Последний вагон

Очереди перед кабинетом ультразвукового исследования не оказалось. Это меня немного расстроило. Почему-то, всегда так получается: когда время, действительно, дорого и есть искреннее желание побыстрее развязаться с какими-то, навязанными извне делами, то на очереди натыкаешься на каждом шагу, даже там, где их никогда не бывает в принципе. Попадаешь в загадочную полосу обеденных и технических перерывов, неисправных лифтов, банкоматов с закончившимися наличными, погасших светофоров, которые лучше любой машины времени выбрасывают перегруженные развязки и перекрёстки в первобытный хаос. И никогда судьба не оставляет хоть сколько-то времени на размышления перед очередной дверью, пусть даже это, всего лишь, старательно и неуклюже украшенная подтёками белой краски дверь обычного кабинета в обычной поликлинике.

Очереди не оказалось, и я, не сбиваясь с ритма собственных шагов, торопливо растолкав по углам лишние мысли, постучал в тонкую филёнку.

Две, неопределённого возраста и не оставляющей зарубок в памяти наружности, женщины приняли меня с дежурной благосклонностью, заметно усилившейся после того, как оказалось, что я не позабыл принести с собой требуемое полотенце, и, дав мне необходимые указания, принялись за дело…

«Ты ведь даже не знаешь, сколько мне лет…» - мы медленно танцевали в полутёмной, пустой квартире. Музыку из моей памяти начисто вымело, а может мы её и не слышали. Скорее всего, так. Мы танцевали босиком на жёстком ковре, а за окном, на тёмно-розовом закатном небе, двигались в такт нашим шагам резкие и плоские, будто вырезанные из чёрной бумаги контуры стен и крыш соседних домов, башни далёких высоток. Она смотрела снизу вверх, чуть отстранясь, и от неё пахло лаком для волос, немножко вином, и ещё чем-то неуловимо-терпким.

Она вынырнула из моей памяти ночью. Свалилась как пыльный фолиант с верхней полки книжного шкафа, и всё утро я не мог найти просвет, место, где стоял этот свалившийся том. Листал его, стараясь не вчитываться в знакомые слова, пытался куда-нибудь пристроить, но книга то и дело попадалась мне на глаза. Так мне и не удалось вернуть её на полку…

- Тридцать пять, плюс-минус один, - я улыбнулся, глядя на её запрокинутое лицо.

- Боже… - она спрятала лицо в складках моей рубашки. – Боже… Откуда ты знаешь?

- Ты говорила, что твоей дочери – двенадцать, а родилась она, когда тебе было двадцать два…

- Минус… Минус один. – она прижалась щекой к моей груди…



Меня попросили лечь на другой бок. Женщина, сидящая перед монитором произносила какие-то цифры и непонятные аббревиатуры, что делала вторая, за низкой ширмой, я не видел. Я листал свою книгу и никак не мог остановиться. Против воли запускал пальцы между прохладных страниц и открывал наугад, а глаза привычно цеплялись за строчки.



- Ты так здорово целуешься. Не оторваться просто… - мы стояли под козырьком её подъезда и она тихо, и до дрожи отчётливо мурлыкала слова. Что-то мягкое ткнулось нам в ноги.- Ну? Нагулялась? Машка, Машка… Горе мне с тобой…



- Ты же не спал! Зачем ты притворялся? – я ничком лежал на низком надувном матрасе посреди комнаты с жёстким ковром, а она сидела на коленях рядом со мной. – Она хотела посмотреть на тебя…
- Не знаю… Мне неловко… Как-то это неправильно.
- Она уже взрослая и прекрасно всё понимает. Она обиделась…



- Ой. Спасибо! Мне стыдно прям…
- Что ты!
- Я его сейчас же выброшу!
Она церемонно поставила на салфетку в центре стола новый, прозрачный заварочный чайник, подхватила старый, фарфоровый, с отколотым кончиком носика, и бросила его в мусорное ведро под мойкой…



- А что ты принёс?
- Да вот… Выключателей пару… А то нас с тобой убьёт однажды.
- Нас… - она улыбалась. Опираясь плечом о стену, вытирала мокрые руки кухонным полотенцем. – Убьёт, точно…



- Спасибо… - она сидела, пристроив острый подбородок на ладони, а ладони на медные перильца, ограждающие открытую палубу речного трамвайчика. Рябь на воде сверкала тысячами солнечных зайчиков и по её лицу бежали яркие блики. – Спасибо. Здорово…



Я лёг на спину и старался прислушиваться к непонятным цифрам, к страшноватому шуму собственного сердца в компьютерных колонках; разглядывал трещинки на потолке. Я следил за своим дыханием и пытался ни о чём не думать.



- Мы зря это сделали. Я зря это сделала, – она сидела сзади и я, время от времени, встречал её тусклый взгляд в зеркале заднего вида. – Кто-то там захотел, чтобы у нас был ребёнок. Значит всё не просто так…
Стараясь не смотреть в зеркало, я снял с него очки и надел их. Очки были слишком тёмные, а погода пасмурная, мне даже приходилось вглядываться в светофоры…



- Жаль. Я понимала, что так будет. Катю жаль, она к тебе привыкла…
За окнами шумел светло-зелёный май…




- Алло.

- Здравствуй, это я… Ключи не могу найти от квартиры…

- У меня нет.

- Точно?

- Точно нет. Они у тебя…




- У меня сломалась розетка… В которую включен холодильник. Всё потечёт. Заедь пожалуйста.

- Нет.

- Это так сложно?

- Дело не в этом, ты же понимаешь…

- Ты не заедешь?

- Нет.

- Хорошо…



Я оделся и получил аккуратную распечатку на двух страницах, где почти все слова по отдельности были понятны, но общий смысл от меня ускользал, и направился к своему терапевту. Очереди по-прежнему не было, но на этот раз меня это не огорчило.

- Ну что же… Всё в порядке. Дело в том, что мне показалась странной Ваша кардиограмма. Нет, ничего плохого, просто… Вот если бы Вам было лет шестьдесят, она была бы просто прекрасной. Не характерно. Поэтому я Вас и направила… Но, видите, ни малейших отклонений. Всё в норме.

Я заметил несколько крошечных, прожжённых, должно быть, сигаретными искрами, дырочек на манжете рубашки, и теперь старался как-то спрятать руку, будто дырочки можно увидеть с такого расстояния…

- Я вполне могу записать Вам лёгкую дистонию, но, насколько я понимаю, лучше этого не делать?

- Да, лучше не надо.

- Хорошо. Не волнуйтесь. Живите, как жили – нет ничего страшного… Вот Ваша выписка.

- Спасибо. Всего хорошего.

- До свидания…

На улице, в серой дымке никак не желающего просыпаться осеннего дня мелко сеял дождик.
Я встал под козырьком, прикурил сигарету, зачем-то достал телефон, провел пальцем по кнопкам, потом пошевелил пальцами левой руки и, криво усмехнувшись, повторил: «Никаких отклонений. Живи, как жил».

- Чего смеёшься? – Леонид Борисович, Лёнька – старый приятель и сослуживец, вынырнул из-за колонны. – Чего тебе тут такого весёлого сказали?

- Да, анекдот бородатый вспомнил. Советский ещё…

- Ну?

- Ну… Приехал как-то один колхозник в Москву. Передовик какой-то. Делегат. А в Москве быть и в метро не прокатиться, разве можно?

Вот он спустился на станцию, смотрит – а поезд уж двери закрывает. Колхозник – бегом, и в самую последнюю дверь успевает только голову просунуть. Голова у него, значит, в вагоне, а всё остальное снаружи осталось. И тут он представил себе, как поезд тащит его в тоннель, всё быстрее и быстрее, и в сердцах говорит: «Всё! Трындец!».

Тут двери, понятно, снова открываются. Мужик входит, сконфуженно поправляет свой вышитый воротничок, и говорит: «Извините, товарищи, чего не скажешь перед смертью!»

- Ха-ха. Ну да! Побегу я, назначено. Ты как?

- Отстрелялся.

- Ну, добро тогда, давай.

- Пока.

Я молча посмотрел на телефон, сунул его в карман и шагнул под дождь.


Август 2011г.