Круиз 22. Это не горе, если болит нога

                22.
           Это не горе, если болит нога.

Неумолимо перемещаемся во времени: уже май месяц. И в пространстве: приближаемся к Петропавловску. С опозданием получили фото-газету. С большими помехами – кривую, косую. Что-то произошло в Чернобыле. Какая-то незначительная авария. Зачем тогда и на пароходы по всему миру сообщать? Непонятно.
Прихромал ко мне Миха. Палец на ноге разболелся. Рассматривали. Хозяин пальца очень хотел предстать перед супружницей в новых кроссовках. К консенсусу не пришли. Вариантов много. Можно одну ногу осчастливить обновкой. Можно обе повесить на шею. Кроссовки. Можно выйти из нутра самолета на трап и сразу же вскинуть руки вверх. И в обеих – по мексиканскому лаптю. Разные есть варианты. Мишаня почти не обиделся. Даже странно.
Пришла р/д от Степы. Завхоза партии. Он уже в Петропавловске. Значит, Лещ не приедет. И большая разнузданная сдача материалов будет дома. В Питере. Пошел к помощнику своему. Обрадовать. Меньше беготни будет по берегу Камчатки.
Рассказал ему. Он оживился. Почувствовал, что пальцу вроде ножному полегчало. Тут я и сказал: как собираюсь этот эпизод нашего похода назвать. И даже напел довольно редкую песню Владимира Семеновича. «Но парус! Порвали парус…!». Очень странная, очень нервная. Мы тогда не знали, что в Чернобыле рвется парус СССР.
Протерли спиртом что-то почуявший Михин палец. Остатки – употребили. Стали вспоминать…
Нам повезло тогда несказанно. Ебон при выходе из Виллемстада, что на острове Кюрасао, серьезно заболел. Животом. Две недели до Дакара, Жека «доходил». Повезло, что был док. Совсем молоденький, не очень опытный, но ответственный и старательный. Кэп, Борис Иваныч, хотел его сразу на самолет и домой. Выручили док с Мишаней. Пошел Миха с ним вроде в увольнение, а сам на тралбазу рыбкиного флота нашего. Привели двух эскулапов. Они глянули и говорят лично мне. Тихо:
-Хочешь, чтоб жил - во французскую клинику. Немедленно.
А из нашего консульства «давят». Мы потом с Мишкой поняли: просто не хотят три раза в день, по часу, его навещать. Таков обязательный порядок. Чтоб, Боже упаси, не завербовали. А Жеку вербовать – как Бубу Касторского из «Неуловимых».
Пришлось «упереться рогом». Для твердости – каждый час по сто грамм. Настояли. Отвезли лично. Доктор осматривал три секунды. Расспрашивал жестами. Вечером прооперировали. Обширный перетонит.
На следующий день проведать ходил Миха с Юркой Гладышем. Юрок с Ебоном в одной каюте жили. Вернулись. Все в один голос:
-Ну, как он?
Юрок лаконично. Со свойственной ему образностью:
-Лишнего у Ебона ничего не отрезали. Еле губами шевелит, а спросил одно: «Выпить принесли?»
Всем нам несказанно подфартило тогда. Мастеру тоже. Что не помешало ему в Роттердаме провернуть водяную операцию.
А Ебон после этого еще дочку родил. В Роддом на улицу Маяковского вместе с ним ходил. Обмыли ножки. У Жеки, как обычно, только мелочь в кармане звякала. Да ерунда это все. Без этого Е. Бондаренко не был бы Ебоном.
Имели законное право и настырное желание запечатлеть в памяти передачу результатов рейса в окончательную обработку. Тем более делать это предстояло самим. Как обычно.
В садоводство поехали. Куда мне удалось влезть с ногами на законных основаниях. Пока штамп в паспорте стоит. О регистрации брака.
Я приехал раньше. Подготовиться. Соседи слева – истинные садоводы. Фанатики. В какой-то мере про них сказал Некрасов: «Он до смерти работает, до полусмерти пьет».
Вы нутрий ели когда-нибудь? Сейчас расскажу.
Кроме грядок соседи выращивали этих загадочных животных. Не пойму, что с чем в них там смешано, но задние лапы с перепонками, хвост, как киль подводный, а по ночам плачут – жуть! Будто царь Ирод младенцев мучает. Мех – ценный. На любителя. На любительниц, вернее.
Года два назад завели этих зверушек. Как-то летним вечерочком под «сухое» угостили меня мясом жареным. Замечательно прошло. Потом узнал. Я пережил. Сказывается бандитское древне-новгородское прошлое, видимо.
Сейчас соседи колодец копали. Нутриям надо купаться. Кстати, их фамилия несколько заметная. Зиновьевы. Соседей фамилия, естественно. Не нутрий же. Об этом я тогда не подумал. Когда собирался коллег завлечь на «усадьбу» жены. А мог бы выйти скандал. Корнями уходящий в наше политическое прошлое.
Зиновьевым (троцкистам, в том не признающимся) привез пузырь спирта. Забыл сказать, что док с «Башмака» нам с Мишаней в виде посильной благодарности отдал все свои запасы. Хороший пацаненок. В обмен у троцкистов получил тазик с нутрятиной. Уже замаринованной.
О готовящейся «детали» пикника сказал только Академику. И он сразу же сказался больным. И его Нюточка тоже. Зря я так, конечно. Надо было мне помнить. Хотя бы случай в Пальмасе. В баре, на дикой жаре, я ткнул пальцем хозяину на блюдце с какими-то кружочками в соусе. Попробовали. Нормально с пивом. А этот придурок, нарочно наверное, достал из-под прилавка какую-то длинную змею на противне. Давай ее резать на эти кружочки. Академик еле до туалета добежал. Благо, он тут же, в двух шагах, за фанерной загородочкой. По пояс. А доволен был бармен-паскуда. Наверное, надеялся, что мы и пиво, и блюдце ему оставим. Хрен в сетку! Пиво допили мы вместе с Академиком.
А змею (это осьминогово щупальце оказалось) я доел. Давился, но засунул в рот. На улице выплюнул. Теперь жалею. Вкусный был. И, говорят, полезный жутко.
Надо будет посоветовать троцкистам в колодце попробовать выращивать. Осьминогов.
Ехали на электричке. Тогда еще тачек ни у кого не было. Поэтому ожидаемый эффект от нутряных (как правильно написать?) шашлыков был «скомкан». В тамбур выходили покурить и «причаститься».
Так что этих водоплавающих крысят употребляли под серьезные научные разговоры.
-Вы должны перейти ко мне в отдел, я скоро возглавлю тематику океанов, - продолжал Камень начатое еще в электрическом поезде.
-Не слушай ты Каменева. Вот скажи мне. Скажи мне, только правду. Я что, действительно красивая? – это завела свою постоянную важнейшую тему Маргоша, дротикова половина. Главная и ведущая половина. Это она мне сейчас адресовала. Значит, уже достаточно пригубила «сухого».
Я попытался остановить вопросительный порыв Маргариты Тереховой. Или миледи Де Винтер. Равнозначно. Все трое очень похожи. Говорю одной из них:
-Кто б спорил, миледи. Шашлык пробовала? Из нутрий. Вон в том домике у соседей живут. Сегодня утром зарезали. Пойдем шкурки поглядим, хочешь?
-Я сейчас отойду на секунду. Вернусь, ты все равно мне ответишь, - удаляясь к краю участка, угрожала мне Маргоша.
-Не слушай Каменева, Мишаня. Не вздумай к нему в отдел податься, - это горячо шептала Михе в ухо супружница Людмилка, - Пусть вон он переходит
(кивнула на меня). Продолжила в мохнатое Михино ухо:
-Его Галька с Анастаськой подруги. Они вместе на курсы вождения ходили. Я все, все-е знаю. У них там в отделе – мафия. Настоящая научная. Это еще страшнее. Они там тебя съедят, Мишанечка, и не подавятся. Городницкий же ушел от них. Я все знаю. Один Академик чего стоит. Этот-то уж все-все знает. И не скрывает этого даже. Ничего не боится. Я все знаю.
-Над Канадой, над Канадой солнце низкое садится, - это Дротик бренчал на гитаре, сам себе подпевая. То ли грустил, то ли нет о комсомольской своей юности.
-И ты пьедставляешь, мой Леиан все беёт на себя, всё. И все это тащит, тащит, - это, мило грассирия Анастасия излагала хозяйке участка, где реально подвели итоги тех рейсов в Атлантику.
-Я тебя понимаю. У нас в ЛИТМО шеф Анонов тоже мучается со своими сыновьями. Старший, лоботряс, обижает младшего. Он ведь игрок. Проиграл его курточку. Что из них вырастет? – сочувствует ей та. Правильно. Не упомянешь о себе должным образом – сидишь, как обделанная.
-Ну, что мой друг молчишь? Мешает жить Париж, - продолжает Кеха.
Подошедшая Маргоша подхватывает. Не потому, что супруг песней «задел за струну», а чтоб нам напомнить, что в детстве девочка Марго занималась фигурным катанием у тренера Юрия Кукина. В наших сферах ходит молва, что уже тогда она «достала» его вопросами: «Дядя Юра, а правда, я красивая?», поэтому тренер убежал к геологам, а прослышав, что та девочка тоже подалась в эту профессию – скрылся среди поэтов и бардов.
-А кто тут у вас самый сильный и тяжелый? Мне Галка говорила, что какой-то Каменев?- это подошла к нашему костерку соседка Зиновьева. Тонька. Агроном – зоотехник. «Чума-Мичуринка» - как ласково называет ее супруг Анатолий. Он сейчас в углу участка, внутри выкапываемого колодца. Вдвоем с приятелем.
-Ну, я – Камень, а что? – такие вопросы Лериан без внимания не оставляет. Встал. Выпрямился во всю мощь.
-А помогите. Попрыгать надо. На кольце бетонном. Застряло внизу, не садится, - Тонька вся завертелась на месте. Она по историческим кровям из Татарвы. Шустрая, как ртуть на сковородке.
Скопом пошли в угол участка. По дороге Маргоша, естественно, обратилась к Михе:
-Послушай, Мишаня, а…
-Дротилова! Глазы выцарапаю, - зашипела Людмилка, на всякий случай, охраняя семейный очаг.
-…правда, что ли, что я красивая? – это уже она мне.
Я не успел с ответом.
Лериан вслед за Тонькой вспрыгнул на торчащее из земли бетонное кольцо. Оно сразу же резко опустилось вниз. На треть. Внизу глухо ударилось о нижнее кольцо. И почему-то жалобно что-то звякнуло.
Зиновьева восхищенно завизжала:
-Ну ты даешь. Не камень, а булыжник прямо настоящий.
-Булыжник, слушай, ну, скажи, ну правда я красивая что ли? – воспроизвела новый синоним Камня Миледи.
А из под земли раздался отклик. Зиновьев сообщал, что он думает о Каменеве. Повеяло 37-м годом.
Оказалось, они приготовились попробовать наш спирт. С «Башмака». Поставили между не севшими кольцами. И Каменев сорвал тайную операцию Зиновьева.
Антонина, когда поняла, разоралась, как все татаро-монгольское иго. Не любила, чтоб супруг выпивал без нее. Даже в колодце.
Лериан получил новый заслуженный партийный псевдоним. Чтоб уладить конфликт, я перешел в научный отдел. К Булыжнику, Мишаня остался в Полярке.
С понедельника разошлись, кто куда. В отпуска и приступать к обработке полевых материалов.
Вспомнили мы это с Михой. Повздыхали. Вдруг он нахмурился, спрашивает меня:
-Слушай, а почему в том эпизоде не присутствовал с нами Троцкий. Он где был?
Я выдержал значительную паузу и с чувством глубокого удовлетворения изложил:
-Три-четыре дня и ночи дома. После увлекательного рейса. Они ведь тогда тоже бок о бок с Чацким в гирокомпасной у гравиметров парились. И Чацкий также жаловался на Троцкого. Но… Все плохое забывается. Чацкий мне позвонил.. Хочу, говорит, Саню. Я ему дал телефон. Троцкий чуть не плакал. Поехали друг к другу в гости. Или наоборот. Не важно. Надеюсь, после нашего финиша нынешнего, - все повторится. И пусть всё повторяется. Всегда. В этом есть надежда.