать,
Но видишь и слышишь, и знаешь,
Но только бы не обидеть,
Но только бы не укором,
Но только бы не нарушить
По детски ранимую душу
Мою под глухим забором
Иссушенную, как грушу.
И только радужность мира,
Закрытого в комнате мрака,
Я быстрым привычным движеньем
Включаю при помощи мака,
Который так ярок, так светел,
 Так красен, что я не заметил,
Как мир провалился и сгинул
Куда то в пустую могилу.
А после – нет, нет! Не похмелье.
Оно бы сравнимо, наверно,
С укусом блохи после раны,
Ножом полоснутой по горлу.
Проклятое впятеро зелье!
Оно не подвластно укорам.
Ни совести, ни уговорам.
   Оно в моих жилах навеки,
Со мною родилось однажды,
Когда я, как те «человеки»
Одет был, как франт, и краснея,
Искал, где укрыть от безделья
Свои слишком чистые руки,
Испробовав всё, кроме скуки.
И вот, первый шаг уже сделан,
И к пропасти сам подошел я.
Последний укол, чтобы спрыгнуть
с иглы, у которой нашел я
 своё утешенье от мира.
А эта игла, как секира –
отсечь мне готова и душу,
И тело бездушное сбросить
В глубокую пропасть забвенья.
Какое же надо терпенье,
Чтоб выбраться снова на сушу.
Ах, милая мамочка,  знаешь,
Каким бы я был бы счастливым !
Когда б не последняя «ломка»,
В которой себя презираешь,
Становишься злым, молчаливым,
Надеешься вынырнуть снова,
И снова в пучину ныряешь.
А кто-то вину свою лживо
Упрятал за миротворством.
А эта судьба на изломе?
Кто в ней виноват – разве грешник?
Который разбил торопливо
Последней надежды подсвечник