Наказание без преступления

Федор Михайлович Достоевский заблаговременно, еще в 19 веке предупреждал молодежь об опасности притязания на старушек, только Родион Раскольников, студент второго курса ГПТУ города Петровска об этом не знал, потому что Достоевского не читал и, в общем–то, не собирался. А зря. Иначе бы он знал, простите за повтор, какая серьезная опасность его подстерегала в виде старушки Процентщицевой и ее сводной сестры, по бывшему мужу Лизаветиной.
Дело в том, что в городе Петровске, в самом его центре, был пустырь. Чтобы попасть из одной части города в другую, его было не миновать. В результате резких заморозков после дождя, что в последнее время вследствие всеобщего глобального потепления случается зимой нередко, пустырь превращался в гладкую ледяную поверхность, пройти по которой, удерживаясь вертикально, было практически невозможно,
Родион Раскольников возвращался вечером домой. Был он плотным юношей небольшого, скорее даже маленького роста, что называется коренаст собой и относительно неплохо воспитан, насколько может быть воспитан студент ГПТУ города Петровска, росший без отца и полжизни проведший в подворотне: главное в его воспитании – это блатное уважение к старшим в любом смысле, выраженное, например, в виде конкретного обращения «мама, Вы».
Возвращался он в этот день через пустырь. Шел медленно, скользя по льду, как по паркету, как вдруг в темноте разглядел старушку Процентщицеву, медленно ползущую по льду впереди. Вернее сказать, Родион только потом узнал, что это старушка. А пока, исполненный сострадания к человеку и уважения к возрасту, Родион Раскольников решил оказать посильную помощь, то есть поднять на ноги впереди ползущий в темноте объект.
По части объекта у Родиона были сначала иллюзии. Сперва он предполагал, что это молодая женщина, может и девушка. Старушка Процентщицева была худа собой. У Родиона возникли иллюзии того, как он поможет девушке, а может, спасет, может, она ногу сломала, или чего хуже обе руки, а он ее донесет до скорой помощи, просидит ночами у постели, будет менять бинты, капельницу. Короче, романтические мысли о первой любви привели его почти что в ЗАГС, где он готов был сочетаться браком со спасенной им на пустыре юной девственницей.
А тем временем впереди ползущий объект полз дальше, но расстояние между ними неминуемо сокращалось, хотя Родион иногда поскальзывался и тоже падал, и какое–то время они ползли на четвереньках след в след друг за другом.
Заметим, что пустырь в конце заканчивался косогором, край которого, по вине какого–то архитектурного остряка, завершался деревянной скамейкой.
Родион Раскольников настиг старушку Процентшицеву как раз на краю пустыря. Тут он понял, что это старушка, очень расстроился, но отказываться от планов спасения не стал, занес над старушкиной головой руку с целью взять ее как котенка за шкирку и поднять на ноги. Старушка от неожиданности и страха вскрикнула и оказала посильное, но неожиданное сопротивление, лягнув Родиона пяткой, в результате чего тот потерял равновесие, поскользнулся и, покатившись по косогору головой вниз, въехал переносицей в скамейку и от боли потерял сознание. Старушка покатилась следом и полегла рядом с Родионом, не в силах подняться.
Младшая сестрица старухи под фамилией Лизаветина, жившая вместе с Процентщицевой в одной квартире, шла домой с работы, где уже три года не получала ни копейки, но работала как–то тихо и по инерции, потому что не могла не работать вообще. Проходя мимо косогор, она услышала тихое всхлипывание внизу у скамейки, вглядевшись увидела в темноте тела. То ли от удивления, то ли от страха подскользнулась и полетела вниз, в общую кучу. Прижавшись носом к ближайшему к ней организму, старушка Лизаветина почуяла запах родного тела. По запаху она догадалась, что это лежит старушка Процентщицева и заорала, думая, что та умерла. От крика та очнулась и подала голос. Они стали орать вместе, да так, что во всех домах вокруг разом зажегся свет, и стало относительно светло.
Очнулся и Родион.
– Что орете? – спросил он, оглядев орущих старушек.
– Насильник, – в ответ заорала старушка Лизаветина.
– Очень нужно, – сказал Родион, разглядев старушек как следует при свете, отряхнулся и пошел своей дорогой.

Следователь капитан милиции Порфирьев давно не раскрывал громких дел, а тут смекнул, что раскрытие изнасилования двух старушек может неминуемо привести к присвоению ему очередного звания майора, и не каких–нибудь, а внутренних дел! Тем более, что он собрал на месте преступления множество интересного и многообещающего обвинительного материала. Все это у него лежало в столе в полиэтиленовом пакете, прело и воняло. По этой причине ему вдвойне хотелось побыстрее завершить дело. Оставалось только допросить Родиона. Тот сидел в КПЗ, вернее лежал лицом к стенке, рассуждая о том, что хорошо бы закончить ГПТУ и пойти служить в армию, чтобы получить водительские права на будущую светлую жизнь, когда он купит себе машину и станет катать веселых девок по улицам Петровска. На вторые сутки его наконец–то повели к следователю Порфирьеву.
Ну что, будем отпираться, или сразу сознаемся? – спросил следователь и уставился на Родиона вопросительным взором.
- А в чем? – наивно спросил Родион.
- Как лущить старушек, так мы первые, а как отвечать перед законом, так поди ж ты.
- Как это лущить старушек? – не понял Родион.
- А вот как орехи. Раз, и старушка готова. А когда две, то две готовы, – сказал он и заржал. – Ты, парень, не стесняйся, все были молодыми, горячими. Ведь хотел же — скажи, что нет? О чем ты тогда думал?
- Я думал ... – задумался Родион, – я думал ....
И он рассказал следователю Порфирьеву все, о чем тогда думал. То есть все до того момента, как увидел старушку и его постигло легкое разочарование вследствие несоответствия рисуемого образа с реальным бытием.
- Ну и что было потом? – спросил следователь Порфирьев Родиона, – после того, как ты понял, что это не девушка 16 лет, а старушка 70–ти, хоть и худая.
- Потом я ничего не помню. Помню только, что очнулся. Старухи, их стало две. Орут. Я на них посмотрел и пошел дальше.
- Потом тебя подобрал наряд милиции и ты оказался здесь? Это я тоже знаю. Только пока ты был якобы в бреду или в бессознательном состоянии, ой какие интересные события свершились! Напрягай память, вспоминай.
- Не помню.
- Тогда я напомню, – он выдвинул ящик стола и брезгливо пинцетом стал доставать белые запачканные влажные трусы.
- Родион поморщился.
- Еще одни достать? - по-иезуитски спросил и также посмотрел Пoрфирьев.
- А сколько их там? – поинтересовался Родион.
- Сколько старушек, столько и трусов. Двое старушек – двое трусов, - тут следователь проявил оперативную смекалку: трусов на самом деле у скамейки нашли больше. - И не только трусов, – загадочно продолжил следователь, – там еще кое–что есть.
- Не надо, – закричал Родион и протянул руку, будто защищаясь от Порфирьева.
- Вот именно. Вот и хорошо. Теперь колись.
- А что мне за это будет? – Не зная за что, но на всякий случай спросил студент.
- Если не сознаешься, то за групповое изнасилование, – тут он временно осекся, не зная как точнее сформулировать, ведь с одной стороны студент был один, но старушек­–то две, значит, групповуха, и он уже твердо добавил, – семь лет лишения свободы, потому что мы все равно докажем, что это был ты. Если же сознаешься, то я буду хлопотать перед судом, чтобы тебе дали год–полтора условно.
- Так ведь я никого не трогал.
- Трогал–не–трогал, а на старушке лежал, улики на лицо, - он опять открыл стол, чтобы достать вещдоки. - И стали бы они обе, по-твоему, из–за пустяка так орать, что разбудили весь город?
- И действительно, – подумал про себя Родион, явно входя в контакт со следствием, не могли же две старушки ни с того, ни с сего поднять такой визг. Логика тут, в общем–то была, как говорится, причинно-следственная связь налицо.
- Короче, – сказал следователь, – иди домой, подумай. Надумаешь сознаться, приходи.
- Так вот просто домой? - удивился Раскольников.
- Так вот просто. Ты от нас никуда не денешься. Это ведь вы, молодежь, только старушек лущить горазды, – вдруг будто не к месту добавил он.

Родион дал подписку о невыезде и пошел домой. Спускаясь по ступенькам районного отделения милиции, он заметил лысоватого гражданина с синюшным, какое бывает только у алкоголиков, лицом. Это был журналист Мармеладов, газета «Ленинский путь», чуть было не потерявший работу за беспробудное пьянство.
- Вы Родион? – спросил человек Раскольникова, – я, с позволения сказать, журналист, мне про Вас рассказал Порфирьев. Так вот у нас быстро распространяется информация. Вы еще не вышли на улицу, а я про вас все знаю, будто я там сидел за загородкой. Наша газета очень интересуется этим случаем. Порфирьев говорит, что в этой истории есть что–то фрейдистское.
- А че это? – не понял Родион.
- Как тебе сказать попроще. Это когда вместо мозгов начинают думать другим местом. Я вас, Родион, хочу пригласить в ресторан «Трактир», посидим, поговорим в неформальной обстановке.
- Это можно, только денег у меня нет, все вытрясли, - угрюмо пожаловался Родион.
Не беда, у меня есть. Вот, гонорар получил, – и Мармеладов вытащил из кармана смятые сторублевки.
Они сели за стол у окна. Заказали по два борща с присадками, по рюмке водки, выпили, закусили супом с черным хлебом, после чего Мармеладов со слащавой улыбкой спросил:
- Ну, как они, эти старушки.
- Крикливые очень.
- Ну да? - удивился Мармеладов и что-то записал в блокнот. Заметим, он много записывал, хотя и пил.
- Так орали, что уши заложило.
- Скажи, Родя, а как тебя угораздило связаться с ними, со старушками–то. По совести скажи.
- Да как, собственно, очень просто. Иду я по пустырю, лед, старушка упала, еле ползет на четвереньках. Я, правда, сначала подумал, что это девушка, потому что старушка была худая. Я думал, помогу ей. Пошел следом, по-быстрому, нагнал, но поскользнулся. Потом ничего не помню. Когда очнулся, их стало уже две.
- Ты мне, Родя, что–то не договариваешь. Говори, брат, не бойся.
Они выпили еще по рюмке водки.
- Когда я за ней шел, думал, вот, понравится она мне, ну, это, когда она еще девушкой была, я ей помогу, мы подружимся. Потом я в армию пойду, в десантники, она меня будет ждать.
- Да, армия хорошо. Допустим, в десантники тебя не возьмут, а в танкисты, пожалуй, – сказал Мармеладов, – но, как говорится, война войной, а бабу крой, –  сказал он и громко заржал.
- Это вы про что? - не понял Раскольников.
- Да так, свои мысли. Но ты, Родя, не обессудь. Я про тебя в газете напишу.
Ну да? И про меня все читать будут? Вот здорово! - лицо студента засияло.
- Будут.
- А хорошо напишите?
- Прости, Родя, теперь свобода слова. Теперь ни про кого хорошо не пишут.
- Понятно, – сказал Родион, и они обнялись.
- Прости меня, Родя, детей, жену кормить надо. Сенсации нужны. За тебя, Родя! ­- произнес громко Мармеладов и громко чихнул, чуть было не расплескав водку.
Они снова выпили, а в следующем номере газеты «Ленинский путь» появилась статья о молодом маньяке, который изнасиловал сразу двух старушек. Мармеладов утверждал в статье, что демократия и вседозволенность это разные вещи, что молодежь, почувствовав свободу, совсем обнаглела и дала волю своему либидо. И что Родиона надо наказать по всей строгости закона. Заодно досталось от Мармеладова и Фрейду, которого Родион, как утверждал автор, знал чуть ли не наизусть.
Мать Родиона, прочтя статью о сыне, заплакала и почему–то в сердцах сказала:
- Я тебе как мать, а ты как свинья.

Через два месяца, когда подошла очередь, состоялся суд. Судья Бессонова слушала обвинение. Однако внимание ее рассеялось в тот момент, когда речь дошла до описания содеянного. Ее мысли отправились в собственную жизнь, в отпуск, когда на курорте ей встретился человек по фамилии Свидригайлов, как она отдалась ему в первый день у памятника, кажется, Тимирязеву в Ботаническом саду, как у нее соскользнула рука, и она налетела на бронзовый ботинок, то ли Ленина, то ли Тимирязева, она точно не помнит, и как у нее образовался фингал, как она его две недели пудрила, и отпуск был испорчен. При этом Свидригайлов сразу куда–то бесследно исчез.
- Негодяй! – вдруг громко сказала судья Бессонова.
И все присутствующие в недоумении посмотрели на нее.
– Извините, – сказала судья Бессонова очнувшись, – это к делу прямо не относится.

Приятно сознавать, что наша жизнь в России постепенно возвращается в нормальное русло. Раскольников 19 века за убийство двух старушек получил 7 лет каторги. Тогда следователь сдержал свое слово, как, собственно, и наш Порфирьев, и нынешний Родион получил всего полтора года условно.
- Так ведь он ничего не сделал, – изумится проницательный читатель.
- Так ведь он и не сидел вовсе, – ответим ему мы.
Зато сколько было произведено реальной, я бы сказал, внушительной пользы: следователь Порфирьев получил звание майора, Мармеладов прославился своей статьей, блеснув философскими познаниями и искрометным слогом, а мог бы пьяненький умереть под колесами автомобиля, судья Бессонова, несмотря на случайный выпад и протест адвоката, получила благодарность за грамотное ведение процесса и за то, что не пошла на поводу у прессы, а учла молодость и биографию обвиняемого, а обе старушки будто воспряли духом, словно у них на старости лет появился любовник, и без косметики на улицу теперь не выходят. В городе Петровске их теперь зовут «трахнутые».
Что же касается нашего героя, то он до сих пор мало что понимает в этой истории, а мать свою, несмотря на давешний инцидент, уважает и по–прежнему называет на Вы.
Это и хорошо.