Связь времен

Связь времен



За маленькой домашней партой сидит маленький семилетний гражданин Российской Федерации Кирилл. Он только что отыграл со своим большим братом Николой в минифутбол, накричался, вдоволь насмеялся. Теперь Никола ушел, а ему надо делать уроки. Голова его еще все время поворачивается в сторону бывшего минифутбольного поля, ногам еще очень хочется забить Николе ну хоть еще один голешник. Тело еще тоже никак не успокоится. Поэтому мальчишка раскачивается из стороны в сторону, принимает позы, требующие большого напряжения и никак не хочет начинать писать в своих прописях буквы, придуманные когда-то древними греками, потом при царе Симеоне заимствованные средневековыми болгарами для церковнославянской азбуки, а уж через них при князе Владимире присвоенные средневековыми русичами. Всего этого Кирилл, которого назвали в честь изобретателя славянской азбуки, еще не знает. Он видит перед собой только закорючки, которые складываются в затейливые фигурки. Рука его сильно напрягается, когда он держит карандаш, и устает. Дело это однообразное, довольно нудное. К тому же у него закорючки получаются не такими ровными и красивыми, как в прописях, он переживает, но сделать со своей корявой рукой пока ничего не может. Требуется навык, его-то он и приобретает, выписывая линии, которым учителя придумали свои названия. У заглавного «А» первая линия называется «кладу качалочку», такая же у «Л», у строчного «а» есть особый элемент «секретик», когда рисуют палочку после кружочка, когда линия под наклоном ведется вниз, действие называют «прячем секретик», «крышечки», «крючочки»... Потом научится писать и все это забудется, будут только изводы торопливой кириллицы от руки для написания записок, стихов на обрывках бумаги, для записывания мыслей в дневник и, может быть, еще для конспектов, которые теперь тоже вытесняются диктофонами, встроенными в мобильные телефоны. А культура обучения письму будет жить дальше и уже новые дети будут класть качалочку и прятать секретик.

Сейчас надо, чтобы он взял карандаш в руки. Тогда в его маленькой голове одна типовая ситуация сменится другой, может быть, заведется другая программа действия, и он начнет сопеть выводя свои «качалочки».

– Кирюш, ты каким карандашом будешь писать? Вот этим? – я нарочно беру самый нелюбимый его красивый простой карандаш с ластиком на конце, чтобы он проявил волю к писанию и запустил программу.

– Ты что, не знаешь, что я этим карандашом терпеть не могу писать!! Я вообще не буду делать уроки, если ты будешь предлагать мне мои самые нелюбимые карандаши! – Кирилл напустил на себя обиду. Схватил свой любимый карандашный огрызок и начал писать. Дело сделано. Теперь надо послушать, какие он издает звуки на каких стадиях своего письмоводного труда. Буква выписывается молча. После каждой буквы небольшая остановка для того, чтобы перейти от программы написания одной буквы к другой, надо обдумать на ходу, делать ли связочку со следующей буквой сверху или снизу. В середине слова мысль его улетает куда-то в просторы любимой Африки, государства которой он помнит все до одного со столицами, плотностью населения и даже некоторыми языками, которые надо выуживать из Википедии. Вместо «улетают» получается «улететают». Неудача. Мы некоторое время смеемся над получившимся словесным браком. Теперь надо ждать, когда он издаст какой-нибудь звук, обозначающий у него пробел, после благополучно написанного слова. Оказывается всего лишь громкий выдох. Зато окончание строчки ознаменовывается какими-то безобразыми неупорядоченными воплями. Это под связками у него от старания накопилось избыточное давление, которое теперь выходит наружу.

– Пачимо-о-о-о птиц-э-э-э-э улетета-а-ают на йо-о-о-ог!!

Из дверей выбегает испуганная бабушка.

– Что случилось, Кирюша, почему ты так истошно кричишь?!

– Кирюша пытается спеть то, что написал.

– О Господи! А кажется, что толпа пьяных за окном орет!

Теперь можно спокойно уходить в свою комнату и работать. По звукам я буду знать, сколько он сделал строчек, а если прислушаться, даже слов. Контроль налажен и пока работает.

Через несколько строчек вдруг наступает незапланированная тишина. Захожу в комнату. Кирюшка сидит под столом и строит из деталей лего летающую платформу.

– Кирюш, тебе всего-то три строчки осталось, давай доделаем и будем строить летающую платформу.

– У меня секретики не получаются, слишком далеко за верхнюю линию уходят.

– У меня, когда я учился писать, тоже секретик не получался.

– А ты тоже писал прописи? И секретики?

– Ну, в наше время они назывались по-другому, но суть та же. Да что я! Ты знаешь, недавно на раскопках в Великом Новгороде нашли кусок бересты с какими-то каракулями. Оказывается их почти восемьсот лет назад нацарапал заостренной палочкой мальчик по имени Онфим. Он тоже учился писать те же буквы, что и ты!

– Восемьсот лет назад?!!! То есть ему бы сейчас было восемьсот лет! Представляешь такой сгорбленный старичок идет, а ему восемьсот лет!

– Люди так долго не живут, а вот буквы, бывает, живут и подольше.

Интерес к предмету восстановлен. Работаем дальше. И я, бормоча замечательные строки любимого Бунина, удаляюсь в свою комнату торопливой кириллицей писать свои закорючки.

"Молчат гробницы, мумии и кости,—
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена".