14-VII Подруги умиляются до слёз

                VII

  – Муция! Клянусь Кифереей! Я поражаюсь тебе, сестрёнка! Сама интересовалась моими любовниками, а теперь, когда я расписываю ей всего только про третьего, а предстоит ещё некий «десерт» – его я приберегла напоследок – теперь, Муция, ты невпопад спрашиваешь меня о подругах. Естественно, я тебе расскажу, сестрёнка. И есть ещё, что рассказать, но это я тоже хотела приберечь на потом!..

  – Хорошо-хорошо, Пузик! Ты права, я задумалась и немного прослушала. Извини, сестрёнка! Так что там этот четвёртый, который «на десерт»?

  – О! Это что-то! Это Луций Турпилий…

  – Извини, что перебиваю. Как же так, сестрёнка? Я уезжала, и ты уже собиралась нарушить своё обычное правило: не дарить две ночи подряд одному мужчине. Оказывается, ты до сих пор нарушаешь, так что ли?

  – Нет, уже нет. Впрочем, если бы не один недостаток, я бы с этим галлом не прочь до сих пор, пока ещё смогу, – Вера гладит себя по животу. – Вообще-то, недостатка два. Первый: он не может каждую ночь, одну-две набирается сил. Но, если я хотела, он неплохо мог орально. Понимаешь, сестрёнка? Так что этот недостаток почти не в счёт.

  – Конечно, Пузик! Мало кто может каждую ночь в том возрасте, что у Турпилия, да и куЦсом компенсировать пропуск также далеко не каждый согласится.

  – Конечно, Муция, конечно! Что мне больше всего не нравится в Турпилии – он слишком явно и настойчиво добивается своей выгоды. Да, слишком явно проявляет, что через близость рассчитывает получить от меня – или от женщины вообще – что-то, что ему нужно. Пользуется моментом, когда я не могу отказать. Ты же понимаешь, сестрёнка.

  – О Геркулес! Что же нужно этому провинциалу?

  – А вот дождёшься момента – узнаешь.

  – Шрамик! Я тебя сейчас!..

  – Всё-всё: говорю. Он узнал, что я племянница – я сказала, что внучатая, а он: «ну и что?» – что я племянница Цезаря, и просил, чтобы я помогла. В общем-то, говорит, «вопрос решается»… В общем, чтобы его приняли во всадники. Теперь мне так неудобно. Я иногда ругаю себя за свою слабость, за то, что не могу отказать при определённых обстоятельствах. Обещала Луцию помочь, он подарки мне такие преподнёс дорогие, а с дядей я стесняюсь по этому поводу заговорить. В самом деле, неудобно. Подумает, муж такой хороший, а она за любовника просит, ещё и за простого купца-нувориша…

  – Пузик! Давай-ка сделаем пару глотков, а после обязательно что-нибудь придумаем.
  Лучшие подруги, совершив возлияние Венере, пьют за женские слабости. Подумав, Фабия советует.

  – Вера, сестрёнка! Раз тебе нелегко заговорить об этом с дядей – напиши ему на церах. Эй, Ана, запиши на всякий случай. Примерно следующее. На одном обеде ты случайно узнала, что есть такой вот достойный гражданин, только хорошее о нём рассказывают, а тут ещё он сам оказался рядом за столом, поведал о своей мечте, и ты, под влиянием момента, – подруги улыбнулись, – желая сделать доброе дело, сказала, что попробуешь помочь.

  – Прекрасно, Присцилла! Благодарю! Подойди, подруга.

  – Сейчас! Сама подойдёшь! О Геркулес! К эфебам бежит и скачет, а к сестрёнке – о Киприда! – встать не может!

  – Муция! Один шаг тебе сделать! А то новости не расскажу.

  Фабия, почувствовав облегчение, смеясь, встаёт на своём ложе и прыгает на лежак Секстии, чуть не опрокинув его, и сама чуть не упав. Секстия визжит, хватается за края, боясь упасть, а Фабия ещё тихонько подталкивает её.

  – Вот я и подошла!

  – О Ирида! Ты не подошла – ты подлетела! Вихреногая! Своим вихрем чуть не снесла всё! Сядь спокойно, не толкайся. Вот упаду – не приведи Юнона! – ты виновата будешь! – Фиалковенчанная дождалась, пока Присцилла уселась спокойно, поглаживая ладонями и касаясь устами её животика. – Спасибо, родная! Ты великолепно придумала: послать дяде церы, вдобавок ещё и нужные слова. Спасибо, Муция, – Вера целует чёрные ароматные волосы подруги. – Ближе тебя у меня, наверное, никого нет, – неожиданно появляются слезинки на личике беременной красавицы. – Только папка у меня такой же родной… И дочка теперь появится, – Вера тоже проводит ладошкой по своему животу.

  Присцилла же целует щёчки, носик и под глазками лучшей подруги, тоже крайне тронутая:

  – Пузик!.. Родная!.. У меня три брата… а ты будто настоящая сестрёнка!

  – Муция! Я так хочу, чтобы ты всегда была рядом! Прошу, не оставляй меня, сестрёнка!

  Молодые женщины обнимаются и некоторое время сидят так, положив друг дружке на плечики прелестные головушки, тихонько их поглаживая.

  – Предлагаю тост! За нашу нерушимую дружбу…

  – И за квартуорфеминат!..

  Кубки поставлены, поцелуи отзвучали, аристократки улеглись на своих ложах. Секстия, коротко поведав пару главных городских новостей, переходит к отложенной:

  – О Киферея! О Ирида! Сестрёнка, я удивляюсь себе! Как не проговорилась, уберегла напоследок?!. У Елены тоже задержка! Уже три месяца не было!.. Не было, когда положено… Она тоже ждёт ребёнка! И тоже хочет девочку!

  – О Геркулес! Шрамик! И ты молчала! – Муция вскочила, расцеловалась и быстро легла обратно. – Естественно, она хочет девочку! А кто отец будущего ребёнка? У нашей прекрасной Елены это, наверное, только Менелай может быть, то есть Манилий.

  – Естественно! Он сразу так заботиться стал о Клементине, как только узнал. Служанки, кстати, ему рассказали сначала, а потом уже на его вопрос она кивнула. Каждый день ласково так к ней: «Чего желаешь, дорогая? Что тебе нужно?» Четвёртого сына, видимо, очень надеется вырастить. Те трое, что есть, его не сильно радуют.

  – Довольно о Менелае. Что Елена?

  – Она и счастливая, и капризная ужасно, и забавная такая – в первый раз же. Смотрит на мой животик, на свой, а у неё ещё и незаметно даже, и удивляется. Мы с Парис говорим ей: рано ещё твоему расти, подруга! Как она теперь за столом кушает! Всего-всего, каждого блюда обязательно возьмёт, приговаривая: «наверное, ей нужно», ребёночка имея в виду…

  Подруги ещё какое-то время беседовали. Фабия хотела было ехать к Геллии, но оказалось – «ой, совсем забыла, – сказала Секстия, – память девичья» – оказалось, Соллерс, супруг, увёз её в Бавлы, на недавно купленную виллу, которую уже обещал скоро подарить Клементине. Ребилия уехала следом: с известием о беременности любящей она вновь стала весьма нежной и заботливой её партнёршей.

  – О Киферея! Муция! Действительно, память девичья! Совсем забыла, о Мнемосина! Муж сейчас должен на часок заглянуть домой, нужно повидаться. Он тоже такой нежный, ещё больше, чем раньше, такой весь внимательный, будто это я ребёнок! Присцилла! Вот ведь средство какое! – смеётся гостья, заражая весельем и одевающих её вестиплик. – Хочешь, чтобы муж стал шёлковым – забеременей. Вот и твой Угрюмый, глядишь… о Венера! Прости! Извини, сестрёнка! Совсем из головы вылетело! Прости-прости! – кидается она, позабыв про служанок, оборачивающих и укладывающих платье, обнимает хозяйку. – Присцилла, я случайно. Я совсем… Прости, пожалуйста!

  – Ничего, Пузик, ничего! Иди спокойно. Забудь. Пока, родная…

  «Что с того, что Пузик так обмолвилась? И без этого иногда что-нибудь натолкнёт на грустные мысли. На улице или где увижу женщину с животом или детей маленьких. Теперь один вид подруг может постоянно напоминать… Но ничего! Не сидеть же теперь с грустной миной постоянно!»

  – Милостивые Богини! – глядя вверх, уже вслух говорит Фабия. – Прошу вас! Надеюсь снова носить под сердцем моё дитя! Надеюсь снова родить и растить моё дитятко! Прошу вас, Блаженные Девы, Невесты, Матери!.. Любые жертвы!.. Прошу, надеюсь!..


Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/02/10/1432
-------------------------