Лаутис нарушает обет

H.A.Smith                авт. перевод с англ.


Все знают, что мы познакомились с Лаутисом на корабле. Но не все знают, как это произошло.
Бетси и я в то время о нем ничего не слышали. При знакомстве он назвался монсеньером Роландом. Мы разговорились. Он спрашивал обо мне, моих занятиях и вдруг совершенно неожиданно спросил, умею ли я хранить тайны. И, лукаво подмигнув, сообщил:
- Я- Лаутис.
Повторюсь, имя это мне ни о чем не говорило.
После ланча мы с Бэтси встретили корабельного библиотекаря, от кого узнали, что наш новый знакомый- всемирно известный художник. В библиотеке оказалась книга с его биографией и фотоснимками. Хотя снимки были не очень хорошего качества, но на них несомненно был наш эксцентричный знакомец. В книге сообщалось, что в пятьдесят три он бросил писать и окончательно переехал в свой роскошный дом на Ривьере, отгородившись от всех. Он не сделал ни мазка в течение уже двенадцати лет и поклялся никогда больше не касаться кисти.
На корабле же мы с ним действительно подружились. От него исходило искренне радушие, и Бэтси пригласила его на викэнд в наш загородный дом.
Лаутис прибыл в субботу полдневным поездом (терпеть не мог автомобили, считая их самым мерзким изобретением человечества). Я встретил его на станции. Мы обещали ему, что, кроме нас, никого больше не будет и что никаких разговоров об искусстве. Последнее условие было самым нетрудным, поскольку в этом самом искусстве мы с Бэтси ни бельмеса на смыслили.
На следующее утро я встал в семь тридцать, памятуя, что имеются дела по дому. Наш огород обнесен забором, со временем обветренным и потрескавшимся. Я взял ведро белой краски, кисть и стульчик. Сидя и обдумывая предстоящую работу, услышал шаги сзади. Это был Лаутис. Я объяснил, что собираюсь делать, но поскольку гость уже проснулся, отложу работу до времени. Он попросил не беспокоиться… А затем неожиданно выхватил кисть, приговаривая:
- Я вам помогу.
В этот момент вышла Бэтси и позвала к завтраку.
- Нет, нет,- отмахнулся Лаутис.- Завтрак подождет.
Я было начал отговаривать, но он даже головы не повернул, увлеченно водя кистью.
Бэтси смеялась, уверяя меня, что он наверняка хорошо провел время.
За три часа он закончил покраску и в течение дня был в прекрасном расположении духа. Уезжал он вечерним поездом и на станции долго тряс мою руку, уверяя, что давно так хорошо не общался.
Около десяти дней мы о нем ничего не слышали, но газетчики пронюхали, что он был у нас. Я отсутствовал, когда нагрянули репортеры, и Бэтси выложила им все, включая покраску забора. На следующий день газеты вышли с жирными заголовками: Лаутис вновь пишет. В тот же день пожаловали представители различных галерей и предложили продать забор за четыре тысячи долларов. Я отказался. Через день было предложено 25 тысяч, а затем и 50. На четвертый день приехал скульптор Джоук, хорошо знавший Лаутиса. Он посоветовал разрешить Палмер-музею в Нью-йорке выставить забор на несколько недель, пояснив, что музейные работники очень заинтересованы в этом, поскольку Лаутис никогда прежде не использовал белую краску. Я согласился. Таким образом забор попал в музей. Я тоже его посетил, чтобы посмотреть, как ОН там. Сотни посетителей толпились вокруг него, и я не мог скрыть улыбки, когда увидел, что для безопасности он обнесен другим забором.
Через неделю Джоук позвонил и попросил заехать: у него есть важное сообщение для меня. Оказывается, Лаутис тоже посетил выставку и расписался на всех тридцати секциях моего забора.
- Теперь,- подмигнул Джоук,- вы действительно можете кое-что заработать.
И в самом деле с помощью Джоука двадцать девять секций в течение месяца были проданы по 10 тысяч долларов за каждую. Тридцатую я оставил себе. Она висит теперь в нашей гостиной.