Нокаут

   «Встречай его! Активней! Активней!» Палыч орёт где-то над ухом, едва не лает.  Сейчас охрипнет.  Я стою почти в своём углу и поэтому слышу, как он беснуется. Легко сказать – «активнее»! Третий бой за день – четвёртый раунд. Я никогда не дрался столько. И если бы во втором бою  не срубил  пацана из «динамовских» уже во втором раунде, меня бы сейчас просто не было.

   Ноги не слушаются. Руки отяжелели так, будто к ним привязали пудовые гири. Воздуха мне! Воздуха совсем нет! Грудь горит огнём. Сейчас – сдохну здесь!

   Но и соперник, кажется,  начал задыхаться. Движения мало осмыслены, ногами почти не работает, руки  выбрасывает скорее по инерции. Иногда в долю секунды я  даже вижу гримасу страшной муки на его лице. Он тоже скоро «кончится». Додавить бы сейчас! Но я знаю, что на хорошую атаку сил у меня  нет, и если она не пройдёт, любой мальчишка из ДЮСШ успеет добить меня до конца раунда. А он – не мальчишка… Додержаться! Во что бы то ни стало додержаться до гонга! А там…

   Но что это? Подарок! Соперник то ли оступился, то ли поскользнулся после моего встречного, открылся на миг…

- Бей!!! Орёт Палыч и срывает голос.

   Бью! Правый прямой вразрез. Но поставить точку не получается. Рука проходит по касательной к подбородку. Тяжесть на миг оставляет меня. Надо заканчивать! Атака! Если так можно назвать «двойку» - но на большее меня всё равно не хватит. Апперкот  в солнечное сплетение… ну или почти… Он устоял. Вот, гад! Серия по рёбрам…

   Я чувствую, как обмяк соперник. Он уже не дышит и по всем законам физики сейчас должен сползти вниз. Удар! Ещё, ещё… Гонг.

   Не получилось. К тому же я ушёл из угла, и теперь мне приходится возвращаться почти через весь ринг – а это тоже силы, которых может не хватить. Но и он едва жив. Скорее мёртв. Если не выбросят полотенце, он всё равно не раздышится за эту минуту. Хотя… Полотенце здесь  вообще не выбрасывают.

   Коммерческие бои. Шесть раундов по три минуты. Это – просто смерть. Не знаю, как это в Америке могут боксировать по двенадцать? Но ведь там же не «месятся» как мы – весь день: четыре боя (если раньше не убьют) с интервалом в час. Победитель получает всё. Две тысячи баксов за день в нашем «мухосранске» ни где не получишь, если только ты не бандит и не племянник мэра… А кушать очень хочется. Причём ежедневно и досыта…

- Вадик, Вадик! Ты слышишь?! – Палыч хрипит прямо мне в нос. – Чуть-чуть осталось! Вытягивай, вытягивай его на себя. Изматывай и встречай! Жёстче!
    
   Дорогой ты мой, Пал Палыч! Да если бы я мог! Я бы давно встретил его, да так, что мама не горюй! Но мне 27 лет. Последний раз я серьёзно  боксировал  лет девять назад. Армия - не в счёт. Не в счёт и спаринги с жиреющими бизнесменами по вечерам, после кирпичей и канав - моей основной – нигде не отмеченной работы. Я уже старик! И если бы не крайняя нужда и не «талант» убеждать Борисыча – ноги бы моей здесь не было – на этом сраном тотализаторе для ворья и их любовниц! Ну, спасибо тебе, Борисыч, удружил!

   А, вот и ты – промоутер хренов!

- Ефим Борисыч! Да идите Вы к лешему, наконец! Без вас – тошно! – огрызается Палыч, но Борисыч, уже как змей обвил канат и лепечет своё…

- Одну секунду, Пал Палыч! Одну секунду… Вадик, посмотри же быстро налево… Вон дамочка в ложе – в безвкусном колье. Знаешь, кто это? Подруга Кощея. Она кучу долларов на тебя поставила. Ты нравишься ей. Вадик, ты слышишь меня?! Ты должен выиграть…

- Да идите Вы уже!... Ефим Борисыч! Идите! – Палыч отцепляет его от каната, отмахивается как от назойливой мухи. Снова гонг…

- Вадим, не расслабляйся! Изматывай и встречай!

   Успеваю посмотреть в ложу. Я и до этого заметил эффектную брюнетку с ослепительной бриллиантовой бабочкой на груди. Она смотрит на меня, не отрывая глаз, и сейчас, когда наши взгляды встретились, она замахала мне рукой. «Порхай, как бабочка!»,- мне показалось, что в истошном вопле зала я даже услышал её слова. Ну, да – и жаль, как пчела. Нашла, тоже мне, бабочку, дура! Но от её взгляда и какого-то энергетического  импульса, посланного в мою сторону, мне вдруг становится легче. Я даже чувствую, что ещё могу… Ну, по крайней мере – ужалить. Я ужалю! Обязательно ужалю сейчас! Нельзя тянуть до конца, иначе это будет мой конец! Я больше не смогу!

… Как же я не любил, когда кто-то приходил «поболеть» за меня! Ни родителям, ни Ленке я никогда не разрешал приходить на соревнования. Я знал, что их присутствие в зале собьёт меня: я или расслаблюсь, или попру, как бык на ворота, и обязательно пропущу. Мне всегда нравилось драться на выезде. Когда все в зале, кроме Палыча против тебя. Когда они свистят тебе, когда подгоняют вперёд – на мои кулаки своих любимчиков-земляков, а я придуряюсь, жмусь по углам – «изматываю», как говорит Палыч, а потом, когда никто не ждёт - жалю! Резко и безжалостно, ведь и меня бы никто  не стал жалеть.

   Я снова начинаю задыхаться. Ноги затекли – грудь горит. Поймать, поймать этот момент ошибки, пока ещё есть реакция, ужалить!

   Я слышу, как зал начинает гнать меня вперёд, воет в след за кощеевской брюнеткой:

-Давай! Давай! Делай! – слышу я.

 Вот соперник снова оступился на средней дистанции, опустил руку. Господи, таких подарков не бывает! Как же везёт мне сегодня! Я толкаюсь правой ногой, переношу всю мощь корпуса в этот удар, распрямляюсь как пружина – кросс!

… Тишина. Бесконечная зловещая тишина в которой я лечу в пустоту… Рука выброшенная вперёд, как снаряд, не встречает преграды и на автомате возвращается назад – хочет вернуться. Всё происходит, как при очень-очень замедленной съёмке. Я напрягаю все мышцы чтобы вернуться в стойку. Только бы успеть! Я полностью беззащитен в этот момент. Я провалился и не вижу никого. Я даже не успеваю понять, в какую сторону уклонился соперник, но знаю, чувствую, что сейчас он вынырнет из пустоты и выбьет мои мозги на пол. Как же неприятна, даже страшна эта пустота!

… Я почти успеваю закрыться, ухожу назад. Но в этот момент из пустоты вылетает его рука в перчатке – как молот, как таран… Я вижу, как она сближается со мной, летит гораздо быстрее, чем я могу приказать своему телу уклониться… Темнота…

   Я вижу над собой потное лицо Палыча, каких-то людей, огромную люстру бывшего ТЮЗа. Страшный гул поглощает все голоса и звуки. Брюнетка в колье. Какой злой взгляд! Как же кривится её лицо!

- Ублюдок! – бросает она кому-то. Кажется, мне. Снова темнота и гул, который всё равно не кончается.

                ***

   В моей недолгой спортивной карьере было две победы нокаутом. Я никогда не задумывался, что испытывает человек, попавший в него. И вот теперь судьба подарила мне замечательную возможность прочувствовать всё на своей шкуре, вернее, на башке. Она начинает болеть не сразу. Сперва всё кружится и плывёт. Тошнит и хочется встать. Только встать и стоять не получается. Руки и ноги живут какой-то своей непонятной тебе жизнью. И хотя нокаут - нокауту рознь, говорят, что некоторые  слепли после, и ходить не могли. И самое «весёлое», что никто не знает, когда именно это произойдёт, когда и какой орган, откажется тебе служить в отместку за твою же собственную глупость. Но самое ужасное, что ты чувствуешь себя, как бы это помягче выразиться… Полным дерьмом. Размазанным по полу и, естественно, никому не нужным. Кажется, прежняя жизнь кончилась, а новая не началась. Да и не хочет начинаться.

   Удивительно, но первым, кто пришёл ко мне в больницу, был Ефим Борисович. Другой бы на его месте сделал вид, что знать меня не знает, что ни в чём не чувствует своей вины, что я сам дурак - были такие случаи. А он, прямо-таки – мать Тереза. Полный пакет апельсинов, сок, мелко порезанный карбонат и: не затыкающийся фонтан рассказов о том, какой я «мастер» - тигр и снежный барс, как я всем там надавал, как обязательно должен был победить, если бы не «досадное стечение обстоятельств». Я даже сам начинаю верить во всю эту чушь, в которую и втравил меня Борисыч.

    После неудачного бизнеса с пуховиками на центральном рынке, где я его охранял, после аферы с дагестанским коньяком, который должен был нас «озолотить» по словам Борисыча (если бы не эта сучка из санэпиднадзора), он предложил мне – коммерческие бои с тотализатором. Да, что там предложил! Вы слыхали соловья? Слушали голоса сирен над просторами Эгейского моря? Верили сказкам проказницы Шахерезады?  Всё это предвыборная чушь и художественная самодеятельность в сельском клубе по сравнению с талантами Борисыча! Ему в президенты баллотироваться! В общем, он убедил меня, что бокс на тотализаторе, это не бокс, а одни понты. Что соперники – смешнее не найти. И если на меня поставят «солидные люди», а уж это он берёт на себя! – всё сведётся к чистой формальности: попрыгать, помахать руками. «С третьего боя они сами под тебя лягут! Ну, они же не дураки – там такие деньги крутятся!» В общем, оставалось получить гонорар и вложить его в одно «беспроигрышное» дело на товарно-промышленной бирже. А там! Мама, моя! Совсем иная жизнь: мулатки в Цюрихе, счета на Мальдивах… Или наоборот – точно уже не помню…

- Вот, Вадик, - честно завоёванный… Я бы сказал – в бою добытый гонорар, - Борисыч достаёт триста долларов и кладёт поверх одеяла.

 Я даже поперхнулся от удивления.

- Всёёё?

- Ну, я понимаю, что это не три тысячи. Вадик, но, что я мог сделать? У них там такие расценки. Жулики! Вор на воре – никому верить нельзя!

Я не отрываю от Борисыча глаз.

- Ну, ты понимаешь: они какой-то «входной бонус» вычли. Всего было пятьсот. Ну, Пал Палычу – нужно дать? За доктора… Ну и мои комиссионные… Небольшие, Вадик, честное слово!

Я отворачиваюсь к стене. На него даже разозлиться не получается.

- Я понимаю, что это не деньги. В ресторан один раз девочку сводить…

- Я не хожу в ресторан и девочки у меня нет…

- Вот, тем более. Вадик твои триста и мои … - Борисыч слегка осёкся. – Есть одно выгодное дело. Вариант – безотказный. Вложим деньги в акции и через две недели получим стартовый капитал. Какая разница - сразу бы мы его получили, или через две недели. Ну, вправду!

   Борисыч теребит моё одеяло.

- Тебя когда выписывают?

- Завтра.

- Вот завтра я тебя и встречу. Отдыхай, Вадик, восстанавливайся. Силы нам ещё понадобятся.

   Борисыч направляется к выходу и останавливается уже у дверей.

- А тебе не скучно здесь?

- Очень даже весело. После ужина как все начнут хохотать! Такое веселье – хоть беги!

- Нет, я подумал – может быть, тебе телевизор принести? Хотя тебя же завтра выписывают… Чего его таскать туда-сюда… Ну, пока!

                ***

   «Выгодным делом» оказался чековый инвестиционный фонд «Быкофф и Капитал». Этот самый «капитал» совсем недавно окопался в нашем городе и толком о нём никто ничего не знал. Борисыч как-то пронюхал, что вложив в акции Фонда сто долларов, через две недели на руки получишь втрое больше. За тысячу рублей за наваром можно приходить уже через неделю, но рубль стремительно обесценивается и проку от «деревянных» будет немного. А у нас теперь есть доллары. «Пару раз обернём наши вложения и дело сделано – можно выходить на биржу».

   «Оборачивать» деньги в акции мы поехали уже в день моей выписки. Поэтому разыскали «Быкофф и Капитал» только к вечеру. ЧуднАя изба, превращающая деньги вкладчиков в капиталы, стояла в дебрях старого Заводского района, окружённая полубараками послевоенной постройки. Белый флаг с головой быка в обрамлении лавров и табличка с золотой по синему надписью на английском сразу же подсказали, что нам сюда. Где-то за углом слышались голоса людей, даже какая-то брань, но на крыльце фонда было тихо - безлюдно.

   В офисе, похожем на коридор, нам попалась только бабушка-одуванчик, бережно укладывающая в сумку заветную акцию.

- Нам сюда – указал Борисыч на стойку, напоминавшую прилавок во «вторсырье».

- Хотите приобрести акции, господа? – Сидевший за стойкой очкастый мужик в потёртом пиджаке сказал слово «господа» так почтительно, что не только я  - даже Борисыч «поплыл» от удовольствия.

- Какие акции вас интересуют? Валютные, рублёвые, привилегированные? 

- Ты оставайся, а я всё равно ни хрена в этом не понимаю. Выйду на воздух.

- Только далеко не уходи – сам знаешь, какое время сейчас. – Сказал Борисыч, робко оглядывая помещение.

   Вечер совсем окутал окрестности, звенел тишиной, нарушаемой лишь голосами людей, скрытых во дворе Фонда. Я прошёл за угол. У крыльца – с тыльной стороны здания стояло человек двадцать. Они спорили, иногда ругались. Окошко, через какие совсем недавно – в горбачёвские «сухие» времена  торговали водкой, было наглухо закрыто.
 
- Здравствуйте, чего дают?

Моё появление не обрадовало собравшихся, но и не смутило.

- За мной будешь, касатик, - ответила какая-то бабулька и тяжело вздохнула.

- Да чего занимать-то! Заорал один из мужиков на первой ступеньке у закрытого окна. – Темнеет! Скоро закроются! Хрен ты чего тут нынче получишь. Приходи завтра с утра. Часикам к шести. Тогда, может, повезёт.

   Мы перекинулись парой фраз, из которых я сразу понял принцип работы Фонда. Примерно месяц назад «Быков и капитал» стал выплачивать вкладчикам неслыханные, даже баснословные дивиденды. Но вскоре что-то пошло не так. Вкладчиков становилось всё меньше, а вот «счастливых» обладателей «акций» - всё больше. Часть из них теперь стояла на крыльце с тыльной стороны «офиса» в надежде получить хоть что-то.

   Я рванулся к главному входу.

- Борисыч! Стой! Ничего у них не покупай! Это лохотрон!

   Глаза Ефима Борисовича и без того круглые округлились так, что казалось, выпадут из глазниц и повиснут на нервах. В руках у него я заметил кипу новеньких акций.

   Мужик за стойкой стоял к нам спиной и отсчитывал наши доллары в другое окошко - кому-то с той стороны здания.

- А ну-ка верните наши деньги! – Взвизгнул Борисыч, ударив кулаком по стойке.

Мужик в пиджаке захлопнул окошко и повернулся к нам.

- К сожалению, господа, ваши вклады я только что выдал другим акционерам. Денег у меня нет, ведь у нас всё по-честному.

- По честному?! – Борисыч едва не перепрыгнул через стойку. – Проходимцы! Немедленно позовите управляющего! Да я в Комитет Государственной Безопасности на вас жаловаться буду! – Борисыч ещё несколько раз вдарил по деревянной стойке так, что зашиб руку.

- Проходимцы!

- Успокойтесь, гражданин. Идите и займите очередь на внутреннем дворе. Не то я не управляющего, а охрану позову! Ну, нет у меня уже твоих денег! Понятно?!

   На шум вышел какой-то гиббон в малиновом пиджаке – видимо охранник. Отворилась ещё одна дверь. Из неё торопливо мимо нас пошёл другой мужик – в солидном костюме и плаще нараспашку. «Управляющий» - мелькнуло у меня в голове, хотя вряд ли это могло что-то изменить.

- В чём дело? – Бросил себе под ноги «управляющий», не останавливаясь и, даже, не глядя в нашу сторону.

   Ефим Борисович преградил ему дорогу, глаза их встретились и, оба опешили.

Мужик вдруг попятился. А Борисыч стал медленно наступать.

- Восемьдесят шестой… Помнишь восемьдесят шестой год? Профессор хренов!

 Управляющий обернулся к охраннику, хотел, что-то приказать, но не успел. Борисыч молниеносно -  почти профессионально зарядил «управляющему» в челюсть так, что тот, махнув руками, полетел по коридору, грохнувшись метрах в полутора.
«Это нокаут» - мелькнуло у меня в голове.

- Вадик, бежим!

   Прежде чем бежать, я поймал на встречный метнувшегося к нам верзилу-охранника – сбил с ног. Похоже, нокаутом. Хотел ударить мужика-приёмщика вкладов, но тот закрылся какой-то папкой и пронзительно, как баба завопил:

- Не наааадо!!!

   Я хлопнул дверью и быстрым шагом, переходящим на трусцу кинулся за Борисычем.

   Он уже успел домчаться до дороги и останавливал, на наше счастье, подвернувшееся такси.

   В машине мы перевели дух.

   Я посмотрел на распухшие костяшки Борисыча и едва сдерживая смех спросил:

- А что было-то в восемьдесят шестом?

   Борисыч вздохнул, покачал головой и произнёс:

- Ничего святого у людей! Ничего!

 - Представляешь, Вадим, семь лет назад моя Анечка должна была поступать в юридический. Дома была Тоня. Приходит к ней товарищ – приличного вида – в галстуке, в очках. Говорит, что знает Аню. Если она хочет поступать в ВУЗ в нашем городе, готов помочь. И стоить это будет – всего триста рублей. Сто – аванс… Ну, какой родитель пожалеет сто рублей для будущего своего ребёнка?! Он ведь паспорт показал. Тоня переписала его данные. Сказал, что друг – в приёмной комиссии и всё будет в лучшем виде.

- Ну и что? Поступила?

- Ну, да. В сельскохозяйственный – через два года. Оказывается этот проходимец ходил по школам. Представлялся каким-то инспектором по профориентации, смотрел журналы. Выписывал адреса тех, кто хорошо учится и шёл по домам. Если в нашем городе дети будут поступать – брал сто рублей, если в Москве, извинялся и уходил. А потом шёл после экзаменов по институтам, смотрел списки поступивших. Если ребёнок поступил – звонил родителям и говорил, что он помог. Брал ещё двести. Если нет – извинялся, мол, друг в приёмной комиссии заболел, и возвращал задаток. Понимаешь, ведь всегда же есть те, кто сами поступают – без блата. Вот на них он и делал деньги… До десяти тысяч за месяц! А тут нарвался на кого-то и в самом деле из приёмной комиссии. Папаша его выследил и позвонил куда надо. Посадили. А Анечка не поступила – расслабилась и… сто рублей пропали.  А сегодня, Вадик, представляешь! Я узнал этого человека! Это был он! Ничего святого у людей! Ничего!

   Борисыч опустил голову  над купленными акциями, едва не плача, а я… Как не держался -  не смог сдержать хохот. Голова снова страшно заболела – нокаут, как не крути…
                2012