четвёртая. Новые выкрутасы

                (предыдущее: http://www.proza.ru/2012/02/11/1051)


В…
Чиж быстро утих, застыв, затем провёл ладонью по усам, стряхнув воду. Отжал треугольную бородку и попытался закрутить её кончик. Дождь понял, что речь опять пойдёт о серьёзном, сиречь -- неприятном. Так и вышло. Вопрос о том, не слетать ли им за его треуголкой, не сбил Чижа.

Вот мы веселимся, Дож, а не мне тебе рассказывать, что этот город построен на костях, и традиция сия, к сожалению, блюлась и позже.   В том особенно отличился век двадцатый. Миллионы умерших здесь от голода после того, как они съели всех птиц, кошек и собак, и принялись за людей… Те, кто сражались не один год, пытаясь прорвать осаду в его окрестностях, и ныне в большинстве своём не похоронены и неизвестны… А много ли с тех пор воды утекло, Дож? О них вспоминает лишь по круглым датам власть, чтобы забыть во все остальные дни, да пытается восстановить справедливость кучка энтузиастов. Те края – живой мемориал, где невозможно ступить в лесу, чтоб не нащупать ногой пробитую солдатскую каску или скелет, но туда не возят школьников и студентов…  а чаще до сих пор наведываются мародёры, да грибники.

Ты очень мрачен сегодня, Чиж.  Да, человеческая природа не меняется. Поэтому и в древнем Египте прятали мумии фараонов внутри пирамид, устраивая на пути грабителей ловушки. Можешь спросить у сфинксов на Университетской набережной, которым три с половиной тысячи лет, если мне не веришь.

У греков, Дож, казнили военачальников, даже выигравших сражение, но не похоронивших своих павших.

Но «мёртвые сраму не имут»?.. - Нет, это нужно живым и даже больше, чем мёртвым. … Извини, Дож, ты-то ни в чём не виноват. Расскажи лучше о временах, когда мир наш был молодым, и небо не лежало на земле, как теперь, а находилось высоко и только для нас. Тогда тени забытых нами не беспокоили по ночам? Их голоса не звучали в тиши, ни о чём не спрашивали? Никого не упрекали?

Дождь попробовал отвлечь Чижа, напомнив: сюда, меж этих самых колонн -- где тот только что отплясывал -- не столь давно, в 87-м, сходились первые люди обсудить свободные веянья, ещё не митинги, но уже собрания, позднее в них переросшие… И жизнь опять изменилась в городе.

Но бес не дремал, как видно, и мысли Чижа сделали резкий пируэт, вновь перескочив на евангельскую историю:
- Иуда Шимонов из Кириафа, возможно, единственный не галилеянин из них, а из предместья (ЕрушалАима?)… Никто из горожан не поддержал мессию. Вокруг этого столько придумано! Было же куда проще… что видно даже из дошедшего из десятых рук текста. О чём я? Казначей общины, которому доверялись все средства, не был обвинён апостолами - даже после своего отступничества - в краже. Почему-то на это никто не обращает внимание. А у него в распоряжении и так были все их средства.

Мне могут возразить: всё потрачено на покупку оружия перед попыткой захвата Храма («двух мечей», одним из которых Шимон Кифа – Пётр отрубил рабу ухо), на хлеб, вино, да прокат осла для въезда в город, на налог для паломников… Правильно, но в прошлом Иуда честно и скупо тратил собранное ими подаяние, даже упрекнул в числе остальных учеников в мотовстве Марию, которая помазала Яшуа драгоценным маслом. По Папию же, Иуда прожил после долгую жизнь, умерев в конце от болезни. Апостолы потеряли его из виду, только и всего, но понятно, что подумали на него, раз он отошёл от них, а тогда уж и придумали историю его кары, чтоб неповадно другим было. Хоть так отомстить ему…

Но тут, похоже, всё не так просто. Версий немало, одна из них возводит его прозвище к искажённому «сикарий», то есть, кинжальщик, а значит, человек настроенный довольно решительно. Да и, если ему была доверена касса, то нелишне было иметь то, чем сможешь её защитить. Но есть и одна не состыковка в перечне апостолов в разных евангелиях. Нет в списке Луки -- Левия Фаддея, но есть вместо него Иуда, сын Иакова. И получается, что из апостолов выбывали и раньше.

О сомнении Иуды (которому была доверена касса) сообщает по иному поводу Папий, передавая рассказ Господа о грядущем изобилии, когда земля станет раем. Тогда должны были расти виноградные деревья по десять тысяч лоз каждое, на каждой лозе по десять тысяч прутиков, на каждом прутике столько же ягод. Под стать этому станет, мол, и пшеница… Иуда, не поверив, поинтересовался, как сотворится такое изобилие? Ответ Учителя: «Это узрят те, кто достигнет тех времён», как видно, его не удовлетворил.

Чиж снова потрогал свою бородку и заключил: Для меня ясно, Дож, что Иуда, в отличие от остальных апостолов-галилеян, утратил веру в Учителя, который потому и не явился ему. С точки зрения же современной философии купли-продажи, если бы даже Иуда и продал своего Господина в момент поражения, то оказался бы успешен, выйдя из обанкротившегося бизнеса с прибылью… Или, как говорят такие люди, «предугадать – не предать».

Г…
Дождю всё это не понравилось, о чём он прямо сказал другу.
Так и мне не нравится, отвечал тот, только ты сам говоришь: природа человеческая неизменна. Похоже, что мир пока населяют големы.
- Кто? – не понял Дождь.
- Голем – внешне обычный человек, однако без души, о чём сам может и не знать. Полу-воплощение Создателя. Проба пера, возможно, неудачная. Первый блин, который комом. Или переходное звено между обезьяной и Творцом. Хотя слышал, что от обезьян произошли актёры… - А как же остальные, Чиж?
- Кто от кого, Дож. По натуре видно. Есть ведь и те, кто претендует на происхождение от ангелов.
- Или птиц, Чиж? Кто-то сказал, друг мой, что человек – единственная птица, которую можно ощипать не один раз.
- Хорошо сказано. Приведу тебе другое открытие: «Человеческое тело – один из самых распространенных костюмов на карнавале нелюди». Но есть ведь и те, кто не обманывается. Одна женщина (а они бывают смелее мужчин) по этому поводу так и написала: «Господи, если Ты создал человека по образу и подобию своему, то какое же ты сам - говно... потому как хуже человека нет зверя в созданном тобой мире...»
В самом деле, Творец – существо загадочное и непонятное.
Ясно, что мы хотим от Него. Но зачем Ему, чтоб мы были другими, когда в им же устроенном мире от этого нам будет мало пользы?


Снова страшные сомнения овладели Дождём: друг ли его перед ним, замороченный бесом, или бес в обличьи друга? Чиж бы не сказал такое о Боге… Особенно было подозрительно, что пить отказался… Но как проверить? Дождь пытался что-то придумать, отвлекая Чижа (его ли?) беседой. Не зная, что сказать, он спросил: Так, по-твоему, сегодня романтиков и мечтателей совсем не осталось? Расчёт оставил всех… големами? Свой интерес теперь вместо души? Но, может быть, душу «зарабатывают»… честной жизнью?
- Отличное предположение, Дож! Думаю, так и есть, но ведь большинство надеется за это что-то получить после… А тут не проверишь – никто не вернулся Оттуда, чтоб подтвердить. Жаль… големы, выяснив, что хорошими быть точно выгодно, сильно бы изменились. 
- Ты это серьёзно, Чиж?
- Сам не знаю… но лицемерия и фальши бы сильно прибавилось.
- Да куда уж ещё?!.

Чиж опять стал приплясывать, согреваясь. Раньше у меня оставалась хотя бы надежда на астрономов.

Дождь не поверил своим ушам. Он не ослышался?

Да-да, на астрономов. Долгими ночами я нередко беседовал лишь с нашим «солнцем полуночи» и невольно заинтересовался им. Просто взгляни на карту Луны. Там, на её безжизненной поверхности ещё уцелело в названиях то, о чём грезят здесь. Моря: Мечты, Спокойствия, Ясности, Познанное. Озёра: Благоговения, Радости, Нежности, Счастья. Залив Любви.
Конечно, я чую иронию в назывании впадин пустынь столь благозвучными именами…
- Ты не шутишь?
- Какие шутки, Дож, такими святыми вещами? Там имеются и моря… Дождей, Облаков, Влажности, озёра и болота… Сновидений! Между прочим, есть море… Москвы! Питер, увы, не представлен, хотя вроде б у нас Пулковская обсерватория-то. Но и астрономы стали сдавать позиции. Куда-то пропало море Поэтов, а мне оно, мнится, было… может, пропало и на Луне, или переименовали в море Изобилия? Зато появились болота Эпидемий, озёра Смерти, Гниения, Превосходства, Печали, Суровости, Ненависти, заливы Славы и Успеха. Чувствуешь перемены?

Д…
Дождь слушал, дивясь и мучаясь мыслью: Чиж то говорит или… Он вспомнил о старом способе обрести власть над бесом – назвать его настоящее имя. Но каково оно?  Поистине, бес его знает…
И тут он первым получил удар, который сам собирался нанести.
- Дож! Скажи, в тебя вселился бес?
Дождь даже поперхнулся и перестал идти.
- … Бес Сомнения! Ты подозреваешь в этом меня, я же вижу! Ты никогда не умел скрывать свои мысли, милый мой Дож…
Дождь обрёл дар речи:
- Но ведь и ты меня подозреваешь, и в тебе бес, следовательно…
Чиж присвистнул:
- Да уж, незадача! Похоже, он в нас обоих. Вот так мОрок! Что же делать?

Дождь прошептал:
- Господин мой Ветер, помоги нам…
Но стоял полный штиль. И Дождь решил тогда обратиться к Ночи, древней основе мира. Она-то поможет им разобраться.

Чиж стоял, застыв, меж колонн павильона, а Дождь топтался снаружи, вздыхая.
- Ночь! – прошелестел Дождь, - Что ты о ней слышал, Чиж?

Аа… это та история, что ты хотел мне рассказать давеча? О Ночи я и сам могу поведать немало. Богиня мрака, колдовства, снов и миражей… Ещё ей приписывали покровительство разврату, мести и охоты. Называли её триединой или трёхликой. Якобы есть она – дневная (не наши ли белые ночи имелись в виду?), ночная, которой поклоняются воры и любовники, но клянут пытаемые бессонницей, и… небесная – воплощение духовной любви. Слепым она знакома не понаслышке, остальным – каждый вечер напоминает о себе маленьким Концом Света. Несчастная мать: её дочка Лисса – богиня безумия. Продолжать?

Дождь поразился. Да он – ходячая энциклопедия! Или то от лукавого? Послушаю…

Е…
Мне попались у одного автора рассуждения о смысле Ночи. Он соглашался:  Ночь нужна. И не только для отдыха перед новым днём.
Но и для проверки, ибо есть и иная ночь. Как есть люди дня, так и есть люди ночи. Последние столь же молят, чтоб она пришла, сколь первые этого боятся.

Так уж заведено, что день и ночь меняют друг друга и в жизни народов. Когда тебя Т А К  ждут, нельзя обмануть ожидания. Ведь даже, если ты не придёшь, это сделают за тебя.

О ней вещают задолго, но она приходит словно бы незаметно.  Сначала кажется, что лишь едва помрачнело. Говорят: облачка набежали, только и всего, и скоро снова станет светло. Но так себя успокаивают наивные люди дня, те же, кто ожидал этого, уже обмениваются понимающими, заговорщицкими взглядами: вот оно – приближается!
Отдельные люди дня начинают беспокоиться, пытаясь пролить свет на то, что происходит. Их, однако, не слушают, называя паникёрами.

Теней становится всё больше, они сгущаются, а проблесков солнца – меньше. Всё сереет, яркие фигуры куда-то исчезают. По разным причинам. Одни понимают, что им теперь лучше уйти в тень, даже совсем исчезнуть, других туда отодвигают.
Высказываются различные предположения:
- Это – рассвет приближается, ночь нас миновала!
- Мы идём к закату…
- Тьма наступает!
- Кому-то ночь не по вкусу?..

Затем темнеет так, что сомнений, кажется, не остаётся. Уже почти все всё поняли. Неотвратимое вершится на глазах. Все слепнут и становятся осторожны. В словах тоже, особенно в словах. Люди ночи снова ходят в чёрном, коричневом, красном… Светлые тона в опале. Выходят из моды.

Как сказал человек, переживший такое: «Ночь становится мировой. Длинна её жалкая эпоха и в полночь особенно убога. Это время, когда она сама не в состоянии оценить своё ничтожество. Страдание делается безымянным… Взывать о помощи бессмысленно».

Навстречу Ночи выносятся ключи от всех городов.  Вручают их с поклонами и подобающими словами:
О, наша Императрица Ночь! Входи!
Мы – Твои верноподданные всегда верили – Ты вернёшься к нам.
Мы станем тебе служить, как прежде, в Тёмные века, твои тёмные люди.
О, Ночь! Гряди же вновь во всей красе и силе – на всей земле! Затми предыдущее…

Конечно, Дож, ты можешь сказать, что она не вечна, но ведь и мы…

Бес, не иначе… прошептал Дождь, добром это не кончится…

Ё!..
Но «Чиж»? не унимался:
- А не попадалось ли тебе такое описание чисто петербургской ненастной ночи:
«Ночь точно опьянела и сдуру, шатаясь по городу, грязная, злилась и плевалась на площади и дороги, дома и кабаки, в лица запоздалых пешеходов и животных… На небе мрак, на земле мрак, на водах мрак. Небо разорвано в клочья, и по небу облака, словно рубища нищих несутся… Ветер взвыл и помчался, понёс грязный, промозглый воздух по улицам, застучал жестью крыш, расшибал со звоном стёкла в окнах, далее неся по городу грязный промозглый воздух…»
Здесь Чиж невольно прервался, ибо его воем заглушил внезапно налетевший порыв Ветра, и Дождю едва удалось расслышать последние слова: «Любит пошутить твой господин!» 
Дождь в ужасе закрыл глаза. Он понял: его призыв услышан, как и вызов Чижа, и сейчас начнётся страшное…

Темнота пала на город мгновенно, что удивительно для севера. Тьма потушила фонари, окна, прожектора подсветки и даже редкие огоньки машин вдалеке. Она словно укутала всё, вместе со звуками, в чёрную вату… Надвинулся  могильный холод, сделав Дождь сначала снегом, а затем градом. После он заледенел, перестав что-либо воспринимать. «Ночь – это Смерть, - успел только догадаться Чиж, - где мрак и скрежет зубов…» И пропал -- вместе с Петербургом.

                (продолжение: http://www.proza.ru/2012/02/11/1972)