Булыжник за пазухой. Часть 9. Главы 38-42

                Глава 38
Итак, Анатолий невиновен. Зачем ему идти на такой риск, если необходимая сумма практически собрана? Если отца посадят в тюрьму, он не сможет помочь дочери.
Кто же тогда? Кто еще мог знать о том, что именно девятнадцатого августа у Глеба будет крупная сумма денег? Сотрудники? Кто-то из начальствующих участников схемы? Зачем им это, ведь и так большая часть суммы попадала к ним в карман? Если у людей есть способ безнаказанно доить бюджет, зачем им идти на убийство ради  денег? Скорее всего, убил тот, кто такую сумму никогда и в руках не держал.
А, может быть, ограбление – не основной мотив преступления? Если некто намеревался убить Глеба и следил за ним, он случайно мог узнать о деньгах, и взял их попутно. Кроме того, до сих пор ничего не известно о том, кто написал это странное письмо, попавшее в руки Глеба. Ни у кого из опрошенных почерк даже визуально не совпадал с почерком автора записки.
Борис чувствовал, что завяз в мелочах и не видит главного. Как ни крути, надо продолжать опрашивать людей. Кто там следующий на очереди? Да, он так и не поговорил с другом Глеба, Леонидом Шабалиным.
Беседа с ним ничего не дала в развитие версии об ограблении. Однако Леонид рассказал историю, заинтересовавшую Бориса.
В начале августа коллектив отмечал шестидесятилетний юбилей одного из сотрудников. Праздник проходил в ресторане «Загулявший рыбак». Приглашены были все сотрудники отдела, родственники юбиляра и вышестоящее начальство.
У этого ресторана большой вместительный зал, но в случае проведения корпоративных мероприятий по желанию клиентов они отделялись от прочих посетителей переносными легкими декоративными перегородками, выполненными в виде морских волн. В то же время часть зала, отведенная для танцев, стойка бара и музыканты были видны всем. На стене за барной стойкой мозаикой выложена рыбацкая шхуна, уносимая штормом в море. Колонны, поддерживающие потолок, выполнены из декоративного камня, на полу - мраморная плитка цвета морской волны. Натяжной потолок – ночное небо, усыпанное яркими звездами-спотами. Дубовые, под старину, столы и стулья. В меню широко представлены блюда из рыбы и морепродуктов, но можно заказать и мясо.
И по оформлению, и по уровню обслуживания ресторанчик был весьма достойным и одновременно славился умеренными ценами, поэтому его и выбрали для проведения мероприятия. Как водится, празднование юбилея шло по сценарию. Заготовленные речи произносились одна за другой по убыванию ранга поздравителя с перерывами для испробования разнообразных блюд и закусок. Речи были проникновенными и хвалебными, и юбиляр все больше розовел от смущения. Тостующий, как принято, пил свой бокал до дна, поддерживаемый ободряющими возгласами и аплодисментами. Оживление гостей возрастало. Все чаще за столом были слышны громкие шутки и рассказы о различных курьезных случаях, произошедших за долгие годы работы юбиляра в этом коллективе. Между тостами кто-то налегал на закуски, иные присоединялись к танцующим. Жена юбиляра приветливо улыбалась всем и обеспокоенно посматривала, хватит ли еды и выпивки на всех желающих. Сын снимал происходящее на видеокамеру.
Когда очередь поздравить юбиляра дошла  до Глеба Куприянова, он поднялся и, произнеся несколько фраз, вдруг сбился, побледнел, замолчал на пару секунд, растерянно глядя на танцующих в отдалении людей. Проследив за его взглядом, Леонид понял, что Глеб увидел среди них свою дочь с немолодым мужчиной. Справившись с внезапным волнением,  Глеб достойно закончил приготовленную речь, залпом опрокинул свой бокал, сел на место и помрачнел, словно отключившись от происходящего.
Надо сказать, что Леонид не видел дочку Глеба года два, и был поражен, как она повзрослела и похорошела. В вечернем открытом платье, на высоких каблучках, Алена не только кокетливо улыбалась своему партнеру, но и недвусмысленно прижималась к нему, обвивала красивыми руками его монументальную шею, играя волнистыми волосами. Иногда их губы сливались в поцелуе. В зале стоял полумрак, и только блики от вращающегося стеклянного шара скользили по лицам танцующих пар, как хлопья снега. Очевидно, влюбленные были уверены, что никто здесь не знает их: ресторанчик находился на окраине города.
В партнере Алены Леонид узнал Павла Петровича, преподавателя ВУЗа, коллегу своей жены. Супруга частенько рассказывала Леониду о пристрастии Павла Петровича к молоденьким студенткам, о котором по учебному заведению ходили легенды. Очевидно, поведение дочери задело больное самолюбие Глеба. Зная его много лет, Леонид понимал, как значимы для Глеба собственный статус, мнение окружающих. Чрезвычайно консервативный в вопросах женской нравственности, он был возмущен раскованными движениями дочери, считал попранными свои отцовские права. Наверняка ему мерещилось, что весь коллектив потешается над его бедой, хотя на самом деле Аленку узнал только Леонид.
В мрачных раздумьях Глеб опрокидывал одну стопку за другой, потом, решившись, направился к танцующим.  Леонид незаметно двинулся за ним. Алена и Павел Петрович уже сидели за своим столиком. Остановившись у барной стойки и опершись на нее, Глеб окинул взглядом зал. Наконец, он нашел тех, кого искал и решительно подошел к Павлу Петровичу. На лице девушки при виде разъяренного отца  отразился ужас. Схватив за грудки преподавателя, Глеб с ненавистью произнес:
- Оставь мою дочь в покое, негодяй! Еще раз приблизишься - убью!
Растерянный Павел Петрович побледнел и, заикаясь, пробормотал:
- В чем дело? Что Вам надо? Я вас не понимаю!
- Папа, прекрати! Ты ведешь себя неприлично! Это мой дипломный руководитель!
- Руководитель? Рукоблудник он, а не руководитель! Да я тебя в тюрьму засажу за развращение! Я ректору все расскажу!
- Ваша дочь уже вполне взрослая особа, и она сама вправе решать…
- Ты что, не понял? Ты у меня с работы вылетишь с треском! Я добьюсь этого, клянусь!
Отдыхающие в ресторане люди глазели на эту сцену, ожидая драки. Леонид схватил Глеба за плечи: «Тихо, успокойся. На нас все смотрят! Ты же не хочешь публичного скандала?»
Леониду удалось урезонить друга и вывести его в курилку. Глеб постепенно приходил в себя. Когда мужчины вернулись в зал, ни Аленки, ни Павла Петровича уже не было.

                Глава 39
К несчастью, не все дети появляются желанными на свет, не всех заботливо растят и оберегают любящие родители. А беззащитному существу непременно нужны любовь и ласка.
Жизнь была не слишком благосклонна к маленькому Юрику. В младенчестве он стал причиной развода родителей. Осознанных воспоминаний о том периоде не осталось, но раздор между близкими людьми всегда отражается на психике ребенка, даже если он совсем мал.
Одно из самых ранних воспоминаний – дальняя дорога на чем-то тряском, так что мальчика вытошнило, затем большой чужой темный дом, какая-то старая ворчливая бабка, крикливая речь взрослых, огромная высокая кровать, с которой слезть самостоятельно ребенок не мог.
Потом мама куда-то исчезла, а страшная бабка кормила его противной манной кашей.
Прошло время, мать не появлялась, ребенок привык к бабушке, которая оказалось совсем не злой, а только очень ворчливой. Она часто разговаривала сама с собой, уходила из дома надолго, закрывая большую тяжелую дверь, и Юрику было и страшно, и скучно, и одиноко. Наревевшись, он засыпал. С бабушкой они подружились. Та поила его теплым парным молоком, давала булку с вареньем или медом, и даже иногда покупала печенье и пряники. Бабушка знала много детских песенок и припевок, стишков и считалочек. Когда Юрик немного подрос, он полюбил те редкие минуты, когда бабушка водила его на посиделки – на лавке возле магазина собирались пожилые деревенские женщины, обсуждали новости. С малышом взрослые заговаривали ласково, улыбались приветливо, иногда угощали вкусными карамельками.
У бабушки всегда были какие-то важные, неотложные дела. На велосипеде она ездила развозить почту и закрывала внука на это время дома одного. Когда она работала на огороде, Юрик всегда играл рядом, только бабушка строго-настрого запрещала ему ходить по грядкам. А еще у нее была корова, и Юрик часто наблюдал, как бабушка доит ее. Корова была большая и рогатая, с добрыми глазами. Летом надо было накосить для коровы сена, и Юрик ходил с бабушкой на луга. Еще они собирали в лесу грибы и ягоды. Иногда приезжала тетя-мама, она привозила игрушки и одежду, и почему-то плакала, обнимая Юрика на прощание.
Когда Юрику исполнилось пять лет, мама приехала радостная и объявила им с бабушкой, что долго хлопотала, и выхлопотала Юрику место в детском саду. Юрик никак не мог представить себе, как может мама хлопотать, ведь крыльев у нее не было! А детский сад представлялся ему точной копией их с бабушкой сада, только маленьким, игрушечным садиком.
–Хочешь ходить в детский сад? – спросила мама, улыбаясь.
–Хочу! – ответил Юрик. И мама забрала его в город.
В городе было шумно, много автобусов, машин и людей. Мама привезла Юрика в большой дом, и они ехали на лифте. Дверь открыл какой-то чужой дядька, про которого мама сказала, что это папа. Дядька погладил Юрика по голове, и они пошли ужинать.
На следующий день Юрик отправился в детский сад. Там было много ребят, девочек и мальчиков. Юрику показали шкафчик с грушей и велели повесить в него курточку и переобуться. Мама куда-то пропала, и Юрик испугался, но Валентина Маратовна, воспитательница, сказала, что мама обязательно вернется, а пока Юрик может поиграть с ребятками. Мальчик никогда не видел столько детей и игрушек и растерялся. Он наблюдал, как играют другие, и это занимало его некоторое время.
Дня через два он уже не хотел ходить в садик. Воспитательница, убедившись, что мальчик ведет себя спокойно, забыла о новеньком, посчитав, что он благополучно влился в коллектив. Дети случайно толкали его, пробегая мимо, и ему было очень обидно. Никто не приглашал его поиграть, а сам он попросить стеснялся, ведь он привык общаться только со взрослыми, а те обычно сами с ним заговаривали. На прогулках он проводил время, наблюдая то за одной группой играющих, то за другой.
Как-то раз к нему подошла девочка. Они подружились. Леночка тоже была спокойная и немногословная, но у Юрика появилась первая подружка, и он был очень рад этому.
Однажды на прогулке они наблюдали, как играют дети из старшей группы, и один мальчик обратился к Леночке: «Ты не дружи с ним, а мы тебя за это примем играть в «Гуси-лебеди»». Леночка молча стояла и смотрела: играть в «Гуси-лебеди» ей хотелось, но она не понимала, почему без Юрика?
– Потому что он обкакался, – пояснил старший мальчик. Действительно, такая беда случилась с Юриком, когда в первый день он постеснялся попроситься в туалет, а кишечник от волнения сработал слишком активно. В детском коллективе это было несмываемым пятном на репутации, и в любой момент провинившемуся могли напомнить о его позоре.
Тут Юрик вдруг понял, что Леночка непременно с отвращением отвернется от него. В панике он бросился к девочке, горячо дыша ей прямо в лицо, прижал к стене деревянного детского домика-горки и громко прокричал, брызжа слюной: «Ты будешь со мной дружить?»
Испуганная Леночка ничего не ответила, а, вырвавшись, побежала, но он настиг ее у стены детского сада. Группа старших детей следовала за ними; все остановились посмотреть, что же будет дальше.
Больно схватив ее за плечи, Юрик еще громче прокричал свой вопрос: «Ты будешь со мной дружить?»
Леночка в ужасе вырвалась и кинулась к воспитательницам, которые сидели на веранде и мирно о чем-то беседовали, не обращая внимания на детей. Это было безопасное место, куда можно спрятаться от погони.
Юрик остановился. Он почувствовал, что его опять предали. Он не знал слова «предательство», но ощущение, которое он испытывал, когда мама неожиданно оставляла его с чужими людьми, вновь повторилось.
А Леночка, увидев, что Юрик больше не преследует ее, успокоилась. Она жалела, что они больше не играют вместе, но что-то мешало ей подойти к Юрику снова. Она как будто боялась, что он не простит ее. Она же не собиралась его бросать, она просто испугалась резкой перемены в его поведении. Ей было всего пять лет, и она не смогла ничего объяснить ни себе, ни Юрику. Смутное чувство вины перед бывшим дружком осталось в ее памяти на всю жизнь.

                Глава 40
Нового маминого мужа Юрик не называл никак. Это был не его папа. Хохол Степа стал официальным супругом Юлии. Наконец-то и ей повезло, в нее влюбился не бандит, не нищий работяга, и даже не инженер, а вполне обеспеченный предприниматель. Правда, он был лысоват и скуповат, немного занудлив и старше жены на четырнадцать лет, зато он ничего не имел против Юрика и разрешил Юле привезти сына из деревни. Квартиру они снимали, потому что Степан купить жилье пока не мог: все деньги крутились в бизнесе.
Хорошие отцы играют со своими сыновьями, а Степа не обращал на Юрика никакого внимания. После ужина он ложился на диван перед телевизором с бутылочкой пивка и выключался из жизни семьи. При этом отчим был недоволен, что Юрик не ластится к нему, а смотрит букой, и мальчик чувствовал это недовольство. А когда отчим бывал пьян, он не раз называл Юрика подкидышем, волчонком, который, сколько его ни корми, все в лес смотрит, из-за чего мама плакала. Странно ведут себя некоторые взрослые мужчины: уж если ты умнее ребенка, так дай себе труд попробовать подружиться с ним! А он еще недоволен, что мальчик сам не ищет к нему подход!
Мама читала сыну сказки, обнимала и целовала его на ночь, и Юрик, казалось, в эти дни был вполне счастлив.
Когда мальчик заканчивал второй класс,  мама родила сестренку Милену. Все в доме завертелось вокруг этого существа, всем было не до Юрика. Ему казалось, малышка специально так много плачет, чтобы привлечь к себе внимание. Ему постоянно твердили, что он уже большой и должен понимать. Юрик понимал, но все равно чувствовал себя обделенным маминой любовью. Из-за детского крика он не высыпался и на уроках думал о посторонних вещах. Он стал хуже учиться, но взрослые даже не заметили этого.
Зато мама теперь постоянно была дома. Юрик привязался к сестренке, мама разрешала ему везти коляску на прогулке, укачивать девочку, трясти перед ее носом погремушками. Однажды, когда Милене было четыре месяца, и она уже с интересом разглядывала мир, Юрик, желая показать его девочке, слишком сильно наклонил коляску. Ребенок тихонько поехал вперед и вывалился наружу, ударившись головой об асфальт. Мать метнулась к девочке, схватила на руки и стала успокаивать. На лбу младенца вскочила огромная шишка, и мать немедленно отправилась с Миленой в поликлинику, где в срочном порядке был сделан рентгеновский снимок. Она даже не ругала Юрика, но он очень переживал свою вину. В этот вечер он долго не мог уснуть, и слышал, как переговаривались на кухне взрослые.
– Ты разве не понимаешь, что он нарочно сделал это? Он просто ревнует, поэтому ненавидит Миленочку, – кричал отчим.
– Что ты такое говоришь, ребенок и сам напугался, я видела, как он переживал! – отвечала мама.
– Еще тот артист, вот он где у меня, в печенках сидит, – горячился отчим. – В общем, так: я не хочу рисковать здоровьем дочери. В этот раз все обошлось, а следующего не будет. Я хочу, чтобы ты немедленно отвезла его обратно к бабке!
– Это неправда, неправда! – закричал Юрик со слезами, выбегая в кухню. – Ты плохой, ты злой, не верь ему, мама!
– Ах ты, щенок неблагодарный! – вскинулся отчим. – Думаешь, тебе все с рук сойдет?
…Через две недели за Юриком приехала бабушка и забрала его в деревню.


                Глава 41
Около полудня Борис зашел домой пообедать. Наливая ему густые мясные щи, мать между делом сообщила: «Недавно Ангелина забегала, тебя искала. Просила срочно зайти. Видно, стряслось что-то у них. Совсем лица на бабе нет, бледная, встревоженная. Да ты ешь, не дергайся. Успеешь».
Борис заторопился, к великому неудовольствию матери, ругавшей себя за то, что не дождалась, пока сыночек завершит трапезу. И кто же ее за язык-то тянул? Ну, разве можно жевать наспех? Опять язва обострится! Ну, что ты с ним будешь делать? Даже компот не выпил, побежал, как на пожар. И что за срочность? Всегда ради других свои интересы забывает! Нельзя так к себе относиться в наше время!
Дверь в коттедж не была заперта: видно, в доме ждали гостя. Навстречу вышел Михаил.
– Здорово, Боря, – пожал он руку участковому. –  Нам помощь твоя нужна.
– А что случилось-то?
– Да спиногрыз мелкий нашкодил. Представляешь, пытался вынести из супермаркета под одеждой бутылку коньяка. А на кассе спалился. И мне не догадался позвонить, гаденыш! Я бы договорился с охранниками. А теперь уже милиция в курсе. Что ему грозит, а?
Борис был разочарован, но виду не подал. Он-то ожидал новостей по делу об убийстве. Однако предотвращать преступность, беседовать с трудными подростками – его прямая обязанность, и он прошел вслед за Михаилом в гостиную.
У окна с вызывающим и взъерошенным видом сидел надутый Станислав. Он не понимал, из-за чего весь сыр-бор. Ну, пошалили с ребятами, так не со зла же.
Бабушка всхлипывала в соседнем кресле. На диване сидела раскрасневшаяся от гнева Ангелина, на повышенных тонах ругая отбившегося от рук шестнадцатилетнего недоросля. Взоры присутствующих обратились на вновь прибывшего.
– Вот, Борис Иванович, посмотрите на него! Он даже понять не может, что натворил! Скажи, чего тебе не хватало? Зачем воровать? Я понимаю, Петька Сазонов, голь перекатная! Ему хоть как-то приобщиться к красивой жизни хочется! А ты? Нужды ни в чем сызмальства не знаешь! Отец с матерью тебе с рождения в задницу дуют, любые твои желания исполняют! В чем мы тебе отказывали? Зачем полез, объясняй! – кричала разъяренная Ангелина.
Борис решил взять ситуацию в свои руки, сбив накал страстей. Спокойно и доброжелательно обратился он к Станиславу:
– Давай-ка, молодой человек, расскажи-ка мне для начала, что же все-таки произошло, а то я не в курсе.
– У Ленки Черновой, одноклассницы, день рождения был, нас человек пятнадцать собралось к пяти часам вечера, – начал Стас. – Посидели хорошо, выпивка кончилась. И тут Эдик сказал, что пробовал недавно коньяк французский, Хенесси. Супердорогой, зараза. Всем тоже захотелось попробовать. У нас частенько ребята тыбзят в супермаркетах по мелочам, потом хвастают, кто что вынес.
– И ты тыбзил?
– И я. А что я, хуже их, что ли? Почему я должен платить за то, что можно взять бесплатно?
– Ах, ты, сучонок, – вскинулся Михаил. – Отца позоришь! Ты что, нищий какой-нибудь?
– Пап, тут дело не в деньгах. Это что-то вроде спорта. Соревнование такое – кто больше и ловчее вынесет. Мы же не себе брали, а друзей угощали.
– Ну, уроды! Уголовники будущие! - возопил отец.
– Подожди, – прервал его Борис. – Сейчас мода такая у молодежи. Всемирная, между прочим, шоп-лифтинг называется. Заразная штука, говорят. Бродят покупатели по супермаркетам между стеллажами, на которых в красивых соблазнительных упаковках лежит товар. Иллюзия полная, что тебя никто не видит. Только руку протяни – и понравившийся товар твой. На самом деле это целая наука, как украсть и не попасться. И даже идеологическое обоснование есть – слишком высокие цены на товар. Шоп-лифтеры считают, что наказывают кражами зарвавшихся торговцев. Так я говорю, Стас?
– Да, это совсем не позорно и даже весело. Все друзья тебя хлопают по плечу, говорят, что ты молоток, что тебя уважают.
– Ну, захотели вы коньяк дорогой попробовать, и дальше что?
– Решили в ближайшем супермаркете взять две бутылки по триста пятьдесят граммов, примерно по полторы тысячи рублей каждая. Такие бутылки легче под одежду прятать, чем большие. Не платить же за семьсот грамм коньяка  три тысячи? Это пусть лохи платят.
– Ну да, вы-то не лохи, конечно, – иронично констатировал Борис. – И сколько вас было, когда вы попались?
– Мы спички тащили, кому идти. Выпало мне и Петьке Сазонову. Все по-честному. Взяли мы сигарет, расплатились. Тут охранники к нам подходят и спрашивают, не забыли ли мы заплатить? Нет, говорим, чек показываем. А они нас под руки и в комнату охраны. Там обыскали, коньяк нашли, милицию вызвали, протокол составили.
– По протоколу получается, что они совершили групповое преступление по предварительному сговору, – вмешался Михаил,  – я уж пытался в милиции договориться, а следователь уперся рогом, ни в какую не хочет. Им показатели нужны. Может, надо было больше предлагать? Борис, что этому придурку светит теперь?
– Ну, кража считается оконченной, когда преступник распорядился украденным имуществом по своему усмотрению. Коньяк не успели выпить, потому что ребят задержали у кассы, и это уже лучше. Значит, преступление будет квалифицироваться не просто по статье сто пятьдесят восемь уголовного кодекса, а со ссылкой на часть три статьи тридцать, то есть как покушение на совершение кражи. При покушении срок и размер наказания не может превышать три четверти максимального срока наказания, предусмотренного соответствующей статьей уголовного кодекса.  Кабы они украли на сумму, меньшую, чем тысяча рублей, то уголовной статьи не было бы совсем, только штраф по кодексу об административных правонарушениях.
– А какой максимальный срок наказания?
– Если следователь докажет наличие предварительного сговора на совершение кражи у обоих, опросив всю компанию, то их действия будут квалифицироваться по части третьей статьи тридцать и пункту «а» части второй статьи сто пятьдесят восемь уголовного кодекса, а это лишение свободы на срок не более трех лет девяти месяцев, исправительные работы - от одного года до полутора.
При этих словах Ангелина охнула, а бабушка запричитала:
–Что же ты натворил, внучек! Глупая твоя головушка! Разве можно тебе в тюрьму?
Парень притих, побледнел. Борис помолчал, оглядывая присутствующих, и, довольный произведенным воспитательным эффектом, продолжил:
– Однако это преступление средней тяжести, поэтому наказание в виде лишения свободы к несовершеннолетним применяться не будет. Скорее всего, максимальное наказание составит полтора года условно.
–  Слава Богу! – перекрестилась Елена Ивановна. Однако Ангелина встревоженно спросила:
– А как он будет в институт поступать с судимостью, пусть даже условной? Нельзя ли как-то избежать и этого?
– Как я понимаю, если парни впервые совершили преступление, то суд и следователь вправе на основании заявления потерпевшего, то есть директора магазина, из которого совершена кража, прекратить уголовное дело. Для этого вам нужно идти в магазин и заглаживать причиненный вред, чтобы такое заявление было написано. Но если в магазине кражи они совершали не впервые и ребят запомнили, это сделать будет непросто. Как думаешь, Стас, намозолили вы глаза охранникам? Почему они вас задержали на этот раз? Может, раньше уже под подозрение попали? Покрутитесь- покрутитесь там, а потом у охранников недостачу из зарплаты вычитают? Что скажешь?
– Не знаю. Может, и запомнили.
– Вы ведь не хозяев магазина наказывали, а их работников наемных, которые зарплату получают от хозяев и ни в чем не виноваты. Не так просто капиталистов наказать, как вы думаете, – продолжил Борис.
– Ишь, революционер какой нашелся,  – вмешалась Ангелина. – Значит, деньги у родителей-капиталистов ты брать не стесняешься? На машине катаешься, в бассейн ходишь, все, что ни пожелаешь, имеешь. А друзья, значит, тебе дороже родителей? Хорошо устроился!  Против капиталистов он протестует, Павлик Морозов несчастный!
– Мам, ну не мог я отказаться. Все бы подумали, что я трус.
– Ох, опять двадцать пять! Теперь в тюрьму, что ли, из-за своих друзей готов садиться, жизнь свою и нашу ломать? Да пусть думают они, чего хотят. Запрещаю тебе отныне с такими друзьями общаться! Не послушаешь, охрану к тебе приставлю. Ты этого хочешь?
– Не имеешь права мне запрещать!
– Да что ты говоришь? А вот не будет отец тебя отмазывать, по-другому запоешь! Лишим тебя наследства, иди, грузчиком работай! Еще он тут вякать будет, щенок! Про права вспомнил! А про обязанности и знать не хочешь? Нашкодил, так сиди и не чирикай! Отправляйся немедленно в свою комнату и уроки делай, понятно?
Станислав поднялся и, стараясь сохранить достойный вид, отправился к себе на второй этаж. На самом деле он только разыгрывал независимость от родителей и совсем не желал отказываться от благ, которые ему предоставлялись. Он собирался, закончив школу, продолжать учебу, поступив в престижный ВУЗ. Стас был уверен, что отец отмажет его: в конце концов, другого сына у них нет. А что касается шоп-лифтинга, так он занимался этим эпизодически, только из-за того, что это было принято в их компании. У него сейчас была новая любовь – Вика, Виктория. Она и сама была не прочь стянуть что-то из магазина: ее влекло к экстриму.
Девчонка была совсем не обычная. Лет с восьми еще, по ее словам, любила во время прогулки уезжать потихоньку от родителей одна подальше от дома – то в парк, то на озеро, и подружек подбивала делать то же самое, за что с ней запрещалось дружить благовоспитанным девочкам. В подростковом возрасте несколько раз сбегала из дому ненадолго –  от трех дней до недели, ночевала у случайных подружек, пока ее не выгоняли их насторожившиеся родители. Дружила с мальчишками, научилась гонять на мотоцикле. Ей все было интересно, всего хотелось попробовать. Когда она узнала, что у Стасика нет проблем с деньгами, упросила его оплатить ей прыжок с парашютом.
Он и сам решил попробовать. Каждый из них должен был прыгать со своим инструктором, но в одной группе. Побледневший Стасик, пожалуй, мог бы и отказаться от прыжка, но Вика была полна решимости, и он понял, что не может позволить себе струсить.
На нужной высоте открылась боковая дверца самолета, и пары одна за другой вывалились вниз, в белые облака. У Стаса перехватило дыхание, ветер свистел в ушах. Парашют почему-то не раскрывался целую вечность. И вот, наконец, толчок – и над головой появился купол. Это инструктор  открыл парашют. Показалось, что стремительное падение прекратилось, и они зависли в воздухе. Внизу, как на школьной карте, он увидел землю –  дома, реки, озера и дороги, все какое-то мелкое, непривычное. Блаженное спокойствие охватило Стаса. Неподалеку он заметил счастливую Вику и помахал ей рукой. Ничего подобного он в жизни не испытывал, и был благодарен девчонке.
С Викой всегда было интересно, с ней жизнь казалась праздником. Каждое утро Стас просыпался в счастливом предчувствии встречи. Над условностями девчонка смеялась, не признавая их, и потому, наверное, чувствовала себя свободной, как птица. И Стас не хотел, чтобы она улетала.
В сексе Вике не было равных. Когда она была в настроении, то садилась в его машину, и шофер вез их в Петушки. Возле поселка Стас отпускал водителя: он и сам прекрасно рулил, только по возрасту права ему были не положены. По проселочным дорогам отец разрешал ему водить самостоятельно: инспекторов ГИБДД здесь не было. Остановившись где-нибудь в лесу, молодые люди раздевались и занимались любовью прямо в машине, с открытыми окнами и дверцей. Рядом проходила тропа, на которой в любую минуту могли появиться прохожие, знавшие парня, его соседи по даче. Вику это только заводило: ей нравилось ощущение опасности. Стас не мог противиться ее выдумкам и соглашался на все. Обычно это сходило им с рук: в жаркие летние дни прохожих, бродящих по тропке в лесу, почти не было.
Как-то раз, в середине августа, Стас и Вика, накупавшись в озере, вернулись к машине. Вика сняла мокрый купальник, повесив его сушить на ветку сосны. Не торопясь и не стесняясь, с распущенными влажными волосами, похожая на лесную нимфу, подошла к машине. Стас, лежа на заднем сидении, потянул ее за руку внутрь салона. Они долго целовались, растягивая удовольствие прикосновений, и Стас опустил веки, чувствуя головокружение от запаха ее тела.
Неожиданный шорох снаружи вывел его из транса. Открыв глаза, он увидел рядом с машиной остолбеневшего дядю Глеба, который смотрел на племянника так, словно впервые видел его.
Вот о чем вспоминал мальчик Стасик, когда в гостиной взрослые думали, как спасти его от суда.
 

Глава 42
Юрик опять много времени проводил с бабушкой. Мама присылала письма и денежные переводы. Мальчик тоже писал ей, ждал возвращения, жаловался, что скучает. Но мама не приехала даже летом, потому что ей не с кем было оставить Миленочку, и не тащить же маленького ребенка в такую даль! Кроме того, Степан был бы недоволен,  отлучись она на несколько дней: он любил, чтобы его дома ждали с горячим ужином.
Однажды в начале осени бабушка с Юриком отправились за клюквой. В пути они были больше часа, но Юрик хорошо запомнил дорогу: он с легкостью ориентировался в лесу.
Бабушка повела мальчика через болото, приговаривая: «Ступай за мною след в след, оступишься – сгинешь».
– Как это сгину, бабушка? – спрашивал Юрик.
– А вот так: болото затянет. Болото – не озеро. В нем плыть нельзя. Чем больше двигаешься, тем сильнее затягивает. Гиблое это место – Татаркино болото.
– Татаркино? А почему оно так называется?
– Говорят, во время войны в этих лесах партизаны прятались. И путь к ним лежал через это болото. Немцы не могли пройти, дороги не знали. А в нашей деревне жила девушка-татарка. Очень красивая. Ее жених в партизанском отряде был, а она – связной, что услышит, узнает про немцев, сколько у них оружия, какие планы секретные – все партизанам передавала. Ходила к ним по этой тропке вот. Но однажды она очень спешила и оступилась, мимо тропки шагнула, и болото ее затянуло. Жених ее тосковал по ней очень, а болото с тех пор Татаркиным прозвали.
– Бабушка, а это страшно – в болоте утонуть?
– Еще бы не страшно, милый! Ты уж один-то не ходи сюда. Вдвоем лучше – если один оступится, другой может ему руку или, еще лучше, жердь протянуть.
Они миновали топкое место, и бабушка показала Юрику, как растет клюква: на светло-зеленом мягком, кудрявом мху, как брызги крови, сверкали спелые крупные ягоды, каждая на зеленой ниточке-стебельке. Пока они набирали полную корзину, начался дождь, и им пришлось укрыться в старой лесной избушке, построенной когда-то партизанами, а теперь обихоженной охотниками. После дождя Юрик обнаружил, что неподалеку имеется несколько старых землянок. Бабушка не разрешила их осмотреть: пора было уходить, приближались сумерки.
С тех пор, несмотря на бабушкин запрет, Юрик несколько раз приходил на это место, осматривал старые землянки, представлял себя храбрым партизаном, сражающимся с немцами. Это было его «тайное место». В школьной библиотеке он стал брать книжки про партизан, про войну и запоем читал их.
В деревне, где жила бабушка, школы не было. Юрик вынужден был ходить в соседнее село за пять километров. Хорошо еще, что у него нашелся попутчик –  Вовка из пятого класса. Больше дружить Юрику было не с кем: в деревне жили только дошкольники, гостившие у бабушек. Работы для молодежи не хватало и, окончив школу, все, так или иначе, перебирались в город. Вовка тоже оказался тут случайно: у него мама погибла в автокатастрофе, а отец запил, и Вовкины бабушка с дедом на время забрали его к себе. Мальчик был на год старше Юрика, поэтому относился к нему свысока. Как только ребята добирались до школы, Вовка забывал о Юрике, словно его не существовало. Юра очень обижался на такое поведение единственного приятеля.
Юрику часто приходилось ждать, когда освободится Вовка. Однажды он слонялся по коридору больше двух часов, а Вовка вышел из класса в компании одноклассников.
– Ты не жди меня сегодня, – бросил он небрежно Юрику, – Петьке мопед купили, мы пойдем смотреть, а потом Петька довезет меня до дома.
Юра от обиды еле сдержал слезы. По дороге  он думал, что Вовка ни во что его не ставит. Почему какой-то Петька и его мопед важнее чувств и ожиданий Юрика?
– Он просто предатель, – зло повторял про себя Юрик. – В войну таких расстреливали.
Конечно, Вовка заслуживает наказания. Ежели бы он знал про партизанскую поляну, видел ее своими глазами, представил бы, как там жили партизаны, как они воевали с немцами, он бы понял, наверное, что друзей предавать – последнее дело.
В субботу, когда занятий в школе не было (в сентябре в деревнях по субботам не учились – взрослые привлекали детей к уборке картофеля на огородах), Юрик, с независимым видом прогуливаясь по улице, встретил Вовку и сказал, что собирается сегодня пойти в свое тайное место.
– А что за место? – сразу заинтересовался Вовка.
– Партизанские землянки, там патроны валяются, и еще я видел старое ружье.
– Возьми меня с собой!
– Да ну, ты разболтаешь, а мне бабушка строго-настрого запретила туда ходить!
– Нет, могила, никому не скажу, верняк!
– Ну, ладно, пошли!
Когда мальчики пришли на место, Вовкиному восторгу не было предела. Настоящие землянки! Вот здесь партизаны грелись у печурки, пели песни, а вот здесь была лежанка, рядом – остатки самодельного стола. Землянки были полуразвалившиеся, и в любое время могли обрушиться.
Улучив момент, Юрик спрятался и тихонько прокрался к знакомой тропке, оставив Вовку одного. Перебираясь через топь, он слышал, как Вовка зовет его. «Так ему и надо, будет знать, как предавать друзей!» - думал он мстительно. Возвратившись из леса, Юрик весь день провел на огороде, копая картошку, так что вернувшаяся с работы бабушка похвалила его.
Вечером, когда Вовку хватились, в деревне подняли всех взрослых на поиски пропавшего. Юрик понял, что Вовка не смог найти дорогу домой. Наверное, не запомнил, он ведь не знал лес так, как Юрик.
Мальчика спрашивали, не встречал ли он сегодня друга, и он ответил, что видел с утра, но Вовка, вроде, собирался на рыбалку. А Юрик с ним не пошел, потому что бабушка, уходя на работу, велела ему картошку копать.
На другой день поиски ребенка продолжились. На реке следов пребывания Вовки не обнаружили. Местные мужики, раздевшись, ныряли, но тоже безрезультатно.
Лес был большой, в какой стороне искать – неизвестно, да и не ходил Вовка один в лес. Приехали милиционеры с собакой. Она сначала вроде взяла след, потом потеряла: в лесу было много болот. Искали и с вертолета, но безуспешно.
На Вовкиных бабку с дедом было страшно смотреть: приехавший отец упрекал их в том, что они не уследили за внуком. В деревне не стихали пересуды. Предполагали, что это дело рук какого-нибудь приезжего маньяка. Однако чужих в тот день никто не видел. Милиционеры опрашивали всех жителей деревни, в том числе и Юрика, сердце которого бешено стучало, пока он отвечал на вопросы, но молоденький веснушчатый следователь ничего не заметил: ему было ясно, что парнишка заблудился, такое иногда случается в больших лесах.
Прошло время, и разговоры стихли. Жизнь пошла своим чередом. Юрик думал о том, что же случилось с Вовкой. Наверное, он утонул в болоте, иначе бы его нашли. Признаться кому-либо, что в смерти мальчика виноват он, Юрик, было страшно. Сознание подсказывало оправдание – Вовка сам виноват, предателей надо наказывать.


Продолжение
http://www.proza.ru/2012/02/11/148