Я не предам тебя, папа

                1

         Я стала взрослой. И теперь понимаю, что люди, которые осознанно отравляют нашу жизнь, вовсе не наши враги. Они  -  наши учителя. Поделишься с таким учителем самым сокровенным, а он вытряхнет всё на общее обозрение, и ещё посмеётся над тобой. И вруньей, и воровкой будешь у него, и получишь по физиономии грязной тряпкой, просто так, чтобы жизнь мёдом не казалась.   И  послать бы подальше эту науку, да видать, на роду написано: тому быть!
        Это повествование я бы назвала «Размышление о человеческой подлости» или «Формирование сильной личности через изощрённое унижение человеческого достоинства». И уж коли я это пережила и осталась жива, видно по всему  – училась у профессора. Скажу сразу, что буду ёрничать. Я уже это делаю.  Пусть кто-то посчитает мой опус криком души, кто-то иронической насмешкой. В любом случае мне повезло: я выжила и не свихнулась. Но окажись на моём месте другой ребёнок, более слабый, с неустойчивой психикой, одному Богу известно, где бы он сейчас был.
        Ну, что ж, давайте посмеёмся вместе или поплачем, или задумаемся о себе и о наших детях.


                2   

        Мы с отцом, как два полузатонувших корабля, прибились к чужому берегу. Что ожидало нас, мы не знали. Дом, в который мы попали, оказался настолько чужим и неуютным, что стало страшно от этого беспросветного равнодушия и лживого лицемерия. Но, если у отца ещё был шанс, что его полюбят, то у меня его не было точно. Я чувствовала, как меня здесь ненавидят. Вот только за что? Неделя прошла в недоумении, а там и гости нагрянули, чтобы наше «счастье» засвидетельствовать. А новая покровительница прошлась по ним до их приезда бульдозером:
         - Маруся твоя, старая колдунья, злая, как собака.
         - (Кто бы говорил).
         - Конечно, всю жизнь без мужика, взбесишься, пожалуй.
         - (А, сама-то неделю с моим отцом живёт).
         - Аннушка тоже, сто абортов сделала, вот и нет у неё детей!
         - (...............???).
         - Какие поганые сёстры у тебя! Ненавижу их. А Валерка-то, племянничек твой  -  алкоголик законченный, и жена у него  -  толстая и страшная лошадь.
         - (Собака, лошадь и свинья - здесь зоопарк, а  не семья).
         - Один Саша среди них нормальный, да и у того ничего не работает, терпеть их всех не могу!
         - (А зачем пригласила?)
        Я с ней хотя бы мысленно спорила, а папа молчал. Он у меня вообще мало говорит, а если разозлится, то матерится так, что страшно становится. Ах, если бы знала папина новая невеста, что тётя Маруся в долгу не остаётся и называет её вонючей уродиной…
        Звонок в дверь прервал все разговоры,  -  папина родня приехала, ура! Какая-  никакая поддержка.
        -  Ой, вы мои дорогие!  -  запричитала гостеприимная хозяйка,  -  ждём вас, соскучились, дайте я вас обниму! Дайте я вас поцелую! Марусенька! Аннушка! Раздевайтесь и все за стол! Рассаживайтесь, Валерочка, давай, открывай бутылки, наливай. Верочка, Сашенька, давайте накладывайте. Ночь не спала, всё готовила.
        -  Вот ещё выдумала, чаю бы налила, да и хватило бы нам.
        -  Ну, ты, Маруся, скажешь тоже, для таких дорогих гостей вот икорочка, специально берегла для такого случая, сама не ела. Вот, балычок, полдня в очереди стояла, ноги опухли. Потрогайте, все потрогайте, вот какой сильный отёк, пройдёт или нет, прямо не знаю. Валера, ты чего за женой не ухаживаешь? Смотри у неё опять пустая тарелка. Да, я видела, как ты ей салат добавлял и горячее, и холодное, Верочка, тебе хлеба подать?
        -  Не надо, Галя. Я хлеба и дома поем. Ты не переживай, после меня тебе и посуду мыть не придётся. И выбрасывать ничего не надо будет. Ты лучше расскажи, как молодой муж справляется.
        -  Не справляется, а мужик он  -  никакой! Его Тамара так изъездила, что мне ничего не осталось.
        -  (Эй, полегче про моего отца! Ничего, что он тоже тут сидит?)
        -  Они ко мне пришли с голыми задницами, в рваных трусах и носках.
        -  (Ну, и дура!)
        -  Я их одела, обула, накормить никак не могу, ненасытные. Представляете, они кашу с хлебом едят, ужас какой-то! А эта, вообще волком смотрит, если бы не я, по рукам бы пошла.
        - (Во придумала! А папуля-то чего молчит, боится, что выгонит? Да уж, идти-то нам теперь точно некуда.)
        - Они молиться на меня должны, руки мне целовать, ноги.
        - (Ага, опухшие,  давай, папуль, начинай, лезь под стол.)

        Чуть позже, напившись, наевшись и породнившись по настоящему, гости и хозяйка с большой любовью «перемыли кости» всем отсутствующим родственникам. Умершие тоже были не тем помянуты. За столом воцарились дружба и взаимопонимание, ведь выяснилось, что все, кроме находящихся здесь, сволочи и уроды.
        Устав от «интеллектуальной» беседы, утолив голод, жажду и любопытство, гости укатили восвояси. И тут вулканической лавой вырвался наружу долго сдерживаемый хозяйский гнев:
        - Нет, ну ты видел, а? Верка уже как бочка стала, а всё жрёт и жрёт, как лошадь, не остановишь.  Всё со стола собрала, даже крошки. Скажи своим родственникам, чтоб больше не приезжали сюда, сволочи ненормальные. А Маруся-то твоя – хороша, старая сплетница, по углам глазёнками зырк-швырк. Всё вынюхивала и вынюхивала, будет теперь весь вечер про меня гадости говорить. Конечно, без мужа не так ещё завоешь. А Валерка-то всю водку вылакал, пьянчуга, ещё бы с такой-то женой. Ну и родня у тебя, паразиты несчастные.  И вы - паразиты. Чего расселся, иди посуду мыть, не в гостинице (это папуле). А ты чего рот раззявила? А, ну спать, живо! Навязалась тут на мою голову (Это мне).               
        Надолго я запомню это событие, надо же быть такой вруньей и лицемеркой. Как теперь к ней относиться, уважать точно не смогу. А бедный папа? Он закрылся на кухне, посуду моет. Эх, папа, и чего тебе с мамой не жилось? Она тебя так любила, а ты её бросил. Вот теперь будешь под столом опухшие ноги целовать.  Фу, гадость. А ЭТА опять к соседке ушла посплетничать, да пожаловаться, что такая проблема на её голову свалились.
         А мы, недавно породнившиеся «брат» и «сестра», подрались. А побили мы друг друга и за то, что мой папа  -  тряпка, и за то, что его мама  -  стерва. За Веру, которая всё съела, за Валеру, который всё выпил, за всех родственников отдельно и вместе взятых, за разрушенную жизнь, за прошлое, за будущее и на двадцать лет вперёд.
       

                3
       
         Вернусь немного назад, в то время, когда ещё злополучная тётя Галя не была для меня кошмаром моей жизни. Когда она наведывалась в наш дом, где мы жили с отцом, моей первой мачехой и её двумя дочерьми (ну просто сказка «Золушка»). И была тётя Галя такая добрая, такая ласковая, что хотелось плакать. Я и плакала. Вот бы мне такую фею в мачехи, она бы меня ублюдком не обзывала, и по лицу не била. И, может быть, у неё в доме еда есть. Нынешняя папина жена Тамара, как говорили знающие люди, закладывала за воротник. Напившись, она краснела, как рак и по-королевски приказывала мне постричь ей на ногах ногти. Ей, видите ли, было приятно. А мне так противно, что я искала ножницы по пятнадцать минут. За это время она благополучно засыпала. Очнувшись позже, она кричала: «Кто не спрятался, я не виновата, а ну марш за поллитрой!» Она говорила, что раньше в школе работала, что первоклассный педагог, поэтому старалась с нами заигрывать.
        Ну, да вернёмся к «милой» тёте Гале, которая приходила к нам в дом с широкой улыбочкой и маленькими подарочками и совала мне их втихаря. Она отводила меня в сторонку и настойчиво зазывала  к себе в гости, обещая, как минимум, рай и блаженство. Именно этого нам и не хватало. Папа пропадал на работе, мадам Тамара пригубив пару бутылок «Вермута» обучала нас светским манерам со своим педагогическим упрямством: «Вы же будущие женщины, и не надо просить жрать, берегите фигуры сейчас, потом будет поздно. Идите лучше бутылки сдайте, а то деньги кончились». А бутылок было два неподъёмных чемодана. И мы, вдвоём с её старшей дочкой, волоком по земле тащили каждая «свой» чемодан, умирая со смеху. Нам было весело, потому что обратный путь точно будет лёгким и можно  купить немного леденцов себе на радость.
        А добренькая тётя Галя в свою очередь не отставала от меня. Ангел с выпученными глазами, да и только. Прилетит и на мороженое денежку даст, а кто-то потом отберет. Все  сразу полюбили назойливую посетительницу, особенно мадам Тамара. Если бы она могла знать о коварном плане, который вынашивает её частая гостья, то бы клювом бы не щёлкала.
        Конечно, я поехала в гости. Кто же знает в тринадцать лет, что сыр в мышеловке лежит. Тем более, был тот сыр с мёдом и шоколадом на серебряном блюдечке с золотой каёмочкой. А вместе с сыром новое голубое платье и красивые колготки.
        -  Ты, бедная моя деточка, хорошая моя, приходи ко мне жить навсегда. Мы и папу твоего позовём сюда. Ты его должна спасти, а то он пропадёт, давай папе помоги. А уж я для тебя…, да уж ты у меня… Главное ничего не рассказывай никому, просто уйди оттуда и всё, и скажи, что не вернёшься туда никогда. Поняла? Папа уже всё знает, но ты его не выдавай. Пусть все думают, что ты сама решила уйти и ушла. А ему деваться некуда, он уж за тобой следом. Ты ведь знаешь, какой он нерешительный. Ну, давай, будь умницей.
        И вот я, малолетняя героиня, пошла в атаку за папу и за хлеб с маслом для нас обоих. Отработала по сценарию всё, как было велено. А именно: сложила тетради и учебники в портфель, встала перед удивлённой мачехой, руки в бока упёрла, ногой топнула и заявила:  -  Я от вас ухожу в светлое будущее, в рай, короче говоря. Мои вещи можете оставить себе, хотя вы их пропили почти все.
        Пройдя твёрдой походкой русского разведчика через комнату мимо изумлённой от моей наглости мадам Тамары, мимо будто бы удивлённого отца, я реактивно покинула это временное моё пристанище. Звонко тюкнулся об пол стакан с вином, выпав из ослабевших рук мачехи. Удирая, я представила себе, как она бухнулась на колени и стала жадно хлебать из лужи.… Ну, это уже без меня. Как весело на свободе. Я шла по улице, тащила свой неподъёмный портфель и улыбалась, потому что была абсолютно уверена, что больше не вернусь сюда никогда и ни за что. Я даже рассмеялась. А, зря. Путешествие с корабля на бал мне было обеспечено, только я ещё не знала об этом.
        Распушив крылья за спиной у дверей «рая», я нажала на кнопку звонка. Вот оно, моё счастье, здесь живёт. Я приехала  познать доброту и любовь, и чудеса, ну открывайте уже. За дверью было пугающе тихо. Я на секунду представила, что мне придётся ночевать на улице, и меня словно кипятком окатило. Съежившись, я стояла и ждала, не решаясь звонить снова. И вот, наконец, лязгнул замок, но никто передо мной дверь не распахнул. Видимо обозрев меня в глазок, посчитали, что этого достаточно для приветствия. Толкнув дверь, я вошла в прихожую и так и осталась стоять там. Неприятный холодок стал расти в груди:  -  Ой, мамочка, кажется, я влипла. Помогла слабохарактерному папуле в паутину забраться. Какое-то царство Снежной Королевы. Эх, сказала бы я, взрослая, себе юной:  -  Не Снежной Королевы, а Горгоны царство это, дурёха.         
         -  Чего стоишь, как столб, особое приглашение ждёшь?  -  раздалось «доброе» приветствие тёти Гали,  -  или думаешь, что мы к тебе навстречу бросимся от радости?
        -  Вот это да…. Может бежать отсюда, пока не поздно,  -  панически соображала я,  -  но куда? Кому я нужна-то?
        Потоптавшись в прихожей ещё немного, я всё-таки решилась войти в комнату. Обняв своего сыночка, она сидела на диване с таким выражением на лице, что мне совсем стало грустно. Чего там только не было, на этом некрасивом лице: и брезгливость, и презрение, и злоба.
        - На диване тебе сидеть нельзя,  -  проинструктировала она меня,  -  потому что он скрипит, к холодильнику дорогу забудь, что дадут, то и будешь есть. И книги в шкафу не трогай, даже близко не подходи.
        - А я так люблю читать…
        - Перебьёшься. Будешь унитаз чистить, полы мыть, пыль вытирать. Спать будешь на раскладушке. А пока сядь на стул, и сиди, а то натоптала тут своими грязными ногами.
        О, если бы кто-то мог видеть, как сияло лицо её сына. Он злорадствовал. Какой же он недобрый. Сам то, наверное, полы не моет. Вот это я папе помогла: из Авгиевых конюшен в Освенцим переселиться. А через несколько дней было продано моё голубое платье вместе с колготками. Оказалось, что я объедаю «семью», и ещё не заслуживаю таких подарков. Покой души был утрачен, свобода слова и передвижения утеряна. Зато я очень хорошо поняла, какой именно сыр может лежать в симпатичной с виду мышеловке. И это я запомнила на всю жизнь.

                4

        Стоит ли меня презирать? Кто бы рассудил, узнав о том, что происходило дальше. Но сначала снова вернёмся назад. В то время, когда я была по-настоящему счастлива и даже подумать тогда не могла, что моя жизнь может так измениться.
        Мои папа и мама… Они были такие чудесные: добрые, красивые, сильные и очень дружные. По выходным в нашем доме пахло пирогами. А каждый день рождения был настоящим праздником. А уж про Новый год с ёлкой, подарками и говорить нечего – настоящее волшебство. Всё было так, как никогда уже не будет. Летом мы гуляли по откосу над Волгой. Как тогда сияло солнце необыкновенно, и цветы, и деревья были свидетелями моего счастья и любви. Такой любви, что захлебнуться можно. Вот папа и захлебнулся, и уплыл к другой, к так называемой мадам Тамаре. Так что своё восьмилетие я отмечала наполовину сиротой. Около трёх лет мы с мамой нянчили наше горе. Это было невыносимо. Мама просто не могла без него. Она увядала и слабела чудовищно быстро. Многие остаются в одиночестве, но не все так любят. А её жизнь без папы не имела никакого смысла. Даже я  -  любимый и единственный ребёнок, не смогла удержать её на этом свете. Это теперь детей по психологам водят. А в те годы сиротинушку по головке погладят, конфетку сунут и наблюдают, как корчится от горя несчастный и потерянный, недорощенный до взрослой  жизни и никому не нужный отпрыск.
        Похитительница папы Тамара после маминой смерти прибрала к рукам всё, что можно было прибрать, и стала благополучно  пропивать «добро», между делом родив  девочку, никому не нужную и потом всеми забытую то ли в интернате, то ли в детском доме. Мадам Тамара была красномордая, красноречивая и немного вальяжная. Она любила, перекидывая ногу через перила балкона, «развлекать» отца, обещая ему прыгнуть вниз. Он спасал её, спасал и спасал, а она всё не прыгала и не прыгала. Мы так привыкли к этим «концертам», что не обращали никакого внимания на неё. Говорят, что когда папа её оставил и «ушёл» к Гале, она недолго плакала, потому что тоже кого-то завела.
        Да, что нам за дело до неё теперь. Мы привыкали к новой «семье». Нас убеждали, что мы в раю. Не знаю, как папе, а мне что-то не верилось в это. Два недотёпы на чужой жилплощади. Я его жалею, он меня  -  нет. Тогда я его ещё очень любила, за маму, наверное, долюбливала. Через месяц после заселения оказалось, что папу снова надо спасать. И эту «почётную миссию» опять возложили на меня. Видимо других спасателей не было.
        -  Ты ведь хочешь, что бы с твоим папой всё было хорошо?  -  сладким голосом пропела «добрая» тётя Галя.
        -  Конечно, хочу.
        -  Тогда садись и пиши: «Моя мама вела а-мо-раль-ный образ жизни, путалась с мужчинами…
        -  Я не буду это писать!!!
        -  Ну-ну,  -  змеиным голосом прошипела папина фея,  -  мать ты потеряла, не напишешь, потеряешь отца. Это я тебе обещаю. Ты будешь виновата в его смерти. Ты будешь валяться в канаве под забором. Поплачешь потом, да поздно будет. Ты что думаешь, отец умрёт, я тебя здесь держать, что ли буду, выкину на улицу. Пиши, дрянь такая!
        Я ревела так, что трудно было дышать. Как же можно такое про маму говорить? Мне ещё после её смерти не полегчало, я так скучала по ней.  Эта тётя Галя совсем с ума сошла. Я посмотрела на папу с надеждой, что он скажет: «Оставь её в покое, отстань от неё». Но папа молчал, жалобно моргая ресницами.
        -  Ты что, не понимаешь, что ли,  -  продолжила мучительница мою пытку, выпучив глаза и брызгая слюной,  -  твоя мать так и так была бл…ю, так что ты правду будешь писать, и нечего мне тут сопли распускать. Вон у отца уже с сердцем плохо, скорую надо вызывать. Пиши, а то он умрёт прямо у тебя на руках.
        Папа умоляюще кивал головой. Он всегда быстро сдавался. Мне было так его жалко, такого несчастного, слабого.
        -  Прости меня, мамочка, я должна его спасти. Он у меня один остался. А то эта нас сожрёт.
        И вот, обливаясь слезами, ненавидя себя и эту мерзкую гадину, я писала не вдумываясь, автоматически, завязав узлом всё человеческое внутри себя: «…вела аморальный образ жизни… ходили мужчины… пили с женщинами… гуляли… шумели… всё видела… папа хороший…выгнала его… била… везде валялась…»
       -  Написала? Добавь имя, фамилию, номер школы и класса. Иди морду вымой, смотреть противно на тебя.
        ……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
        Наутро мне было велено принести эту мерзкую писанину к десяти часам на заседание суда и вручить судье при всех. И ещё добавить от себя, что это я написала по собственному желанию, без давления на меня взрослых. (Здравствуйте, тётя судья, я  -  Павлик Морозов.)
        Прогуляв все уроки, я кружила по улицам без портфеля, без особого желания жить. Даже ветер швырял мне в лицо снег презрительно и резко. Было холодно. А на груди за пазухой лежала и жгла меня злополучная тетрадь. Грязь была в ней, и грязь была во мне. Небо хмурилось всё сильнее и сильнее. Вот бы случилось чудо, и закрыли бы суд на сегодня. Или бы папа опоздал с этой жабой, или ещё чего-нибудь.
        Ещё целый час у меня есть, что бы подумать. Можно сбежать, можно пожаловаться кому-нибудь, можно, в конце концов, сесть на лавочку в сквере и благополучно замёрзнуть. Вот папа будет плакать по мне, жалеть, что так поступил со мной. Или не будет? А он вообще любит меня? Я бы с ним так не смогла поступить.
        Пальто топорщилось у меня на груди.  Обвиняя себя в который раз, я сунула руку за пазуху, чтобы ещё раз обжечься о своё предательство. А там  -  пусто! И теперь вы будете утверждать, что Бога нет? Так бы я подумала и сказала сегодня, а тогда я ликовала: «Мамочка, это ты мне помогла! Спасибо тебе, моя родная! Ты спасла меня и от позора, и от предательства. Никогда, слышишь, никогда больше я сдаваться не буду, и отрекаться тоже не буду».
        Итак, тетрадка испарилась сама собой. Взрослые бы на радостях, наверное, напились. А я с улыбкой идиотки бодро шла к зданию суда, успокоенная невидимой защитой: «Здравствуйте, тётя Ведьма с папой на верёвочке! Не хотите ли сюрприз от провидения?» Я словно на голову выше стала, и чувствовала себя, как будто в бронежилете.
        Они уже ждали меня. Было видно, что она злилась, а он переминался с ноги на ногу несчастный какой-то, со своей вечно виноватой улыбкой.
        - Где ты шлялась? Мы ждем тебя два часа уже!
        - (Вот врунья!)
        - Где тетрадка?
        - Не знаю. Была со мной, а теперь нет.
        - Ты что потеряла её? Или специально выбросила? Вот зараза, а. Давай галопом чеши, и чтоб нашла!
         - ( Ага, бегу с двумя фигами в кармане и в другую сторону, подальше от вас! Мамочка! Мы победили. Пусть теперь ремнём бьют, обзывают, мне теперь  ничего не страшно).
        Через месяц в школе меня разыскал незнакомый человек. Он протянул мне злополучную тетрадь и, глядя на меня с упрёком, произнёс:
         -  Я нашёл её на улице и прочитал, извини. Не моё дело, конечно, но как ты могла такое написать? Запомни, девочка, родители  -  это святое. И судить их ты не имеешь права. Никому не давай это читать, разорви и выброси. И живи спокойно дальше, если сможешь.
        Спокойно  -  не смогла. Живу и помню, и грущу порой, что до конца не выстояла. А родитель мой так ничего и не понял, и не страдает. Он так же строг и придирчив ко всем, кроме себя. Но ведь родителей не судят  -  это святое! Как же хочется с этим поспорить.
                               

                5


               

        После истории с тетрадкой, меня удалили из «семьи», как вредный элемент. Подселили к маминой сестре. И в моей жизни появился ангел, только земной. От её чуткости и понимания мне стало легче дышать. А  это было так необходимо. Я поняла разницу: её доброта просто сияла на фоне ненависти и эгоизма тех, кто так быстро забыл о своих масленых обещаниях. Здесь меня  не унижали, не оскорбляли, и я отогрелась, оттаяла. Но счастье длилось недолго, всего три месяца. Видимо ещё не всему я научилась в этой жизни, и учительница-ведьма  переведёт меня в следующий класс.      
        Папуля приехал за мной, как оказалось, не по своей воле. Мамина родня возмутилась, что меня швыряют, как котёнка, из одного дома в другой. Они решили: «Быть ребёнку с родителем, уж коли взялся за воспитание!» Через два года меня снова отправили в ссылку и снова вернули. Потом ещё раз.… А пока я ликовала – папочка приехал! Значит, соскучился по мне!
        Когда мы с отцом ступили на порог вражеского дома, то поняли: быть войне. Хотя, что это я за других-то говорю. Воздух в доме был словно наэлектризован. «Добрая» тётя Галя смотрела на меня с лютой ненавистью, и бросала слова, будто комья грязи. И голос у неё был каркающий, как  у старой простуженной вороны. Наверное, была бы её воля, она  схватила бы меня за шиворот и выкинула на улицу. Но тут в дверь заглянула соседка. И наша ворона вдруг превратилась в щебечущего соловья, на три тона выше зазвучал елейный голосок. Ушла. Ну, вот и первый подарок  -  передышка на часик, другой. А вот и второй подарок: братишка, который обрадовавшись моему возвращению,  полез драться. Помня прошлый опыт, наваляла я ему  от души. Зауважал, сморчок.
        И потекли тяжёлые будни и омерзительные выходные. Запрещено всё. Не понимаю такой глупости и жадности. 
        - Хочешь  в школе обедать? Вот когда сама заработаешь, тогда посмотрим. А пока до дома потерпишь, не велика фигура!
         До дома потерпишь?  А ключа от квартиры у меня нет. Не заслужила. Без еды ещё можно пережить, а вот без туалета. Не в деревне ведь живём. Я приезжаю в два часа, папа - в шесть, баба гневная – как придётся. А милый братишка свищет с ключами где-то по дворам, - с собаками не отыщешь. Пришлось поближе познакомиться с соседями. Милые люди, и мне сочувствуют, и ей. Она ведь такое чудовище на своих плечах поднимает. Вся судьба у неё теперь сломана и жизнь испоганена. А мой бедный папа стал другим. Он работал с утра до вечера, иногда и ночью, дома готовил еду, обкладывал стены плиткой, жену  -  матом. И чем дальше, тем красноречивей. Но только в пьяном виде и в её отсутствие. Трезвый он становился ниже ростом и молчал. Он всё время чего-то боялся, и всё же незаметно наглел. Водку пил тайно в ванной. Юркнет туда маленький такой, обратно выходит гроза с топором: пальцы веером, чеканный профиль. И давай планы строить, по квартире гоголем прохаживаться. А к её приходу зубы чистит, руки моет. И на её грозное: «Пил?!?» звучит его робкое «Не-е-т…»
        И вот однажды после ванной, он вспомнил про меня, может просто случайно наткнулся. Обрадовался и, приказав молчать, как рыба, одарил бумажным рублём. Бешеные деньги, между прочим, по тем временам. На следующий день в школьной столовой я устроила себе пирушку. Макароны с котлетой и слойка с чаем доставили мне огромное удовольствие. Главное, что никто не стоял над душой и не говорил, что я много и жадно ем, и слишком шумно глотаю.
        Оставшиеся семьдесят пять копеек я спрятала за подкладку портфеля, чуть-чуть надорвав её. Спрятала в самый уголок, надеясь, что сегодня меня не будут обшаривать. Карманы бедного папы проверялись каждый день. Когда он уже спал, она с усердным сопением  прощупывала каждую складочку его одежды. Ну откуда у него могли взяться лишние деньги, если зарплату он отдавал по листочку. А потом получал каждый день двенадцать копеек на проезд и в три дня один рубль на еду.
        Когда я, счастливая вернулась в «казарму», то поняла, что сегодня мне весело больше не будет. Папа и брат ходили какие-то взъерошенные, а тётя Ведьма метала искры и орала. Оказывается, из её копилки пропал юбилейный рубль. Озадаченная потерей, нумизматка, которая пересчитывала свои железные рубли каждый день и точно знала, сколько их у неё, закипала прямо на глазах.
         А кто у нас тут вор? Не трудно было догадаться. Обыск  был недолгим…. Бедные мои копейки и я вместе с ними.
        Смотрю на отца.… А он сидит каменный, как стена плача в Иерусалиме. А я своих не предаю,  - слово давала.
        Ведьма слюной брызжет, сейчас морды бить начнёт.  Улики-то налицо. И братишка за развязочкой с интересом наблюдает. Мол, если всё сейчас обойдётся, так и я в следующий раз буду знать, где взять. Это же для мальчишки руководство к действию.
        Она меня уже с пристрастием допрашивает, перешла на сленг. Соседи через стенку, брякая железной кружкой по своей розетке, тоже вникают в суть вопроса. У братишки от нетерпения свербит и чешется везде. Он торопливо дожёвывает кусок копчёной колбасы и вытирает жирные пальцы об собственные волосы, которые и так уже все промаслились до корней и стоят дыбом.
        А папа, как Мона Лиза, смотрит в одному ему ведомую даль и молчит. Оглох, ослеп, обрюзг, отцом в данной ситуации не является. И никто не верит, что я – честный человек.
        Наказание было «справедливым»: найденные копейки отобрать, карманных денег лишить раз и навсегда (у меня их никогда и не было), в том числе и на проезд (до школы на автобусе ехать  сорок минут), прогулок (не помню, когда и гуляла), любви, ласки, доброты (это я уже от себя добавила). А чтобы ума набралась, было велено каждый день чистить унитаз, обе раковины, ванну и плиту и полы мыть два раза в день: утром и вечером. Вот класс! В школу мне к восьми… да ещё пешком… спать можно вообще не ложиться!
        Утром на кухне, в знак дружеской солидарности, папа, пряча глаза под стол, отдал мне свой завтрак. И я мужественно съела его, потому что вчера ужин пришлось отдать врагу. А враг, прерывая сладкие сновидения, орала  со своего дивана: - Опять песка в чай семь ложек положила! Я же велела не больше трёх, зараза.
        А пропавший рубль нашёлся на следующий день в копилке. Мало того, что некоторые мерзкие тётеньки бывают злыми и жадными, так они же ещё и плохо считают. Или кто-то прошёл сквозь стены и бросил этой нищей на всю душу женщине рубль, в котором она так нуждалась. А может быть, соседи в розетку просунули.  Долго я фантазировала на эту тему, радуясь и ликуя, что всё закончилось. Но для этой женщины я всё-таки осталась воровкой:   
        - Это твоя дрянь подбросила!- упрекала она отца.
        -(Где это я могла взять за ночь юбилейный рубль, интересно?)
        Но самое главное, что моя совесть была чиста. И я получили ещё один хороший урок: как не надо поступать с людьми. У палки, как известно, два конца. После того дня в доме стали пропадать из тайников припрятанные для гостей дефицитные конфеты и вафли, укорачивались початые батоны копчёной колбасы и странным образом испарялось вино из запечатанных бутылок. Братишка, оценив мою стойкость и мужество, очень хотел со мной подружиться. Как-то раз он раскрыл все свои секреты. И залезая в тайники и закрома, предлагал присоединиться к нему и попробовать вина, которое он высасывал через проколотую в пробке дырочку, черной икры, которой он уже объелся. А я, отказавшись от «угощения», радовалась, что снова не посрамила свою честь.

               
                6
               
         Думаю, назрел один вопрос:  - Да неужели не было ничего хорошего в этой твоей жизни? Почему, было. Симпатичный портфель на день рождения, брошенный в меня со словами: «Да подавись, мерзавка!», от которого я еле увернулась. Разбитая об стенку чужая гитара, взятая на один день – выучить новые аккорды. Сломанный палец на руке за подаренную двоюродной сестрой жилетку. И, наконец, слова – напутствия доброжелательной тёти: - Вот вырастешь большая, тебя замуж никто не возьмёт, потому что ты – урод. А если и возьмёт какой-нибудь дурак, то будет лупить тебя каждый день по пять раз и выкинет из дома. И будешь валяться под забором, и пойдёшь по рукам. И дети у тебя будут больные. И зачем тебе покупать новые вещи, если ты их всё равно испортишь. И есть много тебе нельзя, а то будешь, как лошадь, неподъемная и тупая».
       И вот иду я по улице ещё не лошадь и совсем не тупая, но в изрядно поношенном, ярко зелёном пальто, в жёлтой шапке и в старых, страшных тёти Галиных ботинках на два размера больше. А сзади какие-то парни просто угорают от смеха:
        - Смотри, смотри, вот это клоун шагает!  Она сейчас их потеряет! На какой помойке она нашла такое старьё?
         Вот оно – «хорошее», из-за которого уже можно с моста прыгнуть. Но школа выживания закаляет. Понимая, что я уже на грани, что нет больше терпения и пора что-то предпринимать, я решилась. И ударила свою врагиню по самому больному месту. Я потратила свою стипендию и купила себе новые ботиночки. Красивые!!! НО! Домой я их не понесла, знала, что отберёт и продаст, оставила у подружки.
        Тётя Галя уже поджидала у порога, но не меня, а деньги. И когда я положила ей на ладонь оставшиеся от покупки пять рублей, она  побледнела…, покраснела… и взорвалась. Ох, как много я узнала о себе, о маме, о родственниках живых и усопших. Швырнув мне в лицо деньги, она прошипела змеиным голосом: - Можешь засунуть свои пять рублей себе в ж..у, можешь их съесть. И питайся на них теперь сама, мы тебя кормить больше не будем.
        Вызов был принят. Я бережно тратила свою денежку, покупая булку и молоко на вечер, а на перемене съедая пирожок. Утром есть не очень хотелось. А на выходные удирала то к папиным родственникам, то к маминым, где и кормили, и ночевать оставляли, и рублём иногда одаривали. Так прошла неделя, потом другая. И вот однажды прихожу с учёбы, а папа дома один. Варит гороховый суп с мясом, по дому гуляет такой запах, что у меня  голова закружилась. Я стала ждать, вот сейчас он меня позовёт и накормит. Ведьмы нет, чего бояться, я могла бы и без мяса поесть, чтоб незаметно было. И воды можно потом добавить в кастрюлю. И ключ в двери надо поперёк повернуть, чтоб кто-то резко не вошёл. Попросить я не могла, всё ждала и ждала. А он всё не звал и не звал. И не жалко ему меня? Я сейчас не помню, плакала я тогда или нет. Не от голода даже, от нового предательства. Будь я на его месте, никогда бы своего ребёнка в обиду не дала и никому бы не позволила  так унижать.
        Нет. Не повезло мне… с отцом. Когда ДВА часа спустя она вернулась с работы, он скакал вокруг неё, ухаживал, кормил своим супом. А она хохотала  и резвилась.  И был её смех похож на жабье кваканье. А ночью повзрослевший брат тайком принёс мне большой кусок копчёной колбасы, протянул его и сказал, что он на моей стороне. А когда я категорически отказалась, в знак солидарности выбросил колбасу  в окно.

               
               
                7
      

         Мы дружны с ним до сих пор, с моим братишкой. Жизнь его не сложилась, в отличие от моей. Муж носит меня на руках, дети, Слава Богу, здоровы и уважительны. А зомбированный отец не любит  своих внуков, не знает правнуков. И, проклиная свою ненавистную  жену, по-прежнему варит на кухне гороховый суп с мясом. Может быть, он и рад бы накормить всех нас  этим супом, да вот только никто к нему уже не придёт.
        Можно подумать, что я глубоко обижена или хочу отомстить. Нет. Ещё много-много раз, будучи уже взрослой, я пыталась наладить отношения с ним, и даже с ней. Но реки грязи как текли, так и никуда не делись. А верёвка, на которой ходил и ходит до сих пор мой отец, так и привязана к его шее. И никакими словами невозможно достучаться до его окаменевшей души. Может быть причина в имени? Пётр в переводе с греческого – камень. И ничего с этим не поделаешь.
        Любим ли мы своих детей? Не безумной любовью и не равнодушной, а искренне, самоотверженно и преданно? За других людей отвечать не буду. А я люблю своих детей так, что только по одному их дыханию в телефонной трубке могу понять насколько им хорошо или плохо в данную минуту. Если на другом конце города молча плачет в подушку моя дочь, то слезы душат и меня. Если сын не спит до утра в своей квартире, задумавшись о жизни, у меня бессонница. Я чувствую, когда им нужна, и они чувствуют тоже самое. И поёт моя душа и плачет вместе с ними в унисон. Я никогда не проверяла карманы и сумки своих детей, не читала без спроса присланных им писем. Ни разу не покривила душой перед ними, не увильнула ни от одного вопроса и никогда не прятала глаз. И терпеливо ждала их откровений. Быть вместе и не лезть в душу, для этого нужен особый талант. Этому надо учиться. Но ведь отмахиваемся, не замечаем тех отрицательных персонажей, которых нам подсовывает жизнь. А ещё хуже – берём с них пример, порой неосознанно. И вот уже вошло в привычку врать, злиться, ненавидеть, мстить…. А там и до беды рукой подать.
        Но есть и другой путь: смотреть на всё с юмором, прощать, набираться душевных сил и верить в чудо, и просто становиться Человеком. Легко не будет, зато какой результат.
        Любите и уважайте своих малышей с первого дня их жизни. Любовь подправит ваши оплошности, подскажет в трудную минуту верный шаг. Только не надо бояться признавать свои ошибки и не надо стесняться просить прощения у своих детей, если вы виноваты. Ведь дети понимают гораздо больше, чем вы думаете и они ещё так щедры на эмоции и чувства. Быть счастливыми в семье очень легко, если соединиться по любви. А уж коли, нет этого чувства, его можно вырастить из уважения, как экзотический цветок. На крайний случай заведите себе «тётю Галю» и почувствуйте себя летящими в космос.
         Вы спросите:  - А как же дурная наследственность и окружающая среда?
         Любовью можно всё поправить, искренностью удивить, а душевной лаской отогреть. И самое главное, никогда не перекладывать заботу о своих детях на чужие плечи. Ведь дети – это как раз и есть то единственное сокровище, которым одарил нас Господь здесь на земле.