типа мемуары

Мне почему-то почти ничего не вспоминается, что обо мне маленьком говорили мои взрослые. Только собственные впечатления, худо-бедно запечатлевшиеся в памяти...
1. Мне говорили, что я долго не умел выговаривать «р», говорил «лыба» и «дыла». А у меня в памяти — как меня стыдят за невыговаривание, а в стене нашей комнаты (у нас была не квартира, а комната в бревёнчатом доме, с русской печкой и с дровяным сараем во дворе) — в стене комнаты, под самым потолком — «дыла», а из «дылы» выглядывает лезиновая молда иглушечной лыбы и стлашно лыбится...
2. Мне не было четырёх лет («р» я уже выговаривал). В нашей комнате какой-то праздник, от соседей принесли ещё один стол, на табуретки положили доски, чтобы рассадить всех гостей. Я прошусь к маме на ручки, она меня берёт, но я не сижу, как приличный ребёнок. Я задумал что-то очень интересное. Я встаю. У мамы на коленках — встаю во весь свой трёх-с-половиной-годичный рост, поднимаю руки над головой и обрушиваю их плашмя на стол, уставленный выпивкой и закуской. Какой-то из гостей, особенно сильно обрызганный, говорит непонятные слова, его успокаивают, мама бледнеет (кажется, это был начальник ейного цеха). Этого мне никогда не рассказывали, но я помню всё очень картинно.
3. А вот этого я не помню, знаю только по рассказу мамы. Мне — года четыре или чуть больше. Она уходит на работу, а меня в садик нельзя, потому что болею. Плачу, спрашиваю: «А я что буду делать?» — «Играй!» — «А во что?» — «Придумай!». Мама приходит с работы, я как сидел под столом, так и сижу. Она спрашивает: «Во что играл?» — «А я ещё не придумал!»...
4. Немножко раньше: ещё не четыре года. Сижу на горшке, старательно тужусь. Старшие соседки (года на два-три меня старше) дают мне игрушечную гармошку, просят: «Поиграй!». Я играю. Они смеются. Мне странно: «Чего смешного-то? Сами попросили поиграть на гармошке, я им играю, а они смеются! Ну ничего не понимают, глупые какие-то!».