Четыре тысячи прыжков

      Этот пустячный случай произошел со мной позарошлым  летом в Мещёре.               
     Дом, в котором я жила, стоит на краю когда-то богатой, а теперь заброшенной деревушки, у леса. 
     Заасфальтированная еще в советское время дорога, идущая через всю деревню, здесь, перед моими окнами, превращаясь в вязкий песок, разветвляется на две, образуя развилку. Одна из дорог огибает забор, идет вдоль него и, когда он заканчивается,  уходит в лес. На развилке песок такой глубокий, что легковушка не пройдет, ходят здесь только тракторы и лесовозы - везут сосновые бревна. В каждой мещерской деревушке есть лесопилка, где сколачивают срубы, в каждой есть хозяин сосны - частный предприниматель.
      В лесу дорог несколько. Все  песчаные, они петляют, петляют по лесу, беспокойно ищут чего-то и уходят далеко-далеко, зачем не знаю, которая  к соседям, а которая так, мир посмотреть. Самая моя любимая идет через прозрачный сосновый бор вдоль спрятавшейся за деревьями реки,потом через широкий и глубокий овраг с тонким ручейком, который после ливней широко разливается по дороге, и тогда я снимаю кроссовки и иду босиком по щиколотку в  воде, как по реке, а с обеих сторон -  высокие крутые обрывы с огромными старыми липами, щедро заливающими овраг густым, сладким ароматом своих цветков, ручей уходит налево, а дорога - дальше - наверх к березовой роще. Здесь можно поесть земляники, полежать на траве, потом спуститься по крутой еле заметной среди деревьев тропинке к реке, здесь она очень мелкая, прозрачная, быстрая, снять с себя одежду, медленно пройти по упавшему в реку дереву, как по спортивному бревну, спрыгнуть, лечь животом на воду, и замереть вот так, зарыв руки в песок, и держаться за дно, чтобы не унесло течением, и все равно унесет, как ни держись ( и пусть ! ) - я поплыву, словно листик быстро, легко, и в этой тишине леса, в его ароматах, в солнечных бликах, в редких птичьих криках растворюсь.               
     Сзади моего дома был большой участок, заросший высокой травой. В этой траве я протоптала тропинку мимо старой бани с оторванной дверью, тут же валявшейся, к забору, состоявшему из столбов и жердей, прибитых кое-как хозяином дома Мишей, не рукастым человеком.               
     Это случилось днем. Я вышла из дома, пошла по тропинке, привычно пролезла между жердями забора, вышла на дорогу, в этом месте  заросшую редкой травкой, и бесцельно, не спеша, побрела в лес.               
     Испугавшись меня, он неуклюже попрыгал от дороги в траву, под деревья. Я подумала, что он выпал из гнезда  и  деликатно поспешила отойти, чтобы не мешать, наверное где-то рядом его родители.         
      Шла вторая неделя июля. С начала лета не было ни дождя, ни даже облачка на небе, лес высох. Пахло нагретой на солнце сосной. В лесу было тихо, мало птичьих голосов, только вдалеке беспрерывно зудела бензопила. Эта лесная тропка вела меня от одной лесной дороги к другой.  Справа тянулся участок молодых сосен - их высаживали еще в семидесятых. Теперь не сажают, только пилят. Шесть лет назад, когда я впервые увидела этот необыкновенно красивый лес, было чисто, как в парке, а теперь очень много упавших деревьев и никто их не убирает. Знаменитые мещерские леса потихоньку гибнут. Зверью и птицам скоро некуда будет деться, уж не будет заповедных мест и красота исчезнет, будто ее и не было.               
     На обратном пути опять увидела его сидящим посреди дороги. И опять побежал он от меня прятаться. Я подумала, что он ранен и поймала его. Это был серый птенец  с острым длинным клювом и красивым длинным хвостом - черным в середине и белыми полосами по краям. Потом, когда все кончилось, перед отъездом я увидела такую птичку на реке, и тогда поняла, что птенец был не сильно меньше взрослой птицы. Правое крыло его и правая лапка висели беспомощно, суставы их были слишком крупными и неподвижными. Прыгать он мог  только на одной ножке, на другую не мог даже опереться, он ее волочил, и на ней собирался всякий мелкий сор. Сразу всего этого я не заметила и решила, что с моей помощью он вылечится. Только дома  поняла, что здесь и нейрохирург не поможет, а значит в лесу ему не выжить, он никогда не сможет добывать себе пищу.               
     И вот мое безделье кончилось, начались трудовые будни, даже где-то героические. В сухой земле червяков не найти, пришлось ловить кузнечиков и цикад. Это был тяжкий труд - весь жаркий день я ходила по траве , согнувшись в три погибели, замирая от страха, ойкая и вскрикивая, когда, например, огромный кузнечик хитро замирал в плену моего кулака, а потом неожиданно выпрыгивал, стоило мне слегка разжать пальцы. Только примерно на третий день я стала мастером в это деле. Ел птенец жадно, значит подвиги мои были не напрасны. С любопытством изучал новое жилище, но меня очень боялся, всякий раз пугался, когда я входила в избу. Особенно в первый день. Все время убегал, пытался спрятаться и к вечеру спрятался так, что найти его я так и не смогла, а утром вдруг оказался у моих ног, чуть не наступила на него. Потом это повторялось: он то пропадал, да так, что не найти, то вдруг появлялся, не понятно откуда. И когда он смирно стоял у моих ног, казалось, что он привыкает, приручается,и вот тогда становилось страшно - а, если действительно приручится? Что я буду делать? Повезу домой? Что будет лучше для птенца, который никогда не взлетит -  умереть в лесу или жить в клетке?
     Пошли однообразные дни утомительного труда. Деревенские надо мной посмеивались. " Да брось ты его,- говорила Полина,- мало ли таких по лесу!" 
     Наконец, я устала. Совсем нежданные ощущения ответственности и несвободы, которыми я себя обременила, стали тяготить. Мое благородство иссякло, и решив, что себя тоже надо пожалеть, что и так  подарила ему лишних три дня жизни, к вечеру отнесла его на то место, где взяла. Оказавшись на земле он припустил от меня, как мог быстрее и тут же спрятался.                               
     Ушла домой почти с чистой совестью, но ночью спала плохо. Лисица, кошка, хищная птица, да мало ли кто! Фантазия рисовала страшные картины гибели птенца.               
     Утром вскочила, побежала по тропинке, через забор на дорогу к тому месту, где оставила его. Искала, искала, так и не нашла. Растерянная, пошла в лес, подальше отсюда. Не гулялось... Села на упавшую сосну. Послышались крики соколов, они кружили над лесом, я видела их сквозь ветки деревьев - двое, скоро их будет трое, с ними будет детеныш.               
     Нет, не гуляется. Пошла домой. А вдруг он там, не дороге, как обычно? А вдруг? Тогда возьму в Москву.                               
     Надо же! Чудо какое-то!  На том же месте, что и в первый раз! Посреди дороги! Сидит. Как-будто кого-то  ждет. Не меня ли?  Ах, как же хочется думать, что меня! Но нет, опять испугался, как будто и не узнал. Нет, не узнал, словно и не было этих трех дней. Может я навязываюсь? Не надо было все это...
     Опять принесла домой, но не в избу, в сени. Дверь на улицу всегда открыта, крыльцо необычно высокое - метра полтора. Он преодолел его, падая кубарем со ступеньки на ступеньку, и теперь гулял во дворе - свобода! Иногда я клала корм перед ним, как и раньше, а иногда, ходила с ним по траве, осторожно держа его в правой руке, левой ловко ловила жирных насекомых и тут же отправляла в его желтый рот. Если это был жесткий кузнечик, он сначала мял его клювом, а если нежная цикада, сразу глотал. По-моему, все это ему нравилось. Так мы прожили еще два дня.
     Последний день. Гулял, где хотел. Пролез под воротами, вышел на дорогу, кое-как перешел по песку на другую сторону , долго смотрел на быстрых трясогузок, они - с высоты электрических проводов - на него. Заковылял дальше, в сторону реки, пошла за ним, вернула, опустила на травку пред воротами, бросился от меня в палисадник. Ладно. Прошло какое-то время, пошла искать. Искала, искала не нашла. Устала от этих пряток! Вечером пришел во двор, пролез под воротами. Вот он рядом, у моих ног. Стоит, не убегает.  Такой доверчивый, свой. Признал? А я собралась к Полине за молоком. А он стоит у моих ног. Хочет есть? А мне надо идти. И я ушла. Да еще сказала ему на прощанье что-то назидательное, по праву старшинства, по праву благодетельницы! Думала : туда - обратно по-быстрому, минут на пятнадцать, вышло - на целых сорок, вернулась в половине десятого, солнце уже было низким.
      Долго, до полной темноты его искала : и в палисаднике, и во дворе, и в траве на задах, несколько раз ходила по  дороге к Полининому дому, наивно думая, что пошел он за мной, за кормилицей.
      Не знала я, что он действительно пошел  по дороге,  да не за мной, а в другую сторону...               
      Нет, не приручился. На воле не приручаются.
      Утром опять искала, но без надежды. Все, нет моего птенчика. Пойти погулять в лес? Опять по какому-то странному притяжению я шла именно на эту дорогу, хоть люблю я другую. На том месте, где он обычно сидел, конечно же, никого не было. Да и не должно было быть. Он не знал, как можно сюда добраться: по дороге я с ним не ходила, а по тропинке - нерабочее крыло застревало в траве, как в капкане. Мне и в голову не пришло искать его здесь, так, огляделась по привычке. Мне и в голову не пришло, что он мог вернуться сюда. Шла и шла дальше по лесной дорожке, на полянах от меня в разные стороны рассыпались цикады, и я по привычке дергалась за ними, но тут же осаживала себя - теперь они были не нужны. Теперь и их было жалко, они тоже имеют право на жизнь, а я им ноги отрывала. Дорога вышла на огромную вырубку - безжизненное пространство - на краю его, шагов в двухстах от меня стояла стена высоченных корабельных сосен. Одинакового роста, головы зеленые, издали казалось, что их светлые прямые стволы плотно прижимались друг к другу. Ждут своего часа. Их тоже вырубят. Нещадно палило солнце, дорога уходила на Гусь Железный, здесь граница между Владимирской и Рязанской областями. Повернула назад. Послезавтра в Москву, а лучше завтра. А сейчас пойду на речку, поплаваю. Может это и к лучшему -  не увидела его мертвым. И все-таки не верилось мне, что он погиб! А значит он должен быть на своем месте - на дороге! Было ведь уже такое чудо - думала, что не увижу его больше, а он, как заговоренный, появлялся опять. Что со мной ? Я не шла, а почти бежала, сдерживая себя, и повторяла одно : этого не может быть! Не может быть! Бред! Это невозможно!               
     ОН СИДЕЛ НА ТОМ ЖЕ МЕСТЕ. Я увидела его шагов за двадцать и остолбенела.
     Мне показалось, что я выпала из реальности - может сейчас не сегодня, а вчера? Живой? Как он здесь очутился? Сидел, как и всегда - посреди дороги. Опять словно ждал кого-то, уверенный, что тот, кого он ждал, обязательно появится.  Я осторожно к нему подошла. Он не стал убегать, как обычно, будто и не заметил меня. Быстро поймала несколько цикад, поднесла к клюву, он жадно съел одну, больше не стал. Странно, он же давно не ел... Он был таким же и все же не таким... Сидел спокойно, неподвижно, как изваяние, загадочный, как сфинкс, держал голову прямо и смотрел далеко вперед мимо меня. Я оторопело застыла на коленях рядышком и долго смотрела на него. Он -  мимо меня. Я была ему не нужна. Наоборот - мешала.
     Я ушла. Почему-то стало стыдно - этот кроха был выше и сильнее меня. Он не умел играть в благородство, он был действительно благороден. Калека, так и не познавший сладости полета, заморыш, не жилец, он не суетился, не пищал, не звал на помощь,  он нес свой крест с чувством собственного достоинства.
     Это не я его приручила, а он меня! Он не мог летать, но был таким же НЕЗАВИСИМЫМ, как и те, которые летают.
     Утром, когда бежала к нему по тропинке, не думая о плохом, собирая в карман насекомых, чуть не наступила  на змею - черная, большая, она уползла под лежащую в траве дверь. Наверняка она здесь жила давно, а я каждый день бегала в сандалиях мимо нее, не замечая ничего кроме кузнечиков и цикад. До забора всего несколько шагов, но мимо змеи идти было страшно, вернулась и вышла через калитку. Пошла по тому пути, что и птенец, по тяжелому сыпучему песку.       
        Это был единственный раз, когда я твердо знала, что увижу его.
        Как  всегда он был на том же месте. Посреди дороги. Мертвый. Я все время боялась, что его кто-нибудь съест, но умер он своей смертью.               
         
        Вы не видели это расстояние, которое ему пришлось пропрыгать на одной лапке, волоча другую и крыло -  моих шагов примерно сто, его прыжков - раз в сорок больше. Пролезть под воротами, попрыгать  к развилке, добраться до угла забора, повернуть и - по прямой, немного в гору  - до заветного местечка. По каким приметам он понял, где оно? И почему туда вернулся? Прошло два года, а я хорошо помню эту маленькую фигурку на середине дороги. Он всегда сидел на одном и том же месте, в одной и той же позе - повернувшись не к высоким деревьям, а к полю, заросшему молодыми соснами - там было открытое небо. Интересно, у него было желание летать? Ведь он имел такую способность. Восторг от свободы в бескрайнем пространстве неба, блаженство от собственной невесомости, когда паришь, радость от того, что крылья слушаются на виражах, а от скорости захватывает дух!
        В августе в деревне много ласточек. Они очень дружные. Молодые обожают летать - это для них неожиданное открытие - умение летать. Они летают не за надобностью, а просто от радости, что научились! Они купаются в воздухе, наслаждаясь! Мне летать не дано. Но я могу без этого жить. А он не смог...