Кому ты служишь?

Её пальцы скользят у меня по спине, ощупывая бугорки воспалённой кожи вокруг новых татуировок – двух чёрных псов, по одному на каждой лопатке, двух оскаленных чёрных морд, смотрящих друг на друга то ли в профиль, то ли в анфас, как на японских гравюрах. Я слышу её дыхание. Мне кажется, я чувствую, как её взгляд скользит по моей спине. Она кладёт руки мне на плечи, медленно проводит ими по шее и сгребает в охапку мои волосы на затылке.
- Кому ты служишь?- спрашивает она, оттягивая мою голову назад.
Я молчу. Мне неудобно говорить с запрокинутой головой.
- Скажи мне, кому ты служишь? – повторяет она свой вопрос.
- Никому, - отвечаю я. – Никому не служу. Я не раб. Не хочу быть ни рабом, ни хозяином.
Я хочу повернуться и взглянуть на неё, но она не позволяет мне этого сделать.  Она отпускает мои волосы и мягким движением поворачивает мою голову обратно, но подсаживается чуть ближе, и я чувствую, как её грудь прижимается к моей спине.
- Я не имела в виду, что ты чей-то раб. Просто, это ведь псы. А они обычно кому-то служат…
- Кто тебе сказал, что это псы? - спрашиваю я. – Может, это волки?
- Это псы, - произносит она уверенно и проводит рукой по моей правой лопатке. – Я смотрела на них, и мне вдруг вспомнилось, что тебя раздражает, когда люди говорят, что они живут в своё удовольствие. Почему?
- Не знаю, - отвечаю я, понимая, что действительно не знаю, почему.
- Все люди живут в своё удовольствие, - задумчиво говорит она, как будто беседуя сама с собой. – Все посвящают своё свободное время развлечениям, новым впечатлениям и переживаниям.  Что ненормального в том, что человек стремится получить максимум удовольствия от жизни? Разве не ради этого мы живём? Ты разве не ради этого живёшь?
Её руки очень медленно, нежно гладят меня по плечам, успокаивают, просят расслабиться.
Я молчу, опустив голову вниз. Я не знаю, что ей ответить, или, возможно, мне просто нравится чувствовать, как она выдыхает воздух мне в затылок, как её грудь касается моей спины.
- Не ради этого? – снова спрашивает она.
- Нет, - отвечаю я и задумываюсь на некоторое время. – Не знаю, ради чего, но точно не ради этого. Люди, живущие в своё удовольствие, вовсе не свободны. Они тоже рабы. И их рабство страшнее некуда: они рабы самих себя.
Её руки вдруг останавливают своё движение и крепко сжимают мои плечи. Я слышу, как она начинает тихо смеяться.
- Ну а псы? – спрашивает она. – Что остаётся псАм?
- ЧтО остаётся псам? – переспрашиваю я недоуменно.
- Служить, - отвечает она. – Им остаётся служить. Им остаётся чувство долга – неискоренимое, непреодолимое желание служить кому-то или чему-то. Разве не оно защищает их от рабства? Разве не оно делает их свободными?
У меня в ушах звенит тишина. Я чувствую, как она проводит руками у меня по спине сверху вниз, и обнимает меня за поясницу, прижимается ко мне, вдыхает полной грудью и говорит:
- Ты можешь служить мне, если хочешь…
Она кусает меня за шею, слева, справа, царапает ногтями за живот, она тянет меня за волосы, она шепчет мне на ухо тихим, робким голосом – и моё тело начинает трястись от желания:
- И если захочешь, я буду служить тебе…