Круиз 23. Финиш

                23.
                Финиш.

На середине дороги домой въехали в антициклон. Перестало болтать короткой качкой, идет длинная гладкая зыбь. В правый борт. Медленно заваливает, еще медленнее переваливает на другой бок. Душу вытягивает наружу. И все это в густом тумане. Как и предсказывали наши Магелланы – погодные условия нам симпатизируют.
В районе 8-9 мая, душа у русского человека требует праздника. Великого и заслуженного. Хотя коллективно ничего не отмечается, индивидуально внутренние резервы находятся поголовно у всех.
Днем 8-го мая помпа – сдурел. Провел лекцию о вреде пьянства. Видимо, хотел как-то себя поддержать. Перед возвращением. Ничего не поделаешь. Можно посочувствовать. Зашли к нему с Мишаней. Уговорили завтра провести митинг. И организовать одновременно коллективное фотографирование.
Повеселел человек. Как говорится, доброе слово даже помпе приятно.
Надо составить уйму бумаг о рейсе.
В отчете о графике рейса нужно представить много разных цифр. Одна из них, сколько мы «накатали» погонных километров. Кто бы не считал, у всех выходит не значительная, но «нескладуха». Мы с Серхеичем прикинули сами. Полагаем, будет достоверно. Вышли – 17 декабря. Прийти хотелось бы 18 мая. Получается, что болтались в море – 153 дня. На заходы ушло 14 дней. Получилось: 139 ходовых суток. Средняя скорость была примерно 8 узлов. Достоверно мы накатали 48 тысяч км. Экватор, как учили в школе, 40 тысяч. Кажется.
Пригорюнились мы с Мишаней. Шутка сказать, объехали целый экватор. На второй замахнулись. А кто оценит? Не начальство же. Может, дома?
Мишка высказался явно скептически:
-У меня Людик без вариантов не оценит. Я в серьез подозреваю: она уверена, что земля плоская. Мне выдала однажды: «Ну, и что такого, что спутник летает вокруг Земли? Муха тоже летает вокруг тарелки», И ведь услышала где-то. А еще более удивительно – запомнила. И мне старается об этом почаще напоминать.
Миха замолчал, задумчиво глядя в иллюминатор. Наруже весьма похолодало. Справа сзади Аляска, впереди слева – Камчатка.
Перевел настороженный взгляд на меня. Закончил тихо:
-И тем породила в моей душе сомнения. Ладно бы в голове. Там не такое водится. А в душе.
Не очень я хотел делиться своим, наболевшим, но само получилось:
Выходит, не случайно здесь паримся.
Я, когда познакомился со своей – тоже был изумлен по самое некуда. Она уверяла меня, что бройлер – это помесь курицы и кролика. Не иначе от Тоньки садоводской нахваталась. Тогда меня это умиляло. Помрачился, не иначе. Дал себя зарегистрировать.
Помолчали. Кораблик наш устало отсчитывал мили второго экватора.
Мишаня сочувственно покивал мне своим здоровым котелком, в котором без сомнения, водилось всякое:
-Да уж. В садоводстве у тебя подобрались, прямо сказать.
-Не хочется под конец похода о грустном, но пару слов скажу. Ты всего не знаешь. Да и я тоже.
-Поделись, все одно – выпить нечего.
Решился приоткрыть завесу Михе.
«Тогда закончили на пикнике, все угомонились, косточки Тонькиных питомцев побросал в костер, гляжу – из-за другой канавы чьи-то глаза горят. Там участок Галькиного дядьки. Родом из начала двадцатых, а выпить – сам не свой. Особенно, если поднесут. Плеснул ему.
-Хорошо вы дела свои обсуждали, - одобрил. – Племяшке моей подвезло. А может и не племяшке вовсе.
-От-те раз. Только мне и не хватало дядюшкиной «белочки», - отмахнулся я от соседа-родственничка.
-Не гляди на меня. Не рехнувши я. Накапай-ка еще. Хорош спиртяга. Такой Толица-то в колодце кокнул. То-то он там головой в бетон бился, я все слышал.
-Не отвлекайся, дядя Ваня, - направляю «поехавшего» немного наблюдателя. – Какие проблемы с племянницей?
-Мы, слышь ты, пошли всей родней ей метрики получать. Все тогда на Охте жили. Обратно идем с ее батькой, еще сродственники шагают. Отстали у пивного ларька-то. Повод! Бабы вперед ушли. Дочку-то Сергей нес. В кошелке. Он сам шил. Из черного коленкора. Тогда такие в ходу были. Рукастый был, царство небесное. Мы-то «уже были». Ну, взяли по кружке с прицепом. Зашли за ларек. Сергей кошелку на землю у ларька поставил. Там посуше было. Добавили. Закурили. Тогда я еще курил. Сейчас ни-ни. Рюмку выпить лучше. Плесни-ка, вон там осталось у тебя. Да, пошли баб догонять. Догнали. Они сначала заорали, что мы это, у ларька-то. А потом, глядь! А где сумка-то? С дочкой. С новорожденной. Побежали. Да. А она там. Не проснулась даже. Бабы обрадовались, ясное дело. Сергею влетело. Ну, а нам-то повезло. Мы-то, опять у ларька!
Но слышь-ка, Сергей потом уж мне, сильно позднее лично сомнение высказывал. На счет сумки. Вроде бы его сумка поболе была. Так может подменили.
-Чего подменили? Сумку? – я обалдел совсем, наслушавшись такого.
Ежели только сумку, то и хрен бы с ней. А как вместе? С этим, с содержимым. Вот то-то и оно. Сомнения у меня появились, как она выросла. Никогда дяде родному не нальет. А мы-то псковские. С Усвят. У нас так не водится. Ладно, пошел я. Да ты не расстраивайся. Чего уж теперь».
Миха очумело взирал на меня:
-Ведь врешь, поди, сучок? Снова в простоте от тебя не дождешься.
-Если бы, Мишаня. И концов мне теперь уж никаких не найти. Ларек тот снесли. Твой тезка постарался. В запале антиалкогольном.
-Да, - уже сочувственно протянул Мишка, - ну, ежели ларек, тогда… Думается мне, начальничек, не у одного тебя к тезке моему счеты будут. Пойдем обедать.
Стало уже весьма холодно. Особенно по утрам. Но тихо и ясно. Похоже, погода сама устала нас трепать.
Написали все отчеты. При этом главное: меньше думать, прикрыть веки слегка и строчить, как Бог на душу положит.
А вот отзыв о совместной работе с экипажем. Как с ним поступили мы? А как поступили бы Вы? Вспомнив масло, опреснитель воды, сварочные работы…
Правильно. Мы написали, что уже, черте сколько лет, ходим на прекрасном, видавшем виды, кораблике «Федор Матисен». Экипаж весь знаем, как облупленных. И, дай-то нам Бог, еще бы хоть разок… .
Вы скажете, что мы – не объективны. Еще как, сугубо объективны! Да старина – мастер, Троценко, вообще коренной ленинградец. И мой сосед по Смольнинскому району. Кстати, как и Булыжник. И автошкола, где получили права наши …, ну, эти, спутницы жизни.
Неотвратимо приближаемся к Петропавловску. Перекладываем туда-сюда вещички. Колониальных товаров – кот наплакал. Сомбреро я так и не купил. Кроссовочки отхватил разные, если присмотреться. В Акапулько, аяй-я-яй. Вот уж мне хозяйка садоводства выскажет по этому поводу! Зато у меня теперь есть потрясный совершенно контрприем: «Историки не могут найти школу, где учился Никита Сергеевич, а где мне найти тот пивной ларек?...»
Вернусь – дядьке Ваньке стакан накачу. От души. Псковским от новгородских.
Кончились запасные баллончики для шариковых авторучек. Пишу карандашом. Есть красивые авторучки и фломастеры. Но трогать нельзя. Подарочные. Уже все расписано, как учили старшие товарищи когда-то. Кому чего вручать. И есть резервный аварийный непредвиденный фонд. В него же входят самодельные поплавки, красиво упакованные, на обрезках картонных от рекламы и открыток. Пригодятся даже использованные графины из под соков. И полиэтиленовые бутылки из под шила.   Мексиканского.
Думал, что нынче ничего лишнего, для таможни интересного, никто не везет. Не запрещенного, а с перебором. Заблуждался.
Является Чацкий. Принес пачку пластинок. Жалобно просит провезти. Больной ведь, гад, а где-то надыбал. Ну, что делать? Предложил ему засунуть Дюков Элингтонов в холодильник. К дальней стенке. За йогурты. С опозданием начал понимать Троцкого.
Сказал об этом Мишане. Просто так. К слову. Результат был, как всегда, совершенно неожиданный.
Миха задумчиво рассматривал меня. Смотрел куда-то причем поверх головы. Сказал протяжно:
-В Мексике дешевеньких паричков-то не было. Жалеешь, поди.
Вот он куда смотрел, язва горбачевская. На мою образующуюся плешку.
-А как вы тогда из Сингапура их с Академиком везли?
Я сразу же обмяк. Вспомнил. Захотелось и смеяться, и плакать. Лет шесть тому назад. На этом же кораблике. В этот же порт шли. На берегу ждал Торец с компашкой.
Тремя палубами ниже мы с Вовчиком тогда обитались. Вот также все готовились к родным берегам. К первым встречающим: погранцам и таможенникам. Кто б знал, что людей в зеленых фуражках я «достану».
Захожу в каюту – Академик довольный сидит. «Я, - говорит, - парички отнес Натуське». В общем-то, они и на хрен никому не нужны, разве что пол подметать. Но раз Академик так сделал… Я две штуки в лаборатории в пыльный угол бросил. Две попер к Таньке. Другой – нашей геологической даме. Комиссаржевской, кстати, по бабке. Похоже, не врала. Большая была «нелюбительница» выпить и покурить. Глядя на нее, переставал сожалеть, что «завязал» со сценой.
Один паричок ей оставил. Задержался. У них с Натуськой оказалось прорва «сухого». Натаха ведь в фаворитках у кэпа была. Удивляться нечему. Это я к ним удачно заглянул. Ебон, естественно, уже там сидел. Иначе было б странно его там не застать.
Задержался я у них. Власти на борт пришли. Команда: «Всем по каютам».
 Я, приплясывая, покатил к себе. Последний, самый страшный рыжий, себе на голову напялил. Спускаясь по последнему трапу, столкнулся с прапором – погранцом. Он ошалело на меня поглядел.
Через полчаса команда: «Собраться в кают-компании». Всех пересчитали, раздали паспорта. Разошлись.
Через полчаса опять: «Собраться с паспортами». Такого еще не бывало.
Я, Миха, не буду долго все рассказывать. Прапор сказал, что видел мужика в очках и с большими рыжими усами. Указал место, где со мной столкнулся. И стоял на своем намертво.
Миха! Начали искать около одиннадцати утра. До семи вечера. Я уже ему, при начальнике-майоре, говорил:
-Дорогой товарищ прапорщик, может, это вы меня видели? Вот я очки счас надену.
-Нет, я б Вас узнал. С Вашим-то курносым рубильником. Да и усов нет.
Это происшедшее осталось моей тайной, Мишаня, навеки. Даже Академику не открылся. До сих пор опасаюсь мести со стороны зеленых фуражек. Ты и сейчас никому не говори.
Вот так, с шутками и «примочками», как теперь выражается молодое поколение, мы дошлепали до внешнего рейда Петропавловска. Вышли мы на крыло мостика. Поплевали за борт. Мысленно! Мишка вдруг спросил меня: «Тебе какой-нибудь загранпорт снится?»
Я понял его.
Когда-то Дротик нам первый принес в клюве песню. Юрия Визбора. Набренчал ее на гитаре:
«Мы стояли с пилотом
На ледовой проводке.
С любопытством смотрели
На гаснущий день.
Тихо плыл перед нами
Белый берег Чукотки,
И какой-то кораблик
На зеленой  воде».
Никогда, ни единого раза, ни Пальмас, ни Акапулько мне не снились. А чем дальше живу, тем все чаще и чаще…

«Вот и все приключенье.
Да и вспомнить чего там.
Пароходик прошлепал, волнишка прошла…»

Последние слова в этой незамысловатой песне:
«А потом будут в жизни дары и находки.
Много встреч, много странствий и много дождей.
Отчего же мне снится белый берег Чукотки.
И какой-то кораблик на зеленой воде».

Последние четыре строки в песне повторяются два раза.
Я желаю Вам, друзья, чтоб каждому из Вас, личный Ваш «белый берег Чукотки» снился еще долгие годы.


г. Санкт-Петербург
Март-июль
2005 г.

          (1970 г. – 2005 г.
Так    будет правильнее!)