Пламя

Темно в избе. Красное печное чрево чуть мерцает.  Угольки, как щенята слепые, жмутся друг к дружке, засыпают. Щепка – старая их тетка, в стороне лежала, теплом нежилась, а вдруг полыхнула. Скакнул огонь по печи. Зол да молод, будто котеныш бездомный; стар, как мир этот стар.
Эх, гулялось огню во времена древние, ой, да тешилось! Рысью златой с дерева на дерево скакал, глодал горькую их кору. Ярым соколом над лесами в небо рвался, по триста верст раскинув жаркие свои крылья. Ни у воды, ни у скалы дороги не спрашивал.
Словно пардус, гнал в западню зверье лесное – лосей рогатых, кабанов клыкастых, туров гнедых, волков серых, топотунов-медведей, росомах когтистых, да куниц-красавиц. Не глядел – вместе с лесом пожирал зверье. Не было ему сытости. Опадал светлячком малым средь сотворенной золы, выл с голодухи, тщился добыть хоть былинку.
Люди к нему приходили. Тянули смолистую жердинку и впивал голодный огонь в нее златые свои зубы. Уходил с людьми жить.
Дикими были люди, а зверей уже приручали. И собаку-служку, и свинку-кормилицу. Приручили и огонь. В каменной тюрьме держали, воли не давали, но кормили досыта. Присмирел рыжий, присягнул быть людям другом да обещал нерадивых наказывать. В службу, да в дружбу калил огонь рожны да палицы, колол камни вострые, снедь людскую в соку запекал. Звери лютые, что из ночи людей утягивали, обходить жилье за версту стали: с горьким дымом впиталась им память о силе лесных пожаров. Подарил огонь от щедрот своих секрет пареньку. Самому мастеровитому. Показал он, как умеет камень медный плавить, что сам, как огонь красен. Стали втапоры мастера с огнем наипервыми другами.
Вот войдет в кузню аль в литню коваль, поклонится огню, а тот уж пальцы тонкие ломит – давай, умелец, покажем миру, что человек вместе с богом умеют! И льются да куются людям на радость обручья медные, очелья серебрянные, перстни златые, заклепки литые, зубастые гвозди, да доспешные кости. Ухватит огонь паренька-уклада, в дугу свернет. Тот от натуги краснеет, а гнется. Бери его кузнец, пока он мягкий, куй его, пока он алый! А уж сестрам-близняшкам – златке, меди, да серебряшке и спуску нет. Тают в объятьях огня, растекаются. В перстни да гривны превращаются. А у огня разговор краток: ухватит свинец тяжелый – тот сало пустит, схватит парнишку-оловяшку – а тот меж пальцев норовит. А кузнец-литейщик на подхвате – тиглем ловит. Врешь, не уйдешь!
А уж после работы мужички с огнем вобонимку в баню идут, парятся. Огонь дрова осиновые на зубах перекатывает. Камешки-голышки сами, что мужички, от пара кряхтят. Эх, пар, огня да воды сын, вправь человеку рабочему сто костей да подкосточек, семьдесят суставов да полусуставчиков, изгони хворобу из груди да брюха, отмой с лица грязь-пылюку! Тянутся после пара мужички в избу – красные, слабые. А огонь и там – с хозяйкой хозяиствует: мечут на столы пыхтящую кашу, шипящее мясо, да сладкий горячий сбитень.
Хорошо огню с людьми. Чтут да кормят. Сядут вечерками хозяюшки, затеют пряжу в нитки вить, а огонь уж тут – на светце-жердочке щеглом нахохлился, песни слушает. Крикса-варакса над зыбкой поднялась. Цыкнул на нее огонь – враз попряталась нечисть ночная: ей, косопятой, огонь после молнии – наипервейший враг. Хранит рыжий людей от мира темного.
Сядут люди зимой у печи – кости греют, морозы пережидают. Себя да огонь побасками тешат. А тот послушает, да сам рассказ заведет – о златых дворцах, о жарких странах, о пирах княжеских. Ребятишки малые на огонь уставились рты разинув: зачаровали, увели их помыслы огненные сказки.
Добр огонь, да обхождение любит. Ухвати его без уважения – укусит пальцы, ровно куница. А уж сколько изб пожег, где хозяйки нерадивые печь прибрать ленились – и не счесть.
Тесно в неволе. Рвется по избе да по лесу пардусом попрыгать, барином прогуляться. Да нет ему в том воли. Но затеют люди праздновать – завсегда с собой его позовут. Станут масленичную куклу провожать, огонь ухажером к ней подскочит – не станцуем ли, красавица? Колеса соломенные люди с гор спускают – огонь на ободьях катается:

- Эй, солнце! Ты на небе князь, я – на земле!

Угощают огонь ложкой каши да куском мяса – и тебе, ярый, с человечьей еды доля. Не атрачится – берет. У крохи-веснушки подхватил краюху дареную из рук – по пальцам погладил. Тепло, не кусаясь. Взвизгнула девочка больше с восторга, чем от страха. Теплые пальцы у огня, ласковые. А сожмутся во гневе – поди, стряхни, коли сможешь!
Налетали на Русь люты вороги. Не скопили они иного богатства, кроме кривых ножей да жадности. Мнили, находнички, что найдут здесь славу ратную, злата червонного, меда хмельного да пленниц красивых. А нашли лишь людское проклятие, могилу общую, да забвение своему имени.
Выходили тогда люди на рать. Смыкали щиты дощатые во единую стену. Ладили на врага стрелы охотницки да секиры плотницки, мечами боярскими, будто молниями сверкали. Вместе с людьми оружался огонь, вместе к рати выходил. Сиял в ночи шеломом-птицею – посмотрите, где враги затаилися. Рвал, раскидывал у врага шатры дерюжные, телеги степные да сбрую конскую.

- Русь пришли оттягать за косы? Знать, до дому вернетесь вы босыми!

Собирали люди покойников, клали в лодки-колоды, путь сказывали, да припас клали: каши на дорогу да рабочую снасть в руки. Просили огонь хоронильщики – проводи до неба.
Поднял огонь лодочки покойничьи на руки, высоко поднял, до неба – принимайте боги честных людей, жизнь в трудах проживших.

… Зевнул огонь в печке, щепу почерневшую откинул. Долгая память в сон уводит. Поворохался огонек среди углей да затих. Вновь в избе темно.